У меня не было тела, только глаза. Вокруг носились какие-то маленькие существа – слишком быстро, чтобы успеть их рассмотреть. Только одного я смог разглядеть получше. Это оказался зеленый гном в капюшоне со свиной мордой вместо лица, необычайно вытянутой. Однако он почти сразу растаял в воздухе, как и остальные.
Тем временем все вокруг озарилось огненно-красным светом. Передо мной возникла гигантская умирающая Мадонна в окружении трех молодых девушек под вуалями. Я посмотрел им в глаза и вдруг увидел, что их лица изъедены проказой до самых костей, с которых свисают клочья живой плоти.
Однако никакого чувства страха не было. Я больше не оценивал то, что видел. Просто стал частью всего этого: исчезли и чувства, и ощущения – все, кроме восприятия. Потом я погрузился в безбрежный океан, из которого поднимались огромные каменные лестницы, терявшиеся в грозовом небе. Чуть поодаль над водой возвышалась черная башня гигантских размеров, медленно извивающаяся, как личинка с блестящей кожей.
Сразу после этого – если можно сказать, что «до» и «после» существовали, – я увидел своих друзей, которые наблюдали за мной, глядя в упор. Я пытался подобраться поближе, но они ускользали. Вдруг появилось существо, слишком хорошо знакомое, с козьими копытами и длинными рогами. Оно закрывало весь горизонт и, казалось, пожирало его, а на губах создания играла странная, грустная и в то же время озорная улыбка.
Я поискал глазами друзей, словно они могли подсказать мне, что делать; но их лица были холодными, отрешенными, бледными, как у трупов. И все же они не отрывали от меня взглядов своих безжизненных глаз. Вдруг – вспышка, и я снова заскользил по лестнице без ступенек, снова ощутил свое тело, снова почувствовал ужас…
– Ну вот и все, – резко сказал Скедони, поднимаясь с койки. Мы тоже встали, не в силах произнести ни слова: перед глазами все еще плыли причудливые видения. Сирена созывала всех на палубу. Мы прибыли в пункт назначения.
3. Баланс сил
Скептический взгляд хустисьи заставил Эймерика на секунду признаться самому себе в том, что веских аргументов, которые могли бы убедить графа принять его назначение, у него нет. Ну и пусть. Зато есть логика – лучшее оружие в любом споре.
Первым делом инквизитор решил выяснить, насколько значимы для графа интересы своего сословия.
– Вы знаете, что победа – хоть и частичная, – которую четыре года назад король одержал над дворянством, для него – лишь первый шаг. Он не смирился с тем, что судебная власть у вас в руках, и не оставил надежды обладать такими же полномочиями, как король Кастилии.
Хустисья посмотрел на Эймерика с сонным равнодушием.
– Воля короля Педро ограничена законами королевства, – он небрежно махнул рукой. – На сегодняшний день баланс сил достаточно устойчив, и таким он сохранится еще долгое время. При чем тут вы?
Эймерик понял, что начало речи оказалось неудачным. Нужно немного изменить направление.
– На самом деле я хочу поговорить с вами не о дворянстве, а о духовенстве. Вы знаете, какой вес оно имеет в Арагоне. И все же это единственное христианское королевство, где влияние церкви на общество настолько ограничено. Более того, король окружил себя советниками-иудеями, и повсюду исповедуются культы неверных.
– Мне кажется, вы несколько несправедливы, – усмехнулся хустисья. – Педро IV поощрял строительство монастырей.
– Да, но лишь цистерцианских и францисканских, – возразил Эймерик, продолжая прощупывать почву, – то есть тех орденов, которые выбрали затворничество или бедность, а потому держатся подальше от власти. Не исключено, что король Педро намеревался передать должность отца Агустина именно францисканцу, чтобы ослабить инквизицию, делая ее терпимой к неверным.
– Насколько я понимаю, вы обвиняете нашего короля в том, что он слишком много внимания уделяет духовности, – откровенно насмешливым тоном подытожил Хустисья. А потом, нахмурившись, сухо добавил: – Вы мне надоели. Я до сих пор не услышал ни одной причины, объясняющей, почему именно вы должны занять должность, на которую претендуете. Все эти пустые разговоры о дворянстве и духовенстве лишь показывают, какой вы наглец. Мне пора идти к столу. Огласите ваши аргументы в двух словах, или я преподам вам урок, как обещал.
Эймерику удалось скрыть секундное замешательство.
– Хорошо, в двух словах, – его голос звучал все более уверенно. – Будьте осторожны. Два слова. Будьте осторожны.
Высокомерие графа, казалось, начало улетучиваться.
– Что вы имеете в виду?
Чтобы заставить де Урреа нервничать еще больше, Эймерик с жаром начал:
– Первое. Король окружает себя евреями и францисканцами, потому что они чужды дворянству, которое он ненавидит. Второе. Он ненавидит дворянство так сильно, что готовится нанести ему очередной удар. А чтобы это сделать, выбивает почву из-под ног своих противников. Сильное дворянство не может существовать без сильной Церкви, которая дает его власти легитимность и призывает народ к послушанию. Но Церковь не может быть сильной, если в обществе разрешены любые культы, а разные расы подчиняются разным законам морали. Третье. Доминиканцы – это орден, созданный для борьбы с еретиками и ведущий эту борьбу. Нет другой церковной силы, которая могла бы объединить королевство под властью Закона Божьего и сделать это столь решительно. Четвертое. Инквизиция – самое грозное оружие, выкованное Церковью для сохранения единства народа и поддержания его страха перед Господом. И никто не умеет пользоваться этим оружием так хорошо, как доминиканцы.
Эймерик прекрасно понимал, что его аргументация хрупка. Нет никаких доказательств, что Педро IV намеревается нанести дворянству удар; отец Николас просто надеялся, что хустисья подсознательно боится этого и примет сказанное за аксиому. К тому же у инквизитора были сомнения – действительно ли король предпочитает советников-евреев и помогает цистерцианцам бороться с дворянами. Но это предположение звучало правдоподобно и на удобренной подозрениями почве вполне могло принести свои плоды.
Эймерик сразу понял, что попал точно в цель. Хустисья долго молчал. А потом заговорил совершенно другим тоном.
– Святой отец, я не знал, что вы, доминиканцы, так печетесь о судьбе дворянства.
– Мы печемся о царстве людском, которое должно существовать по образу и подобию Царства Божьего, – ответил Эймерик, радуясь в душе, что смог заставить собеседника сбросить маску равнодушия, – а волю Бога на земле воплощает не кто иной, как король. Горе, если иерархии нет, или если правитель стремится растоптать оплот своей власти. Что представляла бы собой Церковь без епископов? Не говоря уже о том, – добавил Эймерик заговорщическим тоном, – что воспитание своих детей дворяне доверяют доминиканским школам.
– Конечно, если инквизиция будет действовать в интересах дворянства, это принесет ему большую пользу, – согласился хустисья, погруженный в раздумья. – Но кто сказал, что именно вы должны стать великим инквизитором? – Граф кивнул, словно предугадывая ответ Эймерика. – Да, знаю, отец Агустин. Но он умер, и его свидетельства мало что значат. Если ваше назначение не будет признано королем, великим инквизитором по праву станет архиепископ Сарагосы Пере де Луна. К тому же он дворянин.
– Но он очень молод, даже моложе меня, – воз-разил Эймерик и прищурился. – Да и потом, сеньор граф, вы когда-нибудь слышали от монсеньора де Луны подобные речи?
Хустисья молча разглядывал аккуратные узоры арабской вязи на стенах. Потом, расплываясь в улыбке, произнес:
– Вы убедили меня, святой отец… Как вы сказали, вас зовут?
– Николас Эймерик из Жироны.
– Да, я окажу вам поддержку и постараюсь убедить короля утвердить ваше назначение. А теперь во всех подробностях расскажите о вопросах, касающихся королевского двора, которые, по вашим словам, вам известны и которые послужили предлогом поговорить со мной с глазу на глаз.
Эймерику стало жаль, что нет времени насладиться одержанной победой. К тому же она будет бессмысленной, если не удастся сразу удовлетворить любопытство графа. А ведь ему известно лишь о подозрениях старого инквизитора, да и то со слов отца Арнау.
– Некоторые слухи дошли и до ваших ушей, – стараясь говорить не спеша, чтобы выиграть время, начал Эймерик.
– Какие слухи?
– О колдовстве, о явлениях демона. О рождении уродцев.
– Да, я что-то слышал, – наклоняясь к собеседнику, подтвердил де Урреа. – Но как это все связано с королевской семьей?
Наступил решающий момент. Если ответ прозвучит неубедительно и хустисья поймет, что за душой у Эймерика ничего нет, согласие на назначение будет сразу же аннулировано. Придется пойти на хитрость.
– Если вы, сеньор граф, действительно в курсе происходящего, то связь вам ясна, – осторожно заметил Эймерик с озабоченным видом.
– Очень возможно, – столь же осторожно ответил хустисья. – Но я хочу знать, известна ли она вам.
– Вы, безусловно, слышали о рождении детей с двумя лицами.
– Да.
Эймерик решил рискнуть всем, что у него было.
– У любого ребенка есть мать, – шепотом произнес он. И добавил: – Вы понимаете, что я имею в виду.
Де Урреа вздрогнул. Потом встревоженно огляделся по сторонам, словно боялся, что их услышит какой-нибудь шпион. И уставился на Эймерика.
– Боже мой, – взволнованно зашептал он. – Я не предполагал, что инквизиции столько известно.
– Инквизиции всегда известно все, – ответил Эймерик высокопарным тоном, стараясь скрыть внутреннее ликование, такое неистовое, что закружилась голова. – Теперь вы согласитесь, сеньор граф, что наш союз необходим?
– Да. Вы правы. Вы единственный возможный кандидат на пост великого инквизитора, – с этими словами хустисья положил руки на подлокотники, словно собираясь подняться. – Есть ли еще что-нибудь, что знаете вы и не знаю я?
– Некоторые вещи нуждаются в проверке, – сказал Эймерик с высокомерной улыбкой. – Я расскажу вам об этом, когда придет время. Дело и без того непростое.