– Разумеется, – устало ответил граф. – Как может мать производить на свет уродцев, если она умерла четыре года назад? – Он встал и положил руки на плечи инквизитора. – Теперь мне действительно нужно идти к гостям. Простите мое недавнее поведение. Я еще не знал, кто вы.
– Не стоит извинений, сеньор граф. Вы мне не доверяли, и это было правильно.
– Сразу после обеда я напишу епископу. Представьтесь ему ближе к вечеру. Ваше назначение – дело решенное.
– Спасибо, сеньор, – Эймерик поклонился. – Буду держать вас в курсе.
– Да благословит нас Господь.
Выйдя из дворца, Эймерик с удивлением обнаружил, что до Девятого часа еще долго. Ему казалось, разговор с хустисьей длился несколько часов, хотя на самом деле он был очень коротким. Инквизитор чуть ли не бегом спустился по лестнице и, не раздумывая, нырнул в толпу, чувствуя, что больше не может сдерживать обуревавшее его ликование.
Он направлялся к церкви Девы Пилар, но, заметив впереди на площади небольшую толпу, свернул с дороги. Там собрались простолюдины, осыпающие бранью преступника, которого должны были засечь до смерти. Громкие вопли осужденного заглушали даже отборную ругань голодранцев, встречавшую каждый новый удар плетью бурей злорадного восторга.
Раздраженный шумом, мешавшим ему насладиться своей победой, Эймерик свернул на соседнюю улочку и пошел между рядами побеленных домиков, стараясь держаться подальше от телег, из-под колес которых летели брызги грязи. Несколько мусульманок с закрытыми лицами и черными накидками на головах напомнили ему о том, что случилось накануне. Но эти девушки не смеялись и не пытались показывать ему на небо, куда он не без волнения все же посмотрел и увидел лишь редкие облака.
Эймерик решил вернуться в Альхаферию. Составить четкий план действий он пока не успел, но не хотелось, чтобы пропал впустую прилив сил после успеха, достигнутого у хустисьи. Периоды кипучей энергии и неуемной активности чередовались у инквизитора с почти полной апатией, когда ему было сложно не только действовать, но даже думать. И пока силы не иссякли, хотелось бы укрепить завоеванные позиции.
Вступив на каменное основание мощного замка, он услышал, как колокола Сарагосы, которым нет числа, бьют Девятый час; город разомлел от сухой приятной жары и сразу притих. В башне инквизиции жизнь снова текла своим чередом. Священнослужители, нотариусы, писцы и немногочисленные адвокаты неспешно переходили с первого этажа, где располагались тюрьма и канцелярия, на второй, с освободившимся залом для аудиенций, откуда уже унесли тело отца Агустина, и обратно. О смерти старого инквизитора напоминали только пары серы из расставленных у входов в кабинеты парных чаш.
Поднимаясь по лестнице, Эймерик заметил замешательство тех, кто попадался навстречу, – никто не знал, как к нему обращаться. Очевидно, в суде по-прежнему сомневались в том, что его назначение будет утверждено; поэтому Эймерика приветствовали с уважением, но без того почтения, которое обычно выказывалось великому инквизитору. Это вызвало у него улыбку и желание как можно быстрее рассеять все сомнения.
Возможность представилась совсем скоро: на лестничной площадке второго этажа он увидел отца Арнау, вполголоса беседовавшего с незнакомым человеком.
– Одобрение получено, – объявил Эймерик еще до того, как подошел ближе. – Хустисья подтвердил мое назначение.
На несколько мгновений воцарилась тишина, а потом по коридорам и лестницам прокатился гул голосов и послышались быстрые шаги тех, кто спешил сообщить новость другим. Эймерик с удовлетворением ответил на несколько поклонов и подошел к отцу Арнау.
– Поздравляю! – с улыбкой произнес инфирмариус. – Поверьте мне, магистр, я ни на миг не сомневался в вашем успехе. Вы очень вовремя. Знакомы с моим другом?
Эймерик посмотрел на спутника отца Арнау; это был невысокий человек лет сорока, с пухлым лицом и умными глазами, с ног до головы одетый в черное.
– Мне кажется, нет.
– Тогда разрешите представить. Это сеньор де Берхавель, уважаемый нотариус инквизиции, который трудится бок о бок с приором Каркасона, отцом Арнау де Санси. Но прежде всего, сеньор Берхавель – давний преданный друг аббата де Гримоара. Он из Авиньона, где часто встречается с нашим понтификом Климентом VI.
Нотариус низко поклонился.
– Поздравляю вас, отец Николас. Я знаю, какой вес имеет хустисья в королевстве Арагон. Его согласие играет решающую роль и, возможно, значит даже больше, чем согласие короля.
– Благодарю вас, моссен[22], – в свою очередь поклонился Эймерик. – Я слышал, папа Климент плохо себя чувствует.
– Знаю, что не должен этого говорить, – помрачнел нотариус, – но боюсь, он умирает. К нему приезжали врачи из Тулузы и Парижа, но их усилия оказались напрасны.
– Очень жаль, – ответил Эймерик, притворяясь даже самому себе, что ему больно это слышать. – Если произойдет худшее, Климента сменит аббат де Гримоар?
Догадавшись, о чем на самом деле переживает инквизитор, нотариус понимающе улыбнулся.
– Возможно, но не сразу. Ему всего сорок два, и его будущее зависит от того, насколько успешно он справится с обязанностями легата в Италии.
– Именно поэтому сеньор де Берхавель здесь, – присоединился к беседе отец Арнау. – По поручению аббата он обсуждает с короной некоторые вопросы относительно союза с дожем Венеции, который папа не одобряет. Симпатии Климента на стороне генуэзцев, оспаривающих права нашего королевства на Сардинию.
Эймерик кивнул.
– Знаю, что отношения между королем Педро и Авиньоном никогда не были столь холодными, как сейчас. В прошлом месяце с послом папы, Ратерио Роже, обошлись не лучшим образом.
– Это правда, – ответил нотариус. – И, как я уже говорил отцу Арнау, я уверен, что Святой Отец заинтересован в том, чтобы великий инквизитор Сарагосы не был связан с Арагоном. А если он, – сеньор Берхавель перешел на шепот, – обнаружит нечто компрометирующее королевскую семью, думаю, ему можно будет не переживать за свой пост.
Эймерик укоризненно и сурово глянул на отца Арнау. Но тот, ничуть не смутившись, широко улыбнулся.
– Прошу прощения, магистр, что я посвятил сеньора де Берхавеля в кое-какие подробности расследования, которым вы займетесь. Поймите, он важная фигура в инквизиции Каркасона, имеющей влияние и на наш трибунал. Его поддержка – еще один шаг к признанию вашей власти.
– Я вижу, – Эймерик с раздражением посмотрел инфирмариусу в глаза, – вы большой любитель плести интриги.
– Мне есть у кого поучиться. Я же не случайно называю вас магистром.
Ошеломленный такой дерзостью, инквизитор собрался дать резкий ответ, но сдержался, увидев на лице отца Арнау веселую улыбку. Сеньор Берхавель тоже был в прекрасном расположении духа. Поэтому Эймерик решил пропустить слова лекаря мимо ушей, тем более что тот ему очень нравился.
– Сеньор нотариус, – негромко сказал он. – Поймите, личных амбиций у меня нет. Возможно, я кажусь вам слишком самонадеянным, но прошу учесть, что я принимаю назначение в крайне сложный момент. И потом, для меня интересы Церкви выше, чем интересы королевств и монархов, и я считаю – мы должны блюсти их, чего бы это ни стоило.
– Полностью разделяю ваши убеждения, – поклонился Берхавель.
– Тогда предлагаю взглянуть на самое чудовищное зрелище, какое мне приходилось видеть. Если, конечно, отец Арнау вам еще ничего не показал, – нахмурился Эймерик.
– Нет, что вы, – возразил инфирмариус. – Я бы никогда не осмелился.
Эймерик пожал плечами и пошел по лестнице, которая вела на третий этаж; нотариус и лекарь последовали за ним. Встречные громко приветствовали Эймерика, но он едва отвечал. Однако в конце пролета ему пришлось остановиться: дорогу преградил взволнованный приор.
– Отец Николас! Я вас искал! Бдение над телом отца Агустина только началось, и мы оставили для вас центральную скамью для коленопреклонения.
– Продолжайте обряд без меня, я слишком устал. А дел еще много.
Такой ответ озадачил старого доминиканца.
– Но хотя бы на завтрашнюю торжественную службу вы придете? Говорят, там будет сам король.
– Да, конечно, приду. Будьте где-нибудь здесь поблизости завтра утром. Возможно, вы мне понадобитесь, – с этими словами он прошел мимо приора и поднялся на лестничную площадку.
Охранники у кельи отца Агустина играли в морру[23]. Увидев Эймерика, они переглянулись.
– Все в порядке, отец, – сказал один из них, молодой человек с темной кожей, почти как у мавра. – Мы отгоняли любопытных, а самым настойчивым рассказывали всякие небылицы.
– Откройте и посветите.
Зайдя в келью, Эймерик подошел к зеленому одеялу, лежавшему на кровати.
– Вот, сеньор нотариус, это… – он вдруг осекся. И посмотрел на охранника, державшего фонарь. – Что там за лампада?
На письменном столе в дальнем конце комнаты в наполненном маслом маленьком глиняном сосуде мерцал тусклый свет. Солдат побледнел.
– Святой отец, я не знаю. Первый раз вижу.
– Ты уверен, что сюда никто не входил?
– С тех пор, как мы принесли тело, никто. И этой лампады я не помню.
Помрачнев как туча, Эймерик стянул с тела одеяло. Вздрогнул и внезапно охрипшим голосом воскликнул:
– Что это значит?
– Бог мой! – ужаснулся отец Арнау. Солдаты перекрестились.
Вместа тела уродца на койке лежал какой-то белесый бесформенный комок слизи. Матрас пропитался белой, похожей на гной, жидкостью, которая медленно стекала с останков. Когда одеяло убрали, разложение пошло намного быстрее, и гнилостный ручеек молочного цвета потек на пол.
Эймерик испытал глубокое отвращение, смешанное со страхом.
– Что это может значить? – спросил он у отца Арнау.
Не менее взволнованный инфирмариус покачал головой.
– Даже не представляю. Я никогда в жизни такого не видел.
Эймерик чувствовал, как тревога охватывает его все сильнее, будто здесь, в этой самой комнате, совсем рядом с ними находится что-то невыразимое и ужасное. Тем временем сгусток слизи таял все быстрее, пропитывая постель и роняя капли на пол.