Высочайшим приказом от 22-го января 1886 года полковник Пржевальский был произведён в генерал-майоры с назначением членом Военно-Учёного комитета Главного Штаба в числе пяти представителей от Военного Министерства.
Медаль «Вега»
Кроме того, по представлению Военного министра П. С. Ванновского Н.М. Пржевальскому была назначена добавочная пожизненная пенсия в 600 руб. ежегодно, что в сумме с прежним составило 1800 руб. Поручику Роборовскому – орден св. Владимира 2-й степени и добавочная пенсия в 200 руб. ежегодно; вольноопределяющемуся П. К. Козлову– военный орден 4-й степени и 500 р. единовременно. Старшему уряднику казачьего войска Дондоку Иринчинову – орден 3-й степени и пожизненная пенсия в 120 руб., старшему уряднику Пантелею Телешову – также орден 3-й степени и 300 руб. единовременно; всем остальным участникам экспедиции – ордена 3-й степени и по 200 руб. единовременно, с предоставлением права на шестимесячный отпуск для отдыха.
Ранее в 1884 г., в то время, когда Николай Михайлович странствовал по пустыням Азии, шведское антропологическое и географическое общество присудило ему свою высшую награду, медаль «Вега» под N4 [591]. Теперь же, лишь только он возвратился, то многие другие русские и иностранные учёные учреждения спешили присудить ему свои награды.
В 1886 г. Пржевальский был избран почётным членом общества землеведения в Лейпциге, Императорского Российского общества садоводства и Императорской Германской Академии естественных и медицинских наук. Приведём выдержку из интересного диплома, полученного Пржевальским из академии:
«Президент дворянин священной Римской империи лейб-медик и Императорский Пфальцграф Карл Герман Кноблаух приветствует благороднейшего и известнейшего мужа Н. М. Пржевальского согласно постановлению Академии 18-го июля 1886 года действительным членом академии.
…Нам очень приятно, что ты, выдающийся муж, чьи познания и исследования в области естествоведения были давно уже пригнаны и оценены всеми образованными людьми, приступаешь к нашему обществу.
Свидетельствуя настоящим торжественным приветствием об избрании твоим в семью членов императорской академии…надеюсь, что это новое избрание послужить на пользу науке, честью для нашей Академии и радостью для тех, к обществу которых ты сим причислен.
Президент Академии д-р Кноблаух».
В феврале 1886 г. в Совете И. Р. Г.О. было решено почтить признанные и громадные заслуги Н. М. Пржевальского по географии Азии присвоением его имени одному из первостепенных географических объектов в Азии, и постановлено было вечно снеговой хребет, названный Николаем Михайловичем «Загадочным, переименовать в «хребет Пржевальского». Несмотря на все эти чествования и награды, Николай Михайлович очень тяготился суетливою жизнью в Петербурге.
«Общая характеристика петербургской жизни, – давал он оценку: на грош дела, – на рубль суматохи».
«Решительно не найду минуты свободной, чтобы посетить вас», – писал Николай Михайлович одной своей знакомой даме 11-го февраля, среди приготовлений к лекции, которую он на следующий день должен был прочесть в библиотеке главного штаба. После этого ему пришлось прочесть дополнительное две публичные лекции, состоявшиеся в зале городской Думы, и на деньги, собранные с них, в Петербурге открыли первую городскую бесплатную читальню. Вообще чествования и шумные овации в конец изводили Николая Михайловича.
«Пребываю ещё в Питере, – писал он своему приятелю А. М. Лушникову, – и мучаюсь несказанно. Не говоря уже про различные чтения и официальные торжества, мне просто невозможно пройти ста шагов по улице – сейчас же узнают и пристают с разными расспросами, приветствиями и т. п. Мало того, Телешову проходу не дают…Искренно вас благодарю за ваше письмо и за ваше поздравление. Только речь о генеральше, вероятно, останется без исполнения, не те уже мои года (Николаю Михайловичу тогда было 46 лет), да и не такая моя профессия, чтобы жениться. В Центральной же Азии у меня много оставлено потомства, не в прямом, конечно, смысле, а в переносном: Лоб-нор, Куку-нор, Тибет и прочие – вот мои детища…»
Пржевальский усиленно трудился над приведением в систему своих заметок для составления описания своего последнего путешествия, но так как в Петербурге для этого была неподходящая обстановка, то он торопился уехать в тишь Слободы, и там с большим успехом заняться научной работой.
«Года два, придётся сидеть за разработкой привезённых материалов. Насчёт истинного положения Восточного Туркестана мне приходилось говорить с сильными мира сего, но они, сколько я знаю, считают мои слова преувеличенными, другими словами – ложными. Время сделает своё дело, и истина всегда возьмёт верх над ложью и проходимством» [592].
Как высший офицер Генерального штаба Российской империи, на основании разведывательной работы в Восточном Туркестане, он сделал вывод, что Россия очень легко могла бы присоединить все эти области, но больше верил в культурную и гуманную миссию России, так как положение туземцев в этом случае, изменилось бы к лучшему. Хотя соображения его, как видно из приведённого отрывка письма, не нашли широкого одобрения в правительственных сферах, всё же Пржевальскому получили изложить своё мнение о возможности войны с Китаем и о предполагаемых действиях, как в самой Кашгарии, так и со стороны её границ. Николай Михайлович с увлечением принялся за исполнение этого важного поручения и решил им специально заняться, прежде всего, по приезде в деревню.
В силу разных причин Пржевальский прибыл в Слободу только 20-го марта вместе с некоторыми спутниками из своей экспедиции Азии.
15 апреля он получил письмо, где секретарь Академии Наук К. С. Веселовский просил Николая Михайловича срочно прибыть в Смоленск и сделать фото «непременно в профиль и без ретушёвки, – эта фотография очень нужна для академии, и исполнением этой просьбы вы несказанно меня порадуете и обяжете», – просил он.
20 мая Пржевальский получил телеграмму, в которой его вызывали в Петербург для присутствия в «Особом комитете по обсуждению принятия мер на случай войны с Китаем». Захватив только что оконченную перед тем свою записку под заглавием «Новые соображения о войне с Китаем», Пржевальский помчался в Петербург и явился на совещание максимально подготовленным по этой теме.
По свидетельству биографа Пржевальского – академика Н. Ф. Дубровина, который имел на руках все документы, относящиеся к этому вопросу, свидетельствует, что «голос Пржевальского имел решающее значение». «На совещаниях, – писал Николай Михайлович Роборовскому, – длившихся часа по четыре, моё торжество было полное. Мой отчёт произвёл сильное впечатление. Оппоненты, конечно, есть, но слабы они своим незнанием» [593].
По приезде в Петербург, Николай Михайлович узнал, что 3 мая в Академии Наук происходило общее собрание членов и на нём читалось следующее заявление, подписанное ординарными академиками: К. Веселовским, А.Штраухом, Ф. Овсянниковым, Л. Шренком, А. Фаминцыным, К. Максимовичем и Ф. Шмидтом [594]:
«Экспедиции Николая Михайловича Пржевальского в Центральную Азию составляют одно из самых выдающихся явлений в истории учёных путешествий вообще. Первым из европейцев наш знаменитый путешественник проник в центр высокой нагорной Азии и познакомил нас с местностями, известными до него, и то лишь отчасти, только по скудным китайским источникам. Там он произвёл целый ряд крайне важных открытий и исследований, вполне оценённых как у нас, так и за границей и поставивших имя его наряду с именами знаменитейших путешественников всех времён и народов.
Но Н. М. Пржевальский отнюдь не довольствовался чисто географическими исследованиями, как большинство других путешественников, а во всех совершённых им экспедициях собрал также и естественно – исторические коллекции.
Как известно, зоологические коллекции Н. М. Пржевальского принесены им в дар Академии и составляют, безусловно, самое важное и существенное обогащение, когда-либо поступившее в наш музей. Ввиду этого мы полагаем, что Академии надлежит выразить неутомимому путешественнику особенную признательность, и поэтому предлагаем конференции для этой цели выбить в честь Пржевальского золотую медаль, на лицевой стороне которой изобразить портрет путешественника с надписью вокруг: «Николаю Михайловичу Пржевальскому Императорская Академия Наук», а на обороте слова: «Первому исследователю природы Центральной Азии 1886 г. окружённые Лавровым венком».
Это предложение было единогласно принято собранием и решено преподнести такую медаль Пржевальскому. Вот и решилась разгадка настойчивых писем К. С. Веселовского и А. А. Штрауха, просивших его сделать фото в профиль, столь заинтриговавших его в деревне.
8 июля 1886 Это предложение было единогласно принято собранием и решено преподнести такую медаль Пржевальскому. Вот и решилась разгадка настойчивых писем К. С. Веселовского и А. А. Штрауха, просивших его сделать фото в профиль, столь заинтриговавших его в деревне.
г. Пржевальский снова уехал в Слободу, где по-прежнему все время проводил на охоте, рыбной ловле или занимался устройством своей усадьбы. Работал он очень мало, так что за все лето успел написать только одну главу: «Очерк современного положения Центральной Азии», которую отправил в редакцию «Русского Вестника». Статья эта, помещённая в «Вѣстникѣ Европы», вызвала острую критику со стороны Георгиевского.
Пржевальский сначала не собирался отвечать на это возражение, но прочтя статью Георгиевского, послал в «Новое Время» небольшое письмо для его опубликования. Взглядам учёных-синологов мы посвятим ниже отдельную главу книги.