И все же, каждый знает, что со мной лучше не связаться. Называйте это инстинктом или шестым чувством, они могут чувствовать, как волоски на руках становятся дыбом, когда я рядом.
Они замечают, как температура понижается, а воздух становится плотным. И тот неразборчивый голосок на задворках разума кричит им бежать и не оглядываться.
Я высшее зло, наделенный силой такой темной и опасной, что даже взрослые мужчины в моем присутствии дрожат.
Кучка людишек скулит все громче и громче, когда я делаю шаг к ним навстречу, и что-то в моем маленьком черном сердце ликует. Ах, да. Страх. Как гребаная конфетка для Темного.
Вкус страха разливается по моему языку, мой рот искривляется в дьявольскую ухмылку, прежде чем я подмигиваю ледяным голубым глазом, и тут же лампочки в комнате начинают мигать и разлетаться на осколки. Раздаются вопли, а я заливаюсь искренним смехом. Какой смысл иметь власть над всеми, если не ты можешь не много развлечься?
Я подхожу к дрожащей девушке на ковре. Она мгновенно опускает глаза в пол, и я нагибаюсь, прежде чем встретиться с ней взглядом.
– Посмотри на меня, малышка, – командую я. Нехотя она поднимает голову, демонстрируя ее большие карие глаза. Она красива, ее кожа гладкая, как шелк, цвета молочного шоколада. – Вот так. Хорошая девочка.
Ее вьющиеся локоны обрамляют лицо в диком, экзотическом стили и я протянув руку, нежно глажу черные завитки. Она мгновенно расслабляется, ее глаза по-прежнему смотрят на меня.
– А теперь, когда ты немного успокоилась я задам тебе несколько вопросов, милашка. Ты знаешь кто я?
– Нет, сэр, – пищит она, ее голос тонкий и высокий, с сильным акцентом жителей Нового Орлеана.
– Хорошо, – улыбаюсь я. – Ты знаешь, что я?
– Нет, сэр.
– Отлично. Это просто замечательно. Ты здесь работаешь, дорогая?
– Да, сэр, – без колебания отвечает она. Ощущая притяжение моего влияния, смешанного с ее плотским желанием, она начинает ерзать под моим прикосновением. Ее темные глаза становятся яркими и страстными, а соски сморщиваются под тонкой атласной комбинацией.
– И сколько тебе лет?
Девушка хватает мою руку и поднеся к губам, целует мою ладонь.
– Пятнадцать, но Малькольм заставляет говорить всем, что мне девятнадцать. – Когда я нахмурился и одернул руку, она подается вперед, почти взбираясь мне на колени. – Но клянусь, я хороша! Одна из лучших здесь. Даже Малькольм говорит, что я его фаворитка. Он говорит, что ощущение моей молодой, тугой киски похоже на рай и на вкус я, как сладкое мороженное политое шоколадом. И лучше всех сосу в трех округах.
Желчь подступает к горлу, а мои глаза покалывает от ярости.
– Нет необходимости, моя дорогая. Нет необходимости беспокоиться об этом когда-либо снова.
Я вскакиваю на ноги, окутанный дымкой ярости и пересекаю комнату, пока Варшан заканчивает свою триаду.
– В следующий раз, когда твои девочки выдут за рамки дозволенного, я не просто вышибу дверь, – предупреждает он его. – Понимаешь?
– Д-да, мистер В. Если я сам обнаружу, что кто-нибудь из моих девочек нарушает правила, то сам лично прибью их, – запинаясь отвечает он, капли пота скатываются по его жирному лицу.
Он с облегчением вздыхает, когда Варшан кивает и поворачивается, чтобы уйти. Коротышка не знает, что Варшан это наименьшая его проблема.
– Послушай меня, ты, жирный мудак, – с шипением произношу я, подойдя так близко, что могу уловить омерзительный запах его прерывистого дыхания. – Ты заканчиваешь работать с несовершеннолетними девочками. И ты вернешь их в семьи, плюс компенсируешь все за то время, пока ты эксплуатировал их. Скажем, двадцать тысяч долларов каждой, плюс добьешься того, чтобы они попали в приличные учебные заведения. Разве так будет не справедливо?
– Чт…? Двадцать штук? У меня нет таких денег! – возмущенно визжит он так, что из его рта летят отвратительные слюни.
– Ты меня слышал, ты, больной ублюдок. Двадцать штук. И если у тебя нет наличных, тогда предлагаю тебе найти хорошего риелтора. У тебя три дня.
Я разворачиваюсь и иду прямиком к двери, где меня ждет Варшан с восхищенной улыбкой. Я смотрю на молодую девушку с вьющимися локонами и киваю ей. Ее большие карие глаза сияют от благодарных слез.
– Знаешь, не похоже, чтобы они хотели этого, – выкрикивает Малькольм у меня за спиной, явно обезумев. Я останавливаюсь на пол шаге, прижимая к бокам дрожащие крепко сжатые кулаки. – Они умоляли. Пизда есть пизда и не важно сколько ей лет. И если на ней уже растут волосы, значит можно трахать.
Мой разум мгновенно переключается на Амели. Она могла быть одной из этих девушек. Она могла быть девушкой с вьющимися, каштановыми волосами, униженной и оскорбленной в таком нежном возрасте. Что если бы Малькольм был тем, кому задолжал ее отец? Что, если ей пришлось предложить свое тело ему в обмен на жизнь отца?
