Префект принял его вне очереди, и профессор Креспи едва успел шепнуть, что чиновник говорит по-русски.
— Шумел, пылал пожар московский, — такими словами встретил путешественника чиновник в штатском костюме, но с военной выправкой. Он стоял у стола, сложив по-наполеоновски на груди руки.
От Севильи до Гранады
В тихом сумраке ночей,
Раздаются серенады,
Раздается звон мечей… —
быстро ответил Вавилов, которому на руку был неофициальный тон разговора.
Оказалось, префект был шесть лет военным атташе в царской России, хорошо знал Поволжье и Кавказ. Цель путешествия советского ученого его не заинтересовала. Но визу он продлил, заверил, что в случае необходимости продлит еще, посоветовал больше интересоваться искусством и взял слово посетить Эскуриал и Толедо.
Вавилова удивил столь любезный прием, но в конце путешествия все прояснилось. С самой границы к советскому ученому были приставлены два шпика, преследовавшие его по пятам Увлеченный сборами, Вавилов не замечал слежки. Но когда он готовился из Мадрида направляться в северные районы страны, профессор Креспи, который собирался с семьей туда же на летние каникулы, смущаясь, отозвал Вавилова в сторону для «секретного разговора». Оказывается, сыщики, убедившись, что русский профессор «не занимается пропагандой», через Креспи предлагали ему сделку. Своим быстрым передвижением на автомобиле, в поезде и верхом профессор — цитируем по статье Вавилова «Мое путешествие в Испанию» — «довел их до изнеможения, поэтому они, беспокоясь о своем здоровье, предлагают ему следующий компромисс: профессор должен заблаговременно сообщать им направление и пункты своего путешествия, так как официально они должны его сопровождать, в горах же, в особенности при езде верхом, они не будуг следовать за ним, а будут поджидать его в определенном месте в гостиницах, в городах. За это они обязуются всячески помогать в путешествии, заказывать билеты, номера в гостиницах, отправлять посылки».
Предложение было взаимовыгодным, и Вавилов согласился. Скоро, впрочем, «договор пришлось нарушить ввиду их постоянного намерения заказывать номера преимущественно в дорогих гостиницах, в центре городов и вообще стремления пожить получше».
Испания оказалась трудным орешком.
«Ни в одной европейской стране, — писал Вавилов, — не сменялись цивилизации так часто, как в Испании. Менялись столицы: вместо Эльче, во времена римлян, столицей становится Мерида, во времена вестготов — Толедо; столица арабов — Кордова, столица мавров — Гранада и, наконец, Мадрид. В архитектуре старых городов, как Толедо, можно проследить наслоение разнообразных стилей: романского, готического, ренессанса, барокко; с юга начиная с VIII в. пришла сильная волна мавританского влияния».
«Разнообразие климата, почв в связи с горным рельефом, влияние различных цивилизаций, разнообразие народностей, заселяющих Пиренейский полуостров, — все это, естественно, отображается на составе растительных культур, на земледелии», — писал Вавилов.
Он стремится установить глубинные связи между земледельческими культурами разных стран. «Сопоставление Испании с другими странами Европы, Африки и Азии позволило отчетливо выяснить влияние миграций и позаимствований и в то же время наличие самостоятельной культуры».
И, исследуя земледельческие районы Испании, Вавилов, как реставратор древностей, снимает позднейшие напластования, чтобы выделить исконное. Он обнаруживает, что «ряд полезных культур Внутренней Испании присущ только Испании; очевидно, он введен в самой Испании из состава диких растений». На родине Дон-Кихота, в Ламанче, он находит в культуре древнюю пшеницу — однозернянку, «когда-то, во времена древней Трои, широко распространенную, а ныне повсюду вымершую, кроме Испании». Поэтому лес ветряных мельниц в Ламанче, таких же, с какими сражался Дон-Кихот, для Вавилова не просто неожиданный курьез — для него это наглядное свидетельство на столетия застывшей в своем развитии культуры, которая и могла сохранить нетронутыми древние сельскохозяйственные примитивы. «Чем более мы изучали Испанию, тем более она представлялась нам замечательным историческим музеем, где можно еще проследить различные этапы развития земледельческой культуры, искусства».
Да, искусство тоже интересует Вавилова. Интересует, конечно, само по себе, потому что какой же интеллигентный человек, оказавшись в Испании, не воспользуется возможностью ознакомиться с искусством этой древней страны. Но искусство доставляет ему не только эстетическое наслаждение. Роспись древнейшей Альтамирской пещеры в Астурии, — он с восторгом пишет о ней Елене Ивановне и сыну — для него свидетельство высокой культуры, расцветшей здесь 20 000 лет (I) назад. Значит, здесь должны отыскаться следы древней земледельческой культуры, решает Вавилов. И находит их.
Уже состав культур Астурии оказывается совершенно особым. Здесь нет ржи и песчаного овса, распространенных в соседней Галисии. Зато возделывается полба, иногда с примесью также своеобразной реликтовой пшеницы — двузернянки, А орудия труда? К изумлению путешественника, полбу в Астурии убирали не серпом или косой. Ее колосья обламывали деревянными палочками и бросали в корзину. Нигде не встречал Вавилов ничего подобного, и только много позднее в Западной горной Грузии, в местечке Легкуми, где возделывался вид пшеницы, близкий к полбе, обнаружил такой же способ уборки урожая. «Таким образом, агрономически и ботанически удалось установить поразительную связь северной Испании с Грузией. При этом самый объект и сама агротехника настолько специфичны и неповторимы, что вряд ли могут быть сомнения в глубоком значении этой связи».
Испания и Грузия… Казалось бы, невероятно. А между тем советский ученый Н. Я. Марр, изучая языки древних и современных народов, к тому времени уже создал теорию, по которой народы северной Испании связаны в единую семью с древним населением Средиземноморья и современными народами Кавказа. Вавилов вспоминал, с каким волнением академик Марр слушал его рассказ о полбе и орудиях ее уборки в северной Испании и Грузии. Марр видел в этом факте лучшее доказательство своей теории. В свою очередь, теорию Марра можно считать надежным подтверждением взглядов Вавилова, потому что, что может быть более убедительным, чем один и тот же результат, полученный учеными, идущими совершенно разными путями.
На мельницу той же теории льет воду и другой факт, установленный благодаря исследованиям Н. И. Вавилова. Вернувшись из Средиземноморской экспедиции, Вавилов опубликовал в журнале «Пчеловодство» фотографию и маленькую заметку об ульях Эфиопии, где их плетут из прутьев и располагают на деревьях. Редакция сопроводила заметку примечанием, в котором говорилось, что такие же ульи встречаются в Грузии…
Отрадно, что в последнее время стали появляться статьи об академике Марре и его работах. В них говорится, что теория Марра начинает подтверждаться исследованиями последних лет. Но авторы этих статей, вероятно, не знают, что Николай Вавилов давно уже подтвердил идею связей грузинской и североиспанской культур на естественнонаучном материале, да так подтвердил, что «вряд ли могут быть сомнения в глубоком значении этой связи».
Экспедиция подходит к концу. Последние письма Вавилова из Испании полны постоянных повторений того, на сколько он задержится в Париже и Берлине и когда будет в Ленинграде. Он с нетерпением рвется домой.
Ведь отсутствовал он около полутора лет.
Философия китайской культуры
«Кто знает, не удастся ли когда-нибудь найти следы предполагаемой нами культуры, общей предкам китайцев и известным нам западным культурам, в горных долинах Кунь-Луня или Тянь-Шаня (может быть, в ископаемом состоянии), т. е. именно в тex районах, где скорее всего можно ожидать нахождение древних третичных остатков человека, во всяком случае, скорее, чем на маленьком западном полуострове большого континента, который именуется Европой».
Так писал Сольмс-Лаубах. Крупный австрийский ученый. Последователь Декандоля.
Он считал возможным, что в Центральной Азии, в китайской провинции Синьцзян — центр происхождения земледельческой культуры, единой для всего Старого Света.
В пустынях Центральной Азии, среди развалин старинных построек, путешественники находили десятки тысяч папирусных свитков. Прекрасно сохранившиеся в сухом климате, они позволили восстановить богатую историю этой страны. Тысячелетиями по горячим пескам Синьцзяна, по «шелковым дорогам» тянулись караваны верблюдов, доставлявшие китайский шелк во дворцы императоров Рима, царей Бактрии и Согдианы. Документы свидетельствовали и о большой древности земледелия в оазисах Центральной Азии.
Лаубах предсказывал, что именно в Синьцзяне удастся найти дикую пшеницу, дикий ячмень и другие дикие родичи основных культур Старого Света и таким образом решить проблему их происхождения.
Еще в Афганистане Вавилов задумал эту экспедицию.
Выявив роль Гиндукуша как географического барьера, ограничивающего центр происхождения ряда важнейших культур и предполагая, что второй барьер — Гималаи, он хотел проверить свое предположение. Может быть, концентрация генов культурных растений продолжается и за высочайшими горными хребтами мира и Сольмс-Лаубах во многом прав?
Считая, что «до конкретного изучения на месте этой проблемы все решение могло быть только приблизительным, гадательным», он писал, вернувшись из Афганистана, что теперь на очереди экспедиция в Центральную Азию и только начавшаяся подготовка к путешествию по странам Средиземноморья откладывает ее.
Наконец в 1929 году настал черед и Синьцзяна.
Как раз в это время было принято решение о создании задуманной В. И Лениным Академии сельскохозяйственных наук. Н. И. Вавилова, только что избранного академиком, решили назначить ее президентом.
Николай Петрович Горбунов предложил в связи с этим отложить экспедицию. Но Вавилов понимал, что к организации институтов академии можно будет приступить не раньше зимы, когда кончится сельскохозяйственный сезон В корректной форме, но с полной определенностью он написал Н. П. Горбунову: