, «по известиям из Верного, Пржевальский находится в плену у китайцев» [557].
Австрийские газеты, по сведениям, полученным от путешествующего по внутреннему Китаю мадьярского графа Сеченьи, писали, что наш соотечественник ограблен и, убит…«Утешает лишь то, что наша пекинская миссия ничего о гибели Пржевальского не знает… «Ливингстонаискали, Пайера искали, Норденшельдаискали, а Пржевальского никто искать и не думает. Стоило бы, однако позаботиться о его судьбе, в особенности в тот момент, когда Китай становится прямо во враждебные отношения к России»…
А в это время наши участники экспедиции находились в томительном ожидании. На бивуаке близ горы Бумза наши путники провели восемнадцать суток в тревожном ожидании ответа из Лхасы.
Наблюдая за военными во время ожидания ответа из Лхасы, и беседуя с местными милиционерами, Пржевальский дал всем Тибетским солдатам краткую характеристику в своих дневниках:
«Караульные солдаты принадлежали к войскам далай-ламы. Армия его, вероятно вследствие ограничения, сделанного китайцами, состоит только из тысячи человек регулярных солдат. Пятьсот из них набираются в собственно далайламской провинции Уй, другие пятьсот присылаются из провинций Дзанг от банчин и рембучи, лица равноправного с далай-ламой в буддийской иерархии.
Разделяются тибетские солдаты на пеших и конных. Вооружение тех и других, сколько кажется, одинаково. Оно состоит из сабель, пик и фитильных ружей, последние, впрочем, далеко не у всех. Обмундирование не отличается от обыкновенной народной одежды. Набираются солдаты из тех семейств, где много мужчин. Эти семейства освобождаются от платежа податей. На службу поступают лет тринадцати или четырнадцати и служат до глубокой старости. От казны получают лошадь (кавалеристы), оружие, одежду и на продовольствие по три мешка ячменя в год, сверх того, каждому солдату выдаётся ежегодно три лана жалованья. Откупиться от военной службы можно поставкой лошадей и продовольствия для войск. В случае нашествия неприятеля производится поголовное ополчение. В военном отношении тибетские солдаты, сколько мы их видели, ниже всякой критики».
Монголы дали Пржевальскому очень ценную информацию о Тибете и о дальнейшей дороге в Лхасу, а новые переводчики проинформировали его относительно маршрута из деревни Напчу в столицу далай-ламы, что являлось достаточно полезным.
Город Лхаса. Местность – равнина, дорога колёсная. От Напчу до Лхасы напрямик по карте расстояние равнялось 250 вёрстам. Все станции казённые, на них содержат лошадей, мулов и яков для проезда чиновников, и правительственных курьеров. Караваны ходят на яках или, в редких случаях, на верблюдах, которым мешает, не столько дорога, сколько недостаток корма в оседлых местах. Путь от Напчу до Лхасы составляет на верблюдах четырнадцать суток, а на яках до двадцати.
Про столицу далай-ламы дал много информации один из переводчиков, – лама из Карчина, шесть лет, проживший в Тибете. Впрочем, сведения его почти те же, каковые известны от путешественников, лично побывавших в Лхасе [558].
После обычного спроса о здоровье и благополучии пути посланник обратился к ним с вопросом: русские ли они или англичане? Получив ответ, что они русские, тибетец повёл длинную речь о том, что русские никогда ещё не были в Лхасе, что северным путём сюда ходят только три народа – монголы, тангуты и китайцы, что русские иной веры, что, наконец, весь тибетский народ, тибетский правитель номун-хан и сам далай-лама не желают пустить их к себе.
Хотя Пржевальский смирился с мыслью о возможности возврата, не дойдя до Лхасы, но в последнюю минуту принять такое решение, было трудно. Этим, уже в который раз, отодвигалась заветная цель надолго, быть может, и навсегда, и завершало неудачей все удачи путешествия. Но идти наперекор фанатизма целого народа было бесцельно и невозможно, осталось одно – покориться необходимости. На всякий случай он потребовал от тибетцев официальную бумагу о том, что данную экспедицию не пустили по указанию их начальства.
Утром, на восходе солнца, тибетские посланцы снова приехали в лагерь и привезли требуемую бумагу. Началось чтение ее и перевод с тибетского языка на монгольский, а с монгольского, через казака Иринчинова, на русский.
Тибетские постройки в окрестностях Лхасы
Сохранился подлинный текст этого документа, перевод которого сделан профессором В. П. Васильевым:
«Так как Тибет страна религии, то случалось, что в него и прежде и после приходили известные люди из внешних стран. Но те, которые сыздавна не имели права приходить, по единогласному давнишнему решению князей, вельмож и народа, не принимаются, и велено не на живот, а на смерть охранять, о чем испрошено через живущего в Тибете амбаня высочайшее утверждение. Теперь же в местности Пон-бум-чун, принадлежащей к Цза-мар, в (стране) Нагчу в 10-й луне 13-го числа явились, с намерением итти в Тибет, чаган-ханов [559] амбань (генерал) Николай Шибалисики, тусулачи (помощник) Акэлонь, тусулачи Шивийковсики [560] с десятью слугами и солдатами. По известии об этом от местного начальства, многие тибетцы отправлены были для расспросов и когда они (т. е. мы) оставались на месте двадцать дней, посланные из (кумирен) Сэра, Брайбона и Галдана со многими тибетцами и светскими просили воротиться, и при личном свидании объясняли тщательно вышесказанные обстоятельства, что в Тибет нельзя приходить – (отвечали) что если вы все дадите письменное скреплённое удостоверение, что нельзя приходить, вернёмся, иначе завтра же отправимся в Лхасу; почему мы и просили воротиться, как издревле кто бы ни пришел из не имеющих права приходить.
Наместник брайбонский Лобзан Дандор. Наместник в сэраском храме великой Яны Гэньдун Чойраг. Наместник в храме великого победоносца в Галдане Ринчэнь Санбо. Тибетский степной управитель всех светских, малый-ханбо Чжигмед Чойчжор. Цзэчжун (приближенный вельможа) Чжанчув Гэлэг. Цзэчжун Ешэй Даньцзинь. Шотсрун (чин) Дордж Да-дул. Шотсрун Ванчжали Норву. Управляющий Нагчу шотсрун Намчжел Дордже. Чжалзан Нойруб. В год земли и зайца в 11 луне 3 числа [561].
После прочтения бумагу с печатью посланника передали Пржевальскому, который объявил товарищам, что они возвращаются назад и отдал приказ снимать бивуак. Пока казаки разбирали юрту и вьючили верблюдов, путники показывали тибетцам своё оружие и опять уверяли, что приходили к ним без всяких дурных намерений, наоборот, с самыми дружескими чувствами. Поверили ли посланцы этому, или нет, но под влиянием успеха своей миссии, они весьма любезно распрощались с русскими.
С горькой обидой Пржевальский вспоминал: «Итак, нам не удалось дойти до Лхасы (четвёртый раз): людское невежество и варварство поставили тому непреодолимые преграды! Невыносимо тяжело было мириться с подобною мыслью и именно в то время, когда все трудности далёкого пути были счастливо поборены, а вероятность достижения цели превратилась уже в уверенность успеха. Тем более, что эта была четвертая с моей стороны попытка пробраться в резиденцию далай-ламы: в 1873 году я должен был, по случаю падежа верблюдов и окончательного истощения денежных средств, вернуться от верховья Голубой реки; в 1877 году, по неимению проводников и вследствие препятствий со стороны Якуб-бека кашгарского, вернулся из гор Алтын-таг за Лоб-нором; в конце того же 1877 года принуждён был по болезни возвратиться из Гучена в Зайсан; наконец теперь, когда всего дальше удалось проникнуть в глубь Центральной Азии, мы должны были вернуться, не дойдя лишь 250 вёрст до столицы Тибета». «Трудно описать, – сообщал Пржевальский в своём письме к Кояндеру, – с каким грустным чувством повернусь я в обратный путь! Но видно такова моя судьбу! Пусть другой, более счастливый путешественник, докончить недоконченное мной в Азии. С моей же стороны сделано все, что возможно было сделать» [562].
Трудный обратный путьПроблема с вьючными животными
Обратный путь оказался намного сложнее. В караване осталось всего 26 усталых верблюдов и 26 лошадей. Кончались запасы продовольствия. Тибетцы понимали наше безвыходное положение и взвинтили цены так, что путникам пришлось купить всего несколько баранов,5 пудов дзамбы, немного масла и полпуда чая.
Караван двинулся дальше и дошёл до кумирни Чейбсен, где Пржевальский измерил высоту над уровнем моря, получилось: 9350 футов. С приходом в кумирню закончилась маршрутно-глазомерная съёмка, которую Пржевальский вёл от Зайсана. Всего за всю третью экспедицию он нанёс на карту 3850 вёрст. 5300 вёрст он нанёс при первом путешествии в Монголию и Северному Тибету. 2300 вёрст съёмки он положил на карту в Лоб-Норскую экспедицию. Таким образом, на карту Центральной Азии он проложил 11470 вёрст.
Далее следовала пустыня Ала-шань, которая произвела на путешественников тяжёлое, подавляющее впечатление. День за днём встречались им одни и те же пейзажи, одна и та же мертвенность и запустение. По этой пустыне путешественники шли в течении двух недель и 24 августа, сделав напрямик 283 версты, достигли хорошо им знакомого уже города Дынь-юань-ина.
Наконец, после последнего перевала через высокий холм, перед ними открылась широкая долина реки Толы, а в глубине этой долины, на белом фоне недавно выпавшего снега, чернелся грязной, безобразной кучей священный монгольский город Урга. Они попали в другой, – свой мир.
«Радушная встреча соотечественников, обоюдные расспросы, письма от друзей и родных, тёплая комната, взамен грязной, холодной юрты, разнообразные яства, чистое бельё и платье – все это сразу настолько обновило нас, что прошлое, даже весьма недавнее, казалось грёзами обманчивого сна»,