– Посмотрите на лампаду! – вдруг закричал нотариус.
У всех присутствующих вырвался новый возглас. Глиняный сосуд, продолжая испускать свет, тоже превратился в белый комок. Через мгновение на столике осталось лишь пятно, над которым горел фитилек. Потом огонь погас, и жидкость бесследно испарилась.
– Колдовство! – закричал смуглый солдат, бросаясь Эймерику в ноги. Второй сделал то же самое и обхватил колени инквизитора. – Спасите нас, падре!
Эймерик был слишком поражен, чтобы предпринять что-либо. Он с ужасом наблюдал, как сгусток слизи превращается в жидкость, а та испаряется с едва слышным шипением. Лужа на полу тоже исчезла, не оставив следа. Койка выглядела совершенно нетронутой, словно на ней ничего никогда не лежало.
Однако воздух немного вибрировал, и это создавало пугающее ощущение присутствия чего-то невидимого.
– Numen inest, – пробормотал отец Арнау, раз за разом осеняя себя крестным знамением.
Эймерик отшвырнул зеленое одеяло, край которого все еще держал в кулаке. Воздел над собой руки.
– Pater noster, qui es in coelis[24]…
После молитвы вибрация, казалось, прекратилась, а находившиеся в келье немного успокоились. Однако на лицах по-прежнему лежал отпечаток только что пережитого ужаса.
Инквизитор вспомнил еще более пугающие случаи, свидетелем которых ему доводилось становиться. Несколько раз сильно тряхнул головой – скорее, чтобы собраться с духом, чем подчеркнуть значимость собственных слов.
– Братья, не поддадимся обману. Колдовство могущественно, но Церковь сильнее. Ничто происходящее на этой земле не должно нас пугать, – голос инквизитора был тверд и решителен. – А теперь поднимайтесь. Опыт говорит мне, что за всяким колдовством стоит нечестивый смертный, восстающий против Господа нашего и призывающий себе на помощь дьявольские силы. Наша задача – найти его и отправить на костер.
В голосе Эймерика звучала уверенность, которой он на самом деле не чувствовал; однако она вернула окружающим присутствие духа. Отец Арнау первым взял себя в руки.
– Идемте отсюда. И пусть никто не ступает на порог этой кельи, пока не придет экзорцист, – распорядился он и направился к двери.
Все поспешно вышли, солдаты продолжали бормотать слова молитвы. Закрывая дверь, Эймерик сурово посмотрел на охранников.
– Сейчас вы служите Святой инквизиции. Если хотите спасти свои души, никому ни слова о том, что видели.
Солдаты склонили головы:
– Клянемся, святой отец, – вместе сказали они, все еще нетвердыми голосами.
– Хорошо. Можете возвращаться к своим обязанностям. Ваша помощь больше не нужна.
Когда солдаты ушли, Эймерик подошел к лестнице.
– Как же я устал, – пробормотал он. – А до вечера нужно еще встретиться с епископом.
Сеньор де Берхавель вытер лоб рукавом.
– Это точно колдовство. Что вы собираетесь делать?
– Прежде всего узнать, кто в королевском дворце повитуха, и допросить ее, если это возможно.
Спускавшийся за ними отец Арнау воскликнул:
– Точно, повитуха! Об этом-то я не подумал!
– Вы ее знаете? – повернулся к нему Эймерик.
– Возможно, вы тоже. Несколько месяцев назад ее арестовали по приказу отца Агустина. Помните? Ее обвинили в том, что она оказывала свои услуги еврейкам, нарушая церковный запрет, и тем самым вызывала подозрения в симпатии к еретикам.
– Да, припоминаю, однако за процессом я не следил и не думал, что именно она была придворной повитухой. Какой приговор ей вынесли?
– Я не интересовался, но можно спросить в канцелярии.
– Идемте туда прямо сейчас.
Спустившись на первый этаж, они прошли мимо залы, где умер отец Агустин – теперь ее наводнили священнослужители и просители, – и вошли в соседнюю комнату. Любопытное зрелище: убранство помещения, в котором располагалась канцелярия одного из бастионов христианства, было типично мусульманским – подковообразные двери, сотовый свод и стены, изукрашенные тонко вырезанными затейливыми орнаментами