ее рыданий.
Николай Михайлович просил её благословить себя и старался утешить, обещая, что эта экспедиция будет последней, и вернувшись, он заживёт в Слободе уже совершенно спокойной жизнью. Перецеловав со слезами на глазах всех присутствующих, не исключая и рабочих и их детей, Николай Михайлович в последний раз вышел на балкон и здесь на одной из колонн записал красным карандашом:
«5 августа 1888 г. До свидания, Слобода. Н.Пржевальский». (После смерти Пржевальского надписи эти заключили в стеклянную рамку). Затем, подозвав своих спутников: В. И. Роборовскаго, П. К. Козлова, казаков Телешова и Нефедова, приказал им написать свои фамилии на той же колонне. Когда все уселись в экипажи и тронулись в путь, и когда любимое озеро Сопша стало скрываться из виду, Николай Михайлович воскликнул: «Ну, теперь прощай моё любимое озеро!»
В среду, 10 августа, Пржевальский представлялся в Петергофе Императору и преподнёс ему свою книгу: «Четвёртое путешествие в Центральную Азию». «Приём был такой милостивый, – писал он, – о каком я и не воображал. Меня провожали и напутствовали, как родного» [689]. Император и наследник Цесаревич просили Пржевальского писать и вообще чаще давать о себе знать. Последние дни пребывания в Петербурге квартира Николая Михайловича напоминала скорее склад, в который сносились самые разнообразные вещи: лопаты, капканы, книги, инструменты, деревянные чашки, разного вида и устройства ящики, пакеты, свёртки… Все это сортировалось, укладывалось и упаковывалось при личном наблюдении Николая Михайловича и при активной помощи его спутников.
18 августа друзья и знакомые, а также бесчисленные толпы публики собрались на Николаевском (ныне – Московском) вокзале провожать знаменитого путешественника, отправляющегося на новые свершения во имя славы России. Несмотря на то, что Николай Михайлович всеми силами старался скрыть день своего отъезда, во всех столичных газетах появилось сообщение об этом. На вокзале собралась масса газетных репортёров, но так как к Николаю Михайловичу их не допустили, то они осадили В. И. Роборовского и П. К. Козлова, засыпав их различными вопросами.
Автор, просматривая польские газеты второй половины XIX века, обнаружил заметку одного из журналистов газеты «Краковский Курьер». В рубрике «Последние Известия» польская газета от 30 августа 1888 г. сообщала:
«23 дня текущего месяца, генерал-майор Пржевальский простился с царём, находясь по пути в Центральную Азию. В путешествии будут сопровождать бывшие участники научных экспедиций генерала: Роборовский, Козлов и 42 казака. Целью поездки является Южная и юго-западная часть Центральной Азии, также Тибет, а именно: неизведанная до сих пор провинция Хласса. На эту пятую экспедицию уже, рассчитанную на два года, правительство ассигновало 53,000 руб. Маршрут и программу экспедиции разработал сам Пржевальский».
Наконец путешественники сели в вагоны, раздалось последнее: «Прощайте!» – и поезд тронулся. Николай Михайлович высунулся из окна вагона и, обращаясь к Ф.Д. Плеске крикнул: «Если меня не станет, то обработку птиц поручаю Вам!».
В Москве 23 августа, Николая Михайловича настигло трагическое известие, – умерла его любимая няня – Макарьевна. Эта весть его так расторгала, что он чуть было, не возвратился обратно на похороны няни, которая была ему дорога так же, как и мать. Но всё же долг перед государством взял верх над личным, и 24 августа экспедиция в полном составе отправилась по Нижегородской железной дороге к началу своего водного путешествия по Волге.
«В 4 часа, записал он в своём дневнике, – почтовый поезд повёзменя в пятое путешествие по Центральной Азии. Радость великая! Опять впереди свобода и дело по душе… Но для успеха его необходимо прежнее счастье, которое да не отвратится и ныне от меня»…
На следующий день путешественники в Нижнем Новгороде сели на пароход и в две недели прокатили вниз по Волге, к Астрахани, оттуда – по Каспию до Красноводска, далее по Закаспийской железной дороге до Самарканда, куда прибыли 7 сентября, проделав в общей сложности 5000 вёрст. Закаспийская железная дорога очень понравилась Николаю Михайловичу.
«Словно в сказке, писал он Ф. А. Фельдману, несёшься по сыпучим пескам или по бесплодной и безводной соляной равнине. После первой ночи езды от Каспия является Кизыл-Арват, к вечеру того же дня Асхабад, на завтра утром Мерв, Бухара, и так далее до Самарканда. Вообще Закаспийская дорога создание смелое и с большим значением в будущем»…В Самарканде Николая Михайловича встретил его сводный брат Н. И. Толпыго, – инженер управления Среднеазиатской железной дороги, на квартире которого он и остановился. «Теперь для нас один маршрут», – говорил Николай Михайлович провожавшему его Толпыго, – вперёд до Лхассы, через два года увидимся».
11 сентября участники экспедиции продолжили путь и доехали сначала до Ташкента, а затем на почтовых до Пишпека, куда прибыли 23 сентября. Здесь его со своими спутниками ждал уездный начальник О. М. Махонин и городничий К. Н. Крупеников, которые, зная отвращение Пржевальского к городской жизни, приготовили им за городом 4 юрты. Николай Михайлович с большим удовольствием разместился в них со своими товарищами по экспедиции. Здесь Пржевальский пробыл 3 дня, выбирая верблюдов для экспедиции, их требовалось 120, но к 26 числу они выбрали лишь 43, остальные оказались ненадёжными.
Из Пишпека он ездил в Верный в сопровождении Роборовского за получением купленного там китайского серебра на расходы и отбора солдат и казаков для экспедиции. Для работы в экспедиции переводчиком взяли местного жителя Пишпека А. Сташкова [690].
В пути, беседуя с Роборовским, Пржевальский строил планы предстоящего путешествия и заглядывал уже в будущее. При этом нередко приходил к мрачным заключениям.
«Если путешествие окончится благополучно», – говорил он Всеволоду Ивановичу, – то жизнь моя будет самая тяжёлая. Я привык к деятельности и не могу сидеть дома, меня томит и давит покой, я должен по природе всегда бороться в достижении заданной себе цели. А тут старость, упадок или и полнота не позволяют мне делать то, к чему стремиться душа. Знаю, грустная будущность ожидает меня на старости. С завистью смотрю я на тебя с Козловым! Вот бы мне ваши лета, я бы все отдал. Ваша жизнь ещё впереди и после путешествия вы можете продолжать её, а мне придётся разве только давать советы и наставления».
Несколько раз, – рассказывал В. И. Роборовский, возвращался Николай Михайлович и к мыслям о смерти. Он говорил, что больше всего желал бы умереть не дома, а где-нибудь в путешествии, на руках кого-нибудь из отряда, который он называл «нашей семьёй»
Ухудшение здоровья после охотыВнезапная болезнь и кончина
Подъезжая 3-го октября к Пишпеку, Пржевальский заметил стаи фазанов и решил на следующий день приехать сюда на охоту. Действительно, отправившись на станцию Константиновскую около полудня, он проохотился до ночи и настолько удачно, что сопровождавший его казак принёс целый мешок убитых фазанов.
«Ну, потешился же я», – говорил он Роборовскому, – пострелял сегодня на первый раз хорошо, завтра чуть свет ещё пойдём. Только ужасно жарко, совсем вспотел».
Следующий день Николай Михайлович почти весь провёл на охоте, было настолько жарко, что китель и бельё сделались совершенно мокрыми от пота. При этом он все время пил воду из реки Чу, которая даже и у туземцев считается вредной в сыром виде. Вообще местность около Пишпека, а в особенности в кустарниковых зарослях, где охотился Николай Михайлович на фазанов, – болотистая и нездоровая, а всю зиму 1887 г. у киргизов, живущих здесь, свирепствовал тиф.
14-го октября путешественники со всем отрядом и с багажом переселились из города на бивуак, и Николай Михайлович написал свой первый приказ на путешествие по экспедиционному отряду. В нём он перечислял поимённо всех лиц, вошедших в его состав, распределил между ними занятия во время путешествия и проч.
«Итак, – писал он в заключение, начинается наше путешествие. Дело это будет труднее, но зато и славное. Теперь мы на виду не только всей России, но даже целого света. Покажем же себя достойными такой завидной участи и сослужим для науки службу молодецкую… Впереди, на целых два года, нас ждёт непрерывный ряд трудов, лишений и опасностей, но помните, что смелым Бог владеет и что за Богом молитва, а за Царём служба – не пропадают» [691].
Перебравшись к полудню 14 октября на бивуак, Николай Михайлович имел уже вид больного человека и жаловался, что ему нездоровится, хотя и не соглашался пригласить доктора. «Не в первый раз это», – говорил он, – и так пройдёт».
На следующее утро состояние ухудшилось настолько, что Николай Михайлович согласился, наконец, пригласить доктора. Роборовский тотчас же поехал в город и привёз И.И. Крыжановского, который тщательно обследовал Пржевальского и прописал лекарство. К утру положение немного улучшилось, но доктор настаивал на переселении в город.
Николай Михайлович согласился, наконец, перебраться в дом. Доктор тотчас же нашёл строение, удовлетворяющее всем этим условиям. Это был барак каракольского лазарета – каменное, высокое, сухое и тёплое здание.
«Я нисколько не боюсь смерти», – говорил он, и несколько раз стоял лицом к лицу с ней». Замечая при этом слезы на глазах окружающих, он называл их «бабами». Сознавая свой скорый конец, Николай Михайлович отдавал последние распоряжения.
«Похороните меня, – завещал он, – непременно на Иссык-куле, на берегу, но чтоб не размыло водою. Надпись просто: «Путешественник Пржевальский». Положить в гроб в моей экспедиционной одежде, пожалуйста, доктор, не анатомируйте меня. Ты, – обратился он к Роборовскому, – сними с меня фотографию с ланкастером. «Ланкастер» оставляю Роборовскому, «Перде» – Козлову. Слободу передаю Владимиру Михайловичу в майорат Володе, чтобы она не продавалась. Если Володя откажется, то дочери Евгения Михайловича – Лёле, в её род и тоже майоратом… Книги мои, млекопитающих – Бихнеру, птиц – Плеске…