[209]. Вот что писал Геннадий Иванович по этому поводу:
«В видах развития нашей торговли и политического влияния на сопредельный нам Китай, река Сунгари, орошающая населённую южную Маньчжурию, представляет удобный путь из южной части Приамурского края [210].
Чтобы воспользоваться правом, оставленным за нами по трактату 1689 года с Китаем, на обладание бассейном нижнего Амура с ближайшими районами побережья, необходимо подробно исследовать его во всех отношениях и установить над ним постоянное бдительное наблюдение.
«Всё это возможно сделать только при нашем немедленном утверждении в этом крае, ибо китайского правительственного влияния в нём не существует и Китай как бы ни признаёт его своей принадлежностью и оставляет свободным».
При таком положении и при доказанной ныне возможности проникнуть в Приамурский край по долине Амура из Японского моря он легко может сделаться добычей первого смелого пришельца. Чего, по связи этого края с Сибирью, Россия ни под каким предлогом допускать это не должна [211]. Правительство должно сосредоточить своё внимание и средства, чтобы…иметь возможность довольствовать местным продовольствием, для размещения там наших военных сил. Последние должны быть так расположены и средства их передвижения должны быть так устроены, чтобы они вовремя могли являться к избранной гавани, на устье Амура и на реку Сунгари. Мы должно иметь в виду, что море и реки надолго будут служить здесь единственными путями сообщения; край и с малыми средствами представляет надёжную защиту от враждебных покушений с моря».
Подробные мореходные исследования и открытия морского «оказались за бортом трусости и политической близорукости» некоторых чиновников высокого ранга. Впрочем, и секрет такого отношения был довольно прост: не было денег. Ведь амурские расходы были в то время пока не государственными расходами, а собственно сибирскими или даже только восточносибирскими. Генерал-губернатору же Восточной Сибири предоставлено было экономничать по разным штатным и вообще местным расходам [212].
В 50-е годы XIX столетия Китай, вновь испытываемый иностранным вторжением со стороны англичан и французов, а также внутренними беспорядками со стороны тайпинов [213], ухудшил своё международное положение и ослаб в военном отношении. На фоне этого в 1851 году России удалось заключить в Кульдже новый торговый договор [214] и получить разрешение на устройство торговых факторий в приграничных районах Кульдже и Чугучаке[215]. Несмотря на это Уссурийскому краю всё же грозило превратиться в место аннексии в пользу Британской короны, имевшей аппетиты на данный регион. А чтобы подобное не произошло, нужны были сильные, опытные и дальновидные политики, умеющие исправить ситуацию и направить её в выгодное для России русло. Таким политиком оказался граф Николай Николаевич Муравьёв.
В начале 1853 года политическая ситуация в Европе накануне Крымской войны накалилась. Одной из целей Великобритании было стремление заставить Россию отказаться от проводимой Николаем I его политики и ввести благоприятный для импорта английских товаров режим [216]. Ограничение возможностей России на западе империи повлияло на активизацию внешней политики на Дальнем Востоке, где в этот же период активизировались и западные державы, имеющие более современный, чем Россия, флот [217].
Англия предложила Франции и России коллективно вмешаться в дела Китая с целью экономической экспансии и получения приоритета в торговле. Россия отказалась от участия в этой «полицейской операции» понимая её пагубные для себя, как соседа, последствия. В итоге по окончании Крымской войны Англия и Франция всё же осуществили своё намерение.
В марте того же года Муравьев отправился в Санкт-Петербург, чтобы наладить организацию мер по защите Восточной Сибири в случае предполагаемых военных действий. Он представил доклад императору относительно Восточной Азии и выразил сожаление по поводу «благодушия, которое наступило в России с 1812 года во всех вопросах, касающихся этой части Азии». Его очень беспокоило усиление Англии в Тихом океане, и слабость Китая, требующего защиты границ со стороны России.
Муравьёв настоятельно указывал своему правительству на важные вопросы, возникающие в будущем в связи с готовящейся восточной экспансией Англии [218]. В своих замечаниях по этому поводу «Соображения и виды России», он указывал, что «Англия проявляет явные стремления к захвату берегов Великого океана, мы принимаем против этого меры и сосредоточили в Сибири свыше 100.000 войска, в Китай идут внутренние смуты, «произведённые, конечно, теми же иностранцами» [219]. И главная мысль амбициозного губернатора, которая подвела черту сказанному: «Сибирью владеет тот, у кого в руках левый берег и устье Амур [220].
«Лёд тронулся…» и с ним начались первые сплавы на Амуре
МИД России занял колеблющуюся позицию, ввиду чего 16 июня 1853 года с его стороны убыла в Пекин дипломатическая нота откровенно слабого содержания: в ней восточному, приморскому, району присваивалось значение второстепенное, ею лишь просили китайцев соблаговолить высылкой уполномоченных для установки пограничных знаков в западной части Восточной Сибири, у верховьев реки Горбицы. Этой нотой китайцам предоставили прекрасную и вместе с тем твёрдую почву для борьбы с настояниями сибирских властей. Китайцы, конечно, с удовольствием пошли навстречу желаниям нашим дипломатам, их желаниям, шедшим в разрез с державными интересами. Как оценил его Н.Н.Муравьёв: «Недобросовестность этого документа очевидна, и цель министерства иностранных дел вполне достигнута».
Чувствуя слабость нашего МИД, Китайский трибунал отправил жалобу на действия Муравьёва следующего характера:
«Ваш генерал-губернатор, для защиты от нападения английского флота, занял на реке Сунгари от моря несколько городов и несколько селений, издавна платящих дань нашему государю. Муравьев вовсе не заботится о поддержании двухсотлетнего дружественного согласия и твёрдого мира, и потому просим вразумить Муравьева».
В ответ на это Муравьев подаёт в январе 1854 г. в Амурский комитет записку, в которой просит для оперативности принятия государственных решений
«сообщить из нашего сената в трибунал внешних сношений для сведения, что, по отдалённости и настоящим смутным обстоятельствам в Китае, предоставлено именно генерал-губернатору Восточной Сибири входить в сношения в нужных случаях с сим трибуналом».
Нессельродовская дипломатия могла привести к непроизводительной потере времени, которое измерялось «на вес золота». К счастью к амурскому вопросу подключился Кяхтинский градоначальник Н.Р.Ребиндер. Он представил в Петербург свою аргументированную записку где, как и Муравьёв повёл речь о необходимости обладания левым берегом Амура, выставляя такие мотивы сказанной необходимости: «пока русские суда не будут свободно плавать по Амуру – нам не удержать укреплённого положения в устье реки; если вход в Амур будет открыт для всех – первыми придут в реку англичане, займут ее, будут держать Маньчжурию в своих руках и через маньчжур вредить России; с обладанием Амуром связано обладание Сахалином и его богатствами – каменным углём и селёдочным туком; наконец, китайцы несомненно согласятся предоставить нам и левый берег Амура, и свободу плавания по реке» [221].
Маленькая конференция открылась в Мариинске в конце лета этого же года, где Китайским уполномоченным и монгольским сановникам Муравьев вручил письменно изложенную им «мысль», под заголовком «Соображения и виды России». За 200 лет обстановка изменилась: Англия проявляет явные стремления к захвату берегов Великого океана, мы принимаем против этого меры и сосредоточили в Сибири свыше 100.000 войска, в Китае идут внутренние смуты, «произведённые, конечно, теми же иностранцами». Повторяя свои соображения о наших сплавах, изложенные в «листе» от 30 октября 1854 г., о котором в своём месте было сказано, Муравьев утверждал, что такие сплавы вовсе не являются нарушением державных прав Китая [222].
Первый сплав было решено начать 14 мая 1854 г., благодаря чему гарнизон Петропавловска получил своевременную помощь и 30 августа успешно сумел отразить первый англо-французский удар на Дальнем Востоке. Воспоминания очевидцев событий были зафиксированы в дошедших до нас документах англичан.
«Вместо бескровной победы, которую я уверенно ожидал в Петропавловске, мы столкнулись с самым кровавым поражением; и этому несчастному завершению предшествовала трагедия, возможно, наиболее ужасная из всех, когда-либо случавшихся в британском военно-морском флоте» [223]. «Русские держались смело, и заслуживают величайшего уважения. И уж если когда-либо человек заслужил орденские ленты и почёт – так это старый Петропавловский губернатор» (здесь идёт речь о контр-адмирале В. С. Завойко, прим моё) … [224]
Так с 1854 года на Амуре снова появились русские селения, склады провианта и казённого имущества. Как никогда стало ясно, что России был необходим мощный океанский флот, способный защитить этот край земли, а также порты, способные базировать его в этих местах. В это время, в 20-х числах июля 1854 года, в Де-Кастри с Балтики совершил переход 52-пушечный фрегат «Диана» под командой капитана 2-го ранга С.С. Лесовского