[537] и Кишэн Синг.
Наин Синг в течение десятилетия с 1865 по 1875 гг. совершил три путешествия в Тибет, причем исследовал западную провинцию – Нгари и дважды прошел по центральным областям этой страны с запада на восток – раз (1865–1866 гг.) по долине р. Цан-по, а другой (1874–1875 гг.) по линии оз. Пан-гон и Тэнгри-нор. Он дважды посетил Лхасу и в 1866 г. был принят на аудиенции Далай-ламой [538].
Кишэн Синг совершил свое путешествие в 1878–1882 гг., причем оно охватило восточную его часть с четырех сторон, так что маршрут его образует четырехугольник с вершинами: Лхаса, Са-чжоу (к северу от Цайдама), Да-цзянь-лу и граница Ассама. Он посетил осенью 1878 г. Лхасу и составил план этого города [539].
Собираясь предпринять новое путешествие в Тибет, Николай Михайлович представил в ИРГО для передачи в главный штаб записку, в которой обосновал важность этой экспедиции в политическом и научном отношениях. «Из всех местностей Внутренней Азии, более или менее подвергнувшихся исследованию европейцев, главным образом русских, один Тибет представляет ещё страну почти совершенно неведомую. За исключением высокогорного района Ладакха, где с недавнего времени пребывает английский комиссар, в Собственный Тибет из-за Гималаев не решаются проникнуть даже одинокие учёные, и калькуттские власти принуждены прибегнуть к тайной посылке пундитов, чтобы получить хоть кое-какие сведения о недоступном соседе».
Пржевальский охарактеризовал политическую обстановку в этом районе Азии и сделал вывод: «Духовное владычество Далай-Ламы, не уступая в силе средневековой власти пап, широко раскидывается по всей Внутренней, Восточной и Южной Азии. В опытных и талантливых руках духовная власть, располагающая 250-ю миллионами последователей, составляет силу страшную. Приласкать ее, задобрить, а если будет возможно, то и подружиться– вот в чём, мне кажется, Россия может найти себе немаловажную выгоду. Обстоятельства нам вполне благоприятствуют: изолированный Тибет пока ещё не имеет друзей; русское имя, сколько мне приходилось слышать в самой глубине Азии, пользуется симпатией; подобное настроение трёх миллионов номадов, при случае, может также пригодиться в нашу пользу».
Обосновывая важность данной экспедиции, Пржевальский опирался на наличие перспектив в научных открытиях этого горного района Азии, являющегося фактически белым пятном в географии и естествознании. Практические наблюдения исследованных мест показали, что карты из Китайских источников имеют массу неточностей и ошибок. А ознакомление с буддизмом в самом его центре представляет многосторонний интерес, ради которого можно, не задумываясь, рискнуть на все невзгоды трудного путешествия.
«При том, научные исследования, – как весьма справедливо выражено в письме товарища министра иностранных дел г. военному министру, – будут маскировать политические цели экспедиции, и отклонять всякие подозрения наших недругов»…Он предлагал командировать какое-либо особое лицо, подобранное из преданных России буддистов в этот недоступный для европейцев район.
Данный план предписывал поручить духовнику в Лхасе разведку особенностей политического строя Тибета, его отношений с Китаем и другими народами, влияния Далай-Ламы на обстановку за пределами своего государства, а также рассмотреть возможность параллельно «завязать и упрочить какие-либо отношения с главою буддизма».
В состав этой экспедиции он рекомендовал:
двух помощников;
препаратора;
двух переводчиков;
двух проводников;
семь казаков.
Пржевальский определил стоимость предстоящей экспедиции на два года суммой затрат в 27810 р., а так как от незавершённой Лоб-норской экспедиции ещё осталось 8000р., то он решил ходатайствовать о выделении меньшей суммы – 20000 р., не считая прогонов и содержания по службе. В общий расчёт включались только обыкновенные подарки: часы, ружья, револьверы, зеркала и пр.
«Если же правительство желает послать подарки Далай-Ламе, его сподручному Бань-Цинь-Эрдени [540] равно как и китайскому резиденту в Лхасе, какие-либо ценные вещи, то их покупка должна быть произведена из особых средств»… – писал он.
В конце сентября 1878 г. Николай Михайлович вновь приехал в Петербург, где узнал, что вопрос о его новом путешествии был на рассмотрении МИД и Военного министерства. Для утверждения экспедиции ждали возвращения царя из Крыма, хотя это были формальности. Председатель географического общества, Великий Князь Константин Николаевич, курировавший данные мероприятия, просил министра финансов, генерал-адъютанта Грейга, «испросить Высочайшее разрешение на отпуск необходимых сумм».
«Нельзя не признать, – писал при этом Великий Князь, что одним из главных деятелей нашего времени на поприще изучения Центральной Азии, является полковник Пржевальский. Его научные заслуги высоко оценены всеми русскими учёными учреждениями, увенчаны рядом самых почётных наград на Западе, и, без сомнения, заслуживают всякого поощрения и поддержки со стороны правительства».
Глава VIТретья (Первая Тибетская) экспедиция Н.М.Пржевальского. Маршрутом в Джунгарию через Восточный Тянь-Шань в Тибет
Подготовка к новым странствиямВыбор достойных кандидатов
Находясь в водовороте столичной жизни, Николай Михайлович не тратил время на праздную жизнь и «почивание на лаврах». Он был занят поисками второго помощника в предстоящую Тибетскую экспедицию. К нему приходили военные и штатские, но после очередного собеседования, Пржевальский с ними вежливо прощался.
Главным критерием по отбору кандидатуры он считал: «В отряде должны царить дружба и братство, рядом с безусловным подчинением руководителю дела». Наконец, как ему казалось, он нашёл такого человека. Им оказался товарищ Эклона по гимназии, прапорщик Новочеркасского полка В. И. Роборовский «Человек весьма толковый, писал он, порядочно рисует и знает съёмку, характера хорошего, здоровья отличного».
В возрасте 20 лет, в конце 1876 года, Всеволод поступил в 145 – й Новочеркасский пехотный полк Его Императорского Высочества Великого князя Александра Александровича (будущего императора Александра III), расквартированный в Санкт-Петербурге. Однако три месяца спустя, в феврале 1877 года, командование отправило его в военное (юнкерское) училище в Гельсингфорсе (ныне Хельсинки). Там через год Всеволоду Роборовскому было присвоено звание унтер-офицера, а через несколько месяцев (в апреле 1878 года) – прапорщика, после чего он вернулся в свой полк. Человеку, имевшему незаурядные способности, а также жизненные амбиции, однообразная служба с ее регулярной муштрой, показалась не тем, чего он хотел достичь в жизни. Это заставило его подумать о более полезной, по его мнению, карьере– научной.
И тут в Санкт – Петербурге судьба его сводит со своим однокурсником Федором Эклоном. Молодой офицер только что вернулся из Внутренней Азии с Лоб-норской экспедиции Пржевальского (1876–1877), в которой он участвовал в качестве помощника руководителя. Многочисленные рассказы Эклона о его путешествиях и приключениях подогрели воображение Всеволода и зародили у него желание использовать свои способности и талант на благо Державы.
Всеволод Иванович Роборовский
Они встретились с путешественником в августе 1878 года, и испытания продолжались около четырёх месяцев, в течении которых Роборовский изредка наведывался к своему наставнику для очередной беседы в петербургскую квартиру. Убедившись, что молодой офицер сможет преодолеть преграды, Пржевальский принял его в экспедиционный отряд 10 (22) декабря [541].
Николай Михайлович всегда относился с уважением к Всеволоду и всячески старался его поддерживать в минуты неудач. Даже когда Роборовский завалил вступительные экзамены в Академию, он успокаивал его тем, что «умные люди могут и не иметь академический значок».
Приняв окончательное решение в отборе помощника, Пржевальский тотчас же доложил о своём выборе в Главный штаб, и 14 декабря последовало «Высочайшее разрешение на командирование полковника Пржевальского, прапорщиков Эклона и Роборовского, четырёх казаков и трёх солдат, в Тибет на два года».
Вместе с тем поступило ходатайство от Военного министерства:
– сохранить всем трём офицерам жалование с выдачей его за два года вперёд, звонкой монетой;
– выдачу двойных прогонных денег от Петербурга до Зайсанского поста и обратно по окончании путешествия;
– отпуск одиночных прогонов на две тройки, для перевозки нижних чинов и необходимых вещей экспедиции;
– всем казакам и нижним чинам сохранить содержание;
– отпустить из Пулковской обсерватории два хронометра;
– выдать из артиллерийского ведомства три винтовки Бердана (одну пехотную [542] и две казачьих [543]), три револьвера Смита и Вессона, три ящика патронов Бердана и 1200 патронов для револьверов.
Отдельно для стрельбы птиц и зверей, собираемых в коллекцию, им выделили пуд винтовочного пороха. Сообщая об этом полковнику Пржевальскому, Главный Штаб просил его докладывать по времени о ходе экспедиции, «дабы военное министерство, столь живо интересующееся результатами возложенного на вас важного предприятия, могло, хотя изредка, следить за успехом ваших занятий, в неисследованных странах азиатского материка» [544].
Одновременно с этим, 20 декабря, министр финансов уведомил «Его Высочество председателя географического общества, что «Высочайше разрешено отпустить на экспедицию из государственного казначейства 20 тыс. руб., с тем, чтобы 10 тыс. руб. были выданы кредитными билетами, а 10 тыс. полуимпериалами