Известно, что мифологическое сознание создаёт образы фантазий, иногда и не здоровых и пытается ими жить, из них исходить. В этом сознании много мистики, нет чётких границ между природой, животным и человеком – все воспринимается как один мир. В таком сознании деформируется информация; ибо оно существует, порой на основе слабой осведомлённости, проявляется стихийно, в нем, как правило, отсутствуют нравственные понятия и идеалы, преобладают индивидуальные эмоциональные ощущения. Люди, обладающие этим сознанием, для доказательства творчества и открытий, подвергают всё ревизии, опираясь на жизненные приоритеты именно своего личного опыта и своего бытия.
Чтобы глубоко понять позицию историка по отношению к изучаемой им личности, полезно вспомнить ироническую сентенцию из ХX века и ставшую популярной уже в XXI веке: «Патриоты – считают его патриотом, менеджеры – эффективным менеджером, упрощённые или сложные негодяи – негодяем».
Исследователи, как правило, выбирают, а недобросовестные исследователи «подбирают» для себя те или иные обстоятельства для обоснования своего вывода. То есть, кто-либо берёт переиначенные сведения и раскручивает их в контексте безудержного истолкования уже исторической направленности. Главное, чтоб пренебрегая научными фактами, введя заготовки от лукавого, им была обеспечена информационно-агитационная поддержка некоторых ангажированных средств массовой информации. Читая интервью Лондонского писателя, оценивающего творчество Н. М. Пржевальского, почему-то вспоминаю слова из песни В. С. Высоцкого: «он… то смеялся, то щетинился как ёж, он над нами издевался…» и далее по тексту. Для чего лондонский публицист направляет свой писательский негатив по отношению к Николаю Михайловичу, навязывая нам свои стереотипы стигматизации, приписывая ему некие качества, о наличии которых достоверно ничего неизвестно.
Специалисты-психологи термин «стигматизация» сегодня часто используют в отечественной среде. В сущности, суть самого понятия лежит в процессе наклеивания ярлыков. Основой теории наклеивания ярлыков является анализ социальных процессов, включённых в социальное приписывание позитивных или (чаще всего) негативных характеристик действиям личностей или групп. Однако необходимо отметить, что процесс стигматизации носит всегда отрицательный характер, в отличие от «лейбла» – знака качества, он может быть, как отрицательным, так и положительным[371]. Скорее всего, согласно теории американского социолога канадского происхождения Ирвина Гофмана, человек может использовать свою стигму и получать от неё так называемые «вторичные выгоды», например, для оправдания своих личных неудач, не связанных со стигмой.
Учёный с мировым именем генерал Н. М. Пржевальский, признанный в Европе и Азии почему-то в понимании Д. Рэйфилда: «В действительности, сделал очень мало открытий и был довольно посредственным зоологом. Языков совсем не знал…» «Пржевальский был садистом, даже хуже Сталина: предлагал истребить население Монголии и Тибета и заселить эти территории казаками. А как он ссорился со своими младшими офицерами! Он был ревнивым гомосексуалистом, ненавидел всех женщин, всех иностранцев, всех азиатов… я очень радовался, когда он, наконец, заболел чесоткой после отношений со своими казаками, а потом заразился холерой и умер…»[372].
Сошлёмся на записи Пржевальского из дневников, опубликованные в печати в его книгах. При посещении Тибета он осуждающе пишет о тибетцах того времени:
«Народ испорчен нравственно, много воров и развратных женщин, между ламами сильно распространён грех содомский. Однако, по общему убеждению, все грехи эти будут богом прощены, так как они творятся в святом городе»[373]. Разве, имея за собой подобного рода «грешки», мог православный человек акцентировать сию таимную тему и осуждать её публично в печати? Очевидно, нет!
По поводу «учёности». Неужели Д. Рэйфилд считает себя настолько специалистом в естествознании, чтобы давать компетентную оценку открытиям учёного в области естественных наук, когда полторы сотни лет назад это сделали профессора более чем в 13 научных обществах Европы XIX века, признав все достижения Н. М. Пржевальского?
«Пржевальский, с бесстрашием, отличающим гениального путешественника, ставил разрешение географических задач целью своих странствий, которые принадлежат к самым выдающимся экспедициям нашего времени», – так охарактеризовал Пржевальского, в своём отзыве о его трудах, известный немецкий геолог и географ, председатель Берлинского Географического Общества, барон Фердинанд Рихтгофен, являющийся отчасти и коллегой Николая Михайловича по профессии, который также как и Пржевальский путешествовал по Китаю[374].
«Полковника Пржевальского, – писал немецкий географ Ф. Март (F. Marthe), знают уже как внимательного наблюдателя, искусного съёмщика, усердного собирателя и охотника; знают, что он для флоры и фауны исследованных стран для животного царства, а по преимуществу для орнитологии обладает зорким и опытным глазом, последние (достоинства) в нем выступают ещё резче и обращают его сочинения в сокровищницу по этно и зоографии Центральной Азии»[375]. А, по словам Льва Гумилёва, благодаря открытиям Н. М. Пржевальского «русская наука вышла на первое место в мире по изучению Центральной Азии».
Но Рэйфилд не похоже, что желает принять или понять данную оценку учёных. По поводу «истребления» кого-то, опять-таки писатель «погорячился», причём бездоказательно. Может цитата из «Путешествия в Уссурийском крае 1867–1869 г.г.» (Глава IV.4. Корейцы) прольёт свет на данный факт. «В своём домашнем быту корейцы, или, как они сами себя называют, – каули, отличаются трудолюбием, особенно чистотой, что совершенно противоположно китайским манзам, грязным донельзя. Самое одеяние их белого цвета уже указывает на любовь к чистоте. Вообще услужливость, вежливость и трудолюбие составляют, сколько я мог заметить, отличительную черту характера корейцев» – писал автор.
Хотелось бы напомнить англичанину, что в 1856 г. ни в чем не повинные горожане и мирные торговцы Гуанчжоу были действительно истреблены армией его короны, их жилища разрушены до основания бомбардировкой английской эскадры, законы человечности были жестоко попраны[376].
В опасных и долговременных экспедициях, которыми руководил Н. М. Пржевальский, не погиб ни один участник – редкостное явление в истории мировых географических путешествий. В составе всех экспедиций Н. М. Пржевальского были только мужчины, состоявшие на службе в армии, что заблаговременно обеспечивало железную дисциплину, сплочённость и отличную боевую выучку его экспедиционных отрядов. Отсюда и строгость руководителя, и требование беспрекословного подчинения. А ведь то, что каждый подчинённый должен беспрекословно выполнять приказы начальника – это закон любой армии мира.
В своём наставлении «Как путешествовать» он писал: «Состав экспедиции из статских людей едва ли возможен, в таком отряде неминуемо воцариться неурядица, и дело скоро рушиться, само собой. При том же военный отряд необходим, чтобы гарантировать личную безопасность самих исследователей». Ни один исследователь того времени не прошёл более протяжённые маршруты, чем это удалось Н. М. Пржевальскому.
Хотелось бы порассуждать о «ненависти» к женщинам и «ревности» к мужчинам, как это было на самом деле. В воспоминаниях современников молодой офицер Пржевальский остался: красив, высокого роста, у него была прекрасная фигура, на окружающих он производил приятное впечатление. Неудивительно, что многие столичные дамы были в него попросту влюблены. А матери сельских девиц даже приходили в его дом со сватовством[377].
Но Николай Михайлович избегал общения с женщинами, – характер был такой. Не любя пересуды о достоинствах и недостатках, как знакомых, так и общественных деятелей, он говорил, что женщины исключительно занимаются этим. Называя их с юмором вообще фантазёрками и судашницами, он мало ценил их суждения, относился к ним с недоверием и избегал их общества, часто назойливого и для него крайне неприятного.
Когда родные говорили ему, что под старость он почувствует своё одиночество и некому будет за ним ходить, Николай Михайлович всегда отвечал отказом[378]. Ещё в молодости обыкновенно он говорил, что его профессия не позволяет ему жениться, он уйдёт в экспедицию, а жена будет плакать, а брать с собой ее он не может: «Когда кончу последнюю экспедицию – буду жить в деревне, охотиться, ловить рыбу и разрабатывать мои коллекции. Со мною будут жить мои старые солдаты, которые мне преданы, не менее чем могла бы законная жена», говорил он[379].
В доме-музее Н. М. Пржевальского есть несколько фотографий женщин, которые были небезразличны Николаю Михайловичу. Из фотографий, которые хранились у Пржевальского, интересен портрет Таси Богдановой (Нуромской), внучки Олонежского Губернатора. Чернобровая, стройная, высокая, с чёткими крупными чертами лица, с густыми волосами, уложенными в строгую причёску.
Тася училась в Смоленской Мариинской женской гимназии. Дочь мирового судьи познакомилась с Пржевальским при посещении им семьи Богдановых. Николай Михайлович был старше её, (примерно лет на 18–20), но они подружились. Николай Михайлович увлёкся девушкой, стал посещать имение её родителей.
По семейному преданию, в последнюю встречу с Николаем Михайловичем, перед его отъездом в экспедицию, Тася отрезала свою косу и подарила ему на прощанье. Она объявила сёстрам, что коса её будет путешествовать с Николаем Михайловичем до их свадьбы… Но свадьба не состоялась. Пока Пржевальский был в экспедиции, Тася, к великому сожалению, умерла. Умерла неожиданно, от солнечного удара во время купания… К сожалению, у автора нет фото самой Таисьи Ильиничны, но он нашёл фото её сестры Раисы Ильиничны. Думаю, что сестра несколько похожа на свою близкую родственницу, и можно представить в некотором приближении облик невесты Николая Михайловича (см. фото). Загадкой остаётся и другая фотография в музее Смоленска, в альбоме Н. М. Пржевальского – молодая, нарядно одетая, пышноволосая женщина с цветами. И стихотворные строчки на обороте фотографии: