Дамы поклонились и молча вышли из зала. Только одна из них, молодая, высокая, с необычными рыжими волосами и очень бледной кожей, немного замешкалась, но тут же быстрым шагом последовала за остальными.
Краем глаза Эймерик проследил, чтобы в зале никого не осталось, а когда дверь закрылась, расправил плечи. Бросил на графа презрительный взгляд, разительно отличавшийся от скромного и испуганного, какой был у него несколько секунд назад.
– Ну с Богом, сеньор, – сказал он, отчетливо выговаривая каждое слово. – А теперь вы окажете мне услугу, выслушав меня. Не ограничивая во времени.
Хустисья огляделся по сторонам, словно искал поддержки, которой больше не было. А потом, возмущенный высокомерием, звучавшим в голосе монаха, закричал:
– Как вы смеете разговаривать со мной таким тоном?
Но запугать Эймерика ему не удалось.
– Это вам нужно следить за тоном, сеньор граф, – холодно сказал тот. – Я не монах. Я Николас Эймерик из Жироны, со вчерашнего дня великий инквизитор королевства Арагон и вице-королевств Каталонии, Валенсии и Сицилии.
Хустисья достал из кармана вышитый платок и приложил ко рту, делая вид, что пытается справиться с безудержным смехом.
– Отличная шутка, друг мой, – воскликнул он через мгновение. – С каких это пор люди сами назначают себя великими инквизиторами?
Теперь настала очередь улыбнуться Эймерику. Его улыбка была холодна как лед.
– У меня в кармане свидетельство, которое выдал мне отец Агустин де Торреллес, но я знаю, что в ваших глазах оно не имеет ценности. Я скажу иначе. Сейчас моя кандидатура на должность великого инквизитора – единственный возможный вариант. И вскоре вы со мной согласитесь.
В глазах графа де Урреа мелькнула искорка интереса.
– А вы действительно наглец. Ваше заявление обязывает.
– Я не просто так это говорю.
– Тогда подтвердите свои слова. Но сделайте это прежде, чем мой обед остынет. Если не сумеете, я прикажу избить вас палками, как раба, и заставлю главу доминиканцев изгнать вас из ордена. Я ясно выразился?
– Да, сеньор граф.
– Говорите. Я вас слушаю.
«Мальпертюи» – Переправа
За первые три рабочие смены не произошло ничего интересного. Как и на всех космических кораблях, на «Мальпертюи» тоже нужно было затягивать болты и сваривать металлические листы. А когда мы с этим управлялись, бригадиры придумывали любую работу, лишь бы не давать нам бездельничать.
Было тяжело, но мы знали, что вкалывать придется не очень долго. Второй помощник капитана, господин Диксон, – совсем юный валлиец, которого, как любого второго помощника, презирало и начальство, и экипаж, – предупредил, что экспедиция, предположительно, продлится две недели. Но даже он, видимо, не знал, какой именно груз мы должны будем взять на борт. А если бы и знал, то никогда не сказал бы нам – так велик был его страх перед капитаном Прометеем.
И этот страх оказался совсем не беспочвенным. Прометей, который периодически появлялся на полубаке вместе с аббатом, все время выглядел как пьяный, да к тому же испытывал приступы неконтролируемой агрессии. Однажды он чуть не убил бригадира – уж не знаю, в чем была его вина, – отшвырнув того на стальной прут, торчащий из переборки. В другой раз, свесившись с полубака, схватил за горло нерадивого электрика и, держа его на весу, с диким хохотом принялся отвешивать бедняге пинки. Лишь господину Хольцу удалось убедить капитана отпустить жертву – иначе тот бы просто задохнулся. Стоявший неподалеку Свитледи от души смеялся, наблюдая за происходящим.
На всех кораблях, на которых мне довелось летать – даже на тех, где условия были хуже некуда, – действовал принятый большинством государств кодекс поведения, не позволявший власти капитана и офицеров перерасти в произвол. Но на «Мальпертюи» на это все плевать хотели. У экипажа не было никакого представительного органа для защиты своих интересов – одни только бригадиры, но те и сами подвергались насилию со стороны Прометея. Дело в том, что корабль ходил под флагом Каталонии, которая не присоединялась ни к каким международным договорам, поэтому система командования держалась на запугивании и деспотизме.
Однако поведение Прометея противоречило даже здравому смыслу. Как-то раз, дежуря с Торвальдом в одном секторе корабля, мы успели обменяться парой слов, и он объяснил мне причину агрессии капитана.
– Прометей почти постоянно не в себе, – шепнул норвежец, когда подошел поближе, пользуясь царившей повсюду полутьмой. Это было вскоре после того, как капитан пытался придушить электрика. – Он сидит на нейромедиаторах – питании для катушек Фруллифера.
– Серьезно? – я был поражен. – И где он их берет? Неужели крадет?
– Я уверен, что аббат сам дает их Прометею, – хмуро ответил Торвальд. – Так он прибрал его к рукам и теперь использует в своих гнусных целях. – Потом норвежец еще немного понизил голос и добавил: – Это дьявольский корабль. Не знаю, в чем заключается его миссия, но это нечто богопротивное, тут нет сомнений.
– Зачем ты согласился здесь работать, если знал?
– Рано или поздно все равно придется умереть.
Всю четвертую смену у меня от слов Торвальда кошки на душе скребли. Я прибирал пассажирский отсек, кают-компанию пассажиров рядом с каютами аббата и резервных гидов. Полировал ручки дверей, а четверо напарников мыли полы; в каютах никого не было. Трех резервных гидов я видел незадолго до этого – они как всегда вместе молча неподвижно стояли на полубаке. Лениво обводя все вокруг своими миндалевидными глазами, взгляды которых останавливались на предметах, а потом словно уходили за пределы видимого.
Аббата поблизости не было. Я подошел к раскрытой настежь двери его каюты и осторожно заглянул внутрь. Увидел несколько книжных шкафов, сверху донизу набитых старыми тяжелыми томами в потрепанных переплетах. На столе стоял выключенный компьютер давно устаревшей модели. Я провел тряпкой по ручке двери, как вдруг кто-то схватил меня за локоть. Я вздрогнул.
Аббат захохотал:
– Молодой человек, ты меня боишься? Скажи правду. Я тебя пугаю, да? – Он помолчал, а потом приказал: – Отвечай!
– Нет, сэр, вы меня не пугаете.
– Отлично, это то, что я хотел услышать, – он окинул взглядом моих напарников, которые перестали работать. – А вы чего уставились? Разве вам платят за то, что вы слушаете чужие разговоры?
Они принялись лихорадочно драить пол. Я тоже собрался вытереть ручку, но Свитледи меня остановил.
– Не нужно, оставь, в этом нет смысла. До переправы всего два часа. Ты когда-нибудь бывал в воображаемом?
Я едва заметно помотал головой.
– Да конечно бывал, конечно бывал, – аббат смотрел на меня с таким выражением, будто мы давние сообщники. – Любой твой сон – это путешествие в воображаемое. Разница лишь в том, что через два часа ты попадешь в сны всех, где ты сам будешь сном. Понимаешь?
– Да, – соврал я.
– Не верю, но это не имеет значения. – Свитледи взмахнул вытянутой рукой. – Воображаемое – это место вне времени и пространства, вроде шизофренического бреда. Кто-то, как шизофреники, навсегда теряется в нем и не может найти обратную дорогу к своему телу. Ты это знал?
Я испуганно покачал головой.
– Тебе не о чем переживать, сын мой. Такое часто случается в повседневной жизни, но редко на космических кораблях, – он рубанул воздух рукой. – Если ты сумеешь пересечь воображаемое, выйти на другую сторону, твоя власть станет безграничной. Ты попадешь в царство богов, а боги, хрупкие, бессильные, окажутся полностью в твоем распоряжении. Ты станешь могущественнее их, хотя бы потому, что у тебя не будет тела. В том мире никто не сможет причинить тебе вред. А ты им – сможешь. Понимаешь?
– Вроде да, – пробормотал я, чувствуя себя все более неуютно.
– Нет, ты не понимаешь, – возразил аббат, снова захохотав. А потом, нахмурившись, добавил: – Только представь себе: в твоей власти окажется какой-нибудь бог. Бог! Ты можешь пытать его, если хочешь, будто это насекомое на булавке. Вырвать у него крылья, лапки, усики. Смотреть, как он извивается – изувеченный, но живой. Ты понимаешь, какое это невероятное чувство?
Я был потрясен безграничной злобой, мелькнувшей в глазах аббата. Прежде чем выдавить из себя «нет», пришлось несколько раз сглотнуть.
– Еще бы! – воскликнул он, явно наслаждаясь тем, что поверг меня в ужас. – И все же это правда. Если сила и власть полностью в твоих руках, ты можешь делать с другими что угодно, как Прометей со своим экипажем. Ты можешь заставлять их страдать. Это ты хотя бы понимаешь?
– Да.
На раскрасневшемся лице аббата вдруг появилась скука.
– Тогда возвращайся к своему Прометею. А я пойду туда. Далеко-далеко, – не добавив больше ни слова, он вошел в каюту и захлопнул дверь.
У меня перехватило дыхание. Я посмотрел на остальных, но во время разговора они старались держаться как можно дальше, так что вряд ли слышали, о чем шла речь. Надо бы обдумать эти слова аббата. За ними скрывалось нечто настолько немыслимое, отталкивающее, непристойное, что меня затошнило. Но тут завыла сирена, приказывающая вернуться на свои койки и ждать там самого важного момента экспедиции.
Я поспешил в комнату, где мы спали. И сразу заметил, как странно подрагивают висящие в изголовьях шары, похожие на скальпы. Будто по ним проходит сильный электрический ток. От Скедони не укрылось наше беспокойство.
– Ложитесь и ни на что не обращайте внимания, – приказал он, прежде чем сам сделал то же самое. – Если будете лежать смирно, с вами ничего не случится. Да, вы увидите странные вещи. Они могут показаться ужасными или потрясающими. Одни подумают, что прошло очень много времени, а другие – что совсем чуть-чуть. Но буквально через пару секунд все закончится, и вы будете чувствовать себя так же хорошо, как раньше.
В ожидании переправы я лежал на койке и смотрел на скальп, а сердце колотилось так сильно, что гудело в ушах. Вдруг я увидел себя летящим по спиральному желобу, который напоминал винтовую лестницу без ступеней. Я безумно боялся врезаться в изгиб стены справа от меня, но больше ни о чем не думал. Наконец лестница закончилась, и я оказался в сероватом облаке, не жидком и не газообразном.