[631]. Они сосредоточили в Маньчжурии до 40 тыс. воинов, правда, менее подготовленных и разбросанных по всему краю [632]. В связи с этим планировалась высадка русского десанта восточнее Пекина для удара по коммуникациям войск Ли Хунчжана.
Решения состоявшегося совещания легли в основу плана войны с Китаем, вместе с тем, чтобы привести этот план в действие, требовалась достоверная информация о политическом положении. 28 сентября С.С. Лесовский получил телеграмму К.В. Струве из Токио: «По мнению здешних правительственных лиц, Китай оттягивает решение, дабы успеть готовиться к войне» [633]. Напряжение с обеих сторон усиливалось. В этой ситуации потребовались данные разведки о возможных маршрутах движения войск противника с определением направления районов их перемещений, наличием стратегически важных горных перевалов, подходами к мостам и речным переправам, а также общая оценка боеготовности войск вероятного противника.
Участие в оценке стратегических способностей вероятного противника. Прогнозирование военных опасностей и угроз
Одним из офицеров Главного штаба РИА, кому поручили провести оценку боеготовности и боеспособности Китайских вооружённых сил, был полковник Н.М. Пржевальский, уже неоднократно участвующий в научных экспедициях по Центральной Азии и имеющий представление о ситуации на местах в различных её районах. Хотя его выводы отличались яркой насыщенностью излагаемой информации, мотивом их было вовсе не личное пренебрежение к самому китайскому народу, как пытаются акцентировать отдельные историки.
Излишне предвзятое отношение к Николаю Михайловичу прослеживается в зарубежных публикациях английского автора Дональд Рэйфильда, а также в книге автора Дэвида Схиммельпеннинка ван дер Ойе: «Навстречу Восходящему солнцу: Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией». Историк в этой книге по-своему истолковывает даже смысл рисунков, выполненных карандашом художника Всеволода Роборовского, привезённых из экспедиции: «Презрение Пржевальского к китайцам явственно передаётся этими рисунками, выполненными членом его третьей экспедиции во Внутреннюю Азию В.И. Роборовским» [634]. Складывается впечатление, что Пржевальский, «заставлял» художника, или хотя бы консультировал его, как рисовать, и на каких деталях в рисунках расставлять акценты или тени на лицах.
Продолжая свою тенденциозную трактовку фактов, исходящую из пристрастных источников, Дэвид продолжает: «Вышестоящие чины, проявили здравый смысл и проигнорировали наиболее экстремистские заявления Пржевальского». Здесь, очевидно, профессор без достаточной аргументации, придал слишком яркую окраску рассуждениям Николая Михайловича, имевшим право на свою апперцепцию увиденного, как полковника ГШ РИ, и был вправе делать выводы на профессиональном уровне в том контексте, котором их воспринимал.
Знакомясь с периодическими журналами для офицеров того времени: «Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии», выходящих по грифом «СЕКРЕТНО», становится очевидно, что в указанное время десятки военных разведчиков проводили рейды, подобные путешественникам, по территории Китая, а также военные агенты из различных источников поставляли информацию политическому руководству страны, – но это не значит, что Генштаб и политики немедленно реагировали на каждый такой доклад, пусть даже и составленный со стопроцентной объективностью. И саркастическое замечание канадского учёного, что:
«Вежливо выслушав его, армейский комитет спокойно отправил служебную записку пылиться на архивных полках. Военный министр Пётр Ванновский и его коллега из Министерства иностранных дел Николай Гирс были просто слишком осторожны, чтобы помышлять об агрессивной войне. Как бы там ни было, император ясно выразил свою волю: «Сомневаюсь в пользе этого присоединения», – далёкое от объективности резюме в адрес донесений Пржевальского.
То, что Ванновский был «перестраховщиком», и часто любил «переводить стрелки» на других, сам не принимая решений, известно хотя бы по следующему факту. Получив негативный ответ туркестанского генерала Н.О.Розенбаха, по поводу планов экспедиции в Канджут Громбчевского в 1888 году, военный министр распорядился отправить его на рассмотрение ВУК ГШ. В резолюции на письме Розенбаха Ванновский указал: «Прошу на карте определить район исследований г. Громбчевского и препроводить до Н.М.Пржевальского и до И.А.Зиновьева и предоставить им исследования в этом районе англичан». [635]
Принимая во внимание, что Ванновский перенаправил письмо на рассмотрение Пржевальскому, а не начальнику Азиатской части Главного штаба генерал-майору А.Ф.Костенко, уже говорит о большом авторитете Николая Михайловича, к мнениям которого высшее руководство всё же прислушивались, а не отправляли его доклады, как пытается это представить канадский историк, «пылиться на архивные полки». Известно, что Пржевальский, получив проект экспедиции Громбчевского в Канджут (современное название Хунза, прим. автора) на заключение, найдя его совершенно «сырым» и без чёткой научной программы, после подробного ознакомления с ним, все же утвердил в его основе как положительный, и проект получил дальнейшее развитие [636].
Так что вывод канадского историка можно считать слишком поспешным и до конца не исследованным. Как правило, чаще всего в период таких кризисов, международная и внутриполитическая ситуация диктовала принятие рациональных и безотлагательных урегулирований в плане обороны государства, что требовало тщательного анализа и исследования значительного количества имеемой информации. Результаты такой работы в виде выводов, рекомендаций и прогнозов ложились грузом ответственности на плечи людей, принимающих итоговые решения, – руководителей государства, которые и отвечали за окончательный результат.
Пусть даже Гирс и Ванновский были осторожными политиками, и Александр III имел прозвище «миротворец». Не всё так однозначно. Рассматривая эту ситуацию, нужно помнить, что Российское руководство, не заинтересованное в эскалации напряжённости, по многим причинам, некоторое время, просто колебалась. В ее правительстве шла борьба между представителями Военного ведомства, отстаивавшими положения Ливадийского договора, подписанного на основании выдвинутых ими требований, с одной стороны, и МИД совместно с Минфином [637], склонных отказаться от большинства из пунктов договора ради мирного достижения соглашения с китайским правительством, – с другой стороны.
Параллельно, российская сторона всё же продолжала подготовку к возможной войне, которая не афишировалась по причине относительно небольших масштабов мероприятий, особенно Военного ведомства, решавших задачи скорее оборонительные, чем наступательные, что старались в то время всячески утаить от китайцев [638].
Обычно Пржевальский свои выводы в отчётах всегда формировал на обоснованных фактах, собранных им в процессе путешествий по исследуемым регионам, и аналитическом обобщении полученной информации из различных источников.
Первая его аналитическая записка «О возможной войне с Китаем» [639] составлялась им 22 октября 1880 года. Пржевальский был в курсе о стягивании армейских подразделений к границам России, и предлагал ввиду сосредоточения Китаем значительной военной группировки со стороны Илийского края, нанести ему упреждающий удар с другого – северо-восточного направления, в сторону Пекина, успех которого был гарантирован. Такое воздействие могло дать преимущество в предстоящей войне и погасило бы разросшийся крупный международный конфликт в его самом начале. Воротами проникновения в столицу «поднебесной» он предлагал выбрать Ургу, (ныне – Улан-Батор), – столицу Монголии.
«Все шансы военного успеха на нашей стороне», – так начинал Пржевальский свой план, адресованный в Центр, откуда вытекало следующее:
«Пассивное упорство китайцев, уже не раз спасавшее их от гибели, легко может быть применено и теперь Пекинским правительством. Если его западная армия будет разбита, и Восточный Туркестан перейдёт в наши руки, то этот удар для Китая будет ещё не велик. Китайцы могут упорствовать относительно заключения мира, даже потеряв все свои зачтённые владения. В таком, весьма возможном случае, нам придётся идти прямо на Пекин и там продиктовать условия мира. Тогда-то район монгольской Урги получит весьма важное значение как исходный пункт действий против столицы Китая. Путь наших войск будет лежать в диагональном направлении, через Монголию, по Кяхтинско-Калганской дороге. Если же по этому пути невозможно будет собрать достаточного числа верблюдов и встретятся затруднения в воде или подножном корме, тогда армия, направленная против Пекина, может идти туда двумя колоннами: одною из Кяхты, другою, по которой пойдёт кавалерия, из Нерчинска по восточной, более плодородной окраине Монголии…»
Изложив мнение по данному вопросу, полковник Пржевальский, как старший офицер Генштаба, довольно-таки логично предоставил свою точку зрения. Исходя из того, что будущий конфликт с Китаем неизбежен, в данной ситуации он предложил опередить агрессивные действия со стороны противника, и нанести ему превентивный удар [640] на чувствительном для него участке, – такова общепринятая трактовка данного понятия.
30 ноября 1880 г состоялось очередное «Особое совещание по китайским делам», посвящённое главным образом вопросу о том, «в каком направлении вести дальнейшие переговоры». Министр иностранных дел Гирс предложил вести переговоры не об изменении условий прежнего трактата, а о заключении нового договора. Министр финансов Грэйг заявил, что, в конце концов, можно отказаться от торговых преимуществ, лишь бы не доводить дело до разрыва и войны с Китаем. Война на Дальнем Востоке и в Центральной Азии может окончательно подорвать и без того расстроенную войной с Турцией финансовую систему России