– Знаешь, на секунду мне показалась… – Я поворачиваюсь лицом к его ненормальному взгляду, слепая ярость затуманила мой разум. – Я действительно по-настоящему ненавижу педофилов.
Я поднимаю ладонь, развожу пальцы, и тут же их охватывает синее пламя. Одновременно у Малькольма отвисает челюсть и его конечности становятся неподвижны, он полностью замирает.
Его мутные карие глаза наполняет ужас, когда он пытается бороться с невидимыми оковами. Слюни отвратительно стекают с уголка его рта.
– Ш-ш-ш, – говорю я ему на ухо. – Не борись с этим. Скоро пройдет, ты, кусок дерьма. Ты не сможешь больше издеваться над другими детьми. Сейчас… вместе с педофилами, я презираю бесхребетных мужиков. И ты, дорогой Малькольм, тряпка.
Давясь слезами Малькольм бубнит что-то в ответ, когда я кругом хожу вокруг его уродливого тельца. С десяток людей напряженно наблюдают, но ни один из них не заступается за своего работодателя. У них нет ни любви, ни верности к нему.
– Да, да, я согласен, – киваю я, отвечаю на его неразборчивые стоны. Я останавливаюсь перед ним и разглаживаю шелковистую ткань на его мясистых плечах. – Ты действительно не совсем бесхребетный. Но определенно это можно исправить.
Рукой все еще покрытой синим пламенем, я проникаю во внутренности Малькольма, прожигая жировой слой, ткани и жизненно важные органы.
Раздающиеся крики в особняке, маскируют его приглушенные стоны боли. Да, боль. Хоть он и не может двигаться, но может все ощущать. Малькольм чувствует, как я прорываю себе путь через его плоть острыми, как бритва когтями.
Чувствую, как кровь хлещет из зияющей дыры в его животе. И когда моя рука обхватывает его позвоночник, он может почувствовать каждый, блять, позвонок, который я вырываю из его тела.
– Совсем другое дело, ублюдок, – говорю я, бросая окровавленные кости на пол, когда Малькольм делает последних вдох и оседает на пол кровавой кучей. – Вот теперь, ты действительно бесхребетный.
Я оглядываюсь на испуганное лицо, уставившееся на меня.
– Вы все свободны, – выкрикиваю я, достаточно громко, чтобы эхо разлетелось по всему большому дому. – Однако, если пожелаете остаться, то знайте, что будете обеспечены хорошим жильем, зарплатой и медицинским обслуживанием, а также защитой. И если вы моложе восемнадцати, то за вами приедет машина и отвезет вас домой к родителям.
Как по команде, молодая девушка подходит ко мне и протягивает полотенце. С благодарностью я беру его и вытираю вонючую кровь и кишки Малькольма, которые покрывают мою руку по самый локоть.
Блять. Еще один костюм испортил. Но когда я смотрю на молодую девушку и другие благодарные лица, то понимаю, что сделал правое дело. Я решил быть лучше.
Глава 7
Я лежу на спине поверх атласного, стеганного одеяла, моя голова покоится на руке… и я улыбаюсь.
Амели принимает душ в нескольких футах и образы ее обнаженной, мокрой, покрытой легкой пеной, которая целует ее самые интимные места, прочно засели у меня в голове, заставляя мой член изнывать от желания.
Прошло почти две недели с тех пор как я занимался сексом. Две недели целомудренно сплю с опьяняющим, приятным телом Амели. Две недели чувствую тепло от ее улыбки.
На протяжении двух недель позволяю кому-то впервые увидеть меня и не боюсь отказа. Смеюсь от души над ее шутками. Внимательно слушаю, как она рассказывает истории о ее старых соседях и о том, как росла в неблагоприятном районе.
Учу ее играть в шахматы, а в свою очередь, Амели учит играть в Джин-Рамми [2]. Наблюдаю как ее веки трепещут, поскольку яркие сны обо мне еще посещают ее.
Я улыбаюсь.
Поскольку впервые за почти два столетия, нашел счастье.
Я думал, что это было то чувство, которое я испытал, когда дела пошли в гору. Или ощущение, которое я чувствовал во время удивительного секса. Я даже думал, что был счастлив тогда, когда мой отец согласился позволить мне выполнить операцию на побережье Мексиканского залива, во время которой я доказал ему и себе, что я кто-то больше, чем просто избалованный королевский отпрыск.
Я ошибался. Амели мое счастье. Будучи с ней, узнавая ее, позволяя ей узнать меня, является воплощением блаженства.
– Что за безумные глаза и улыбка серийного убийцы? – спрашивает игривый, сладкий голосок. – Ты составляешь планы на меня?
Я смотрю как Амели пересекает комнату по направлению к кровати, на ней ничего не надето, кроме как атласной ночнушки цвета морской волны, которая доходит до середины ее бедер. Я делаю все что в моих силах, чтобы заставить глаза смотреть на ее лицо. Срань Господня. Она пытается убить меня?
– Ну, если скажу, то мне придется убить тебя, – насмехаюсь я, надеясь замаскировать тоску в своём голосе.
Амели встает на колени на кровать и вытирает влажные волосы полотенцем.
– Хммм, эти могучие громкие слова от красавчика принца, – возражает она. – Не забывай, я из девятого района, чувак. Я могу надрать тебе задницу.
Мы смеемся над ее нелепым комментарием. Я сажусь, наши тела в опасной близости друг от друга и смех стихает. Наши взгляды встречаются, спустя секунду Амели отводит глаза в сторону, а ее щеки заливаются алым румянцем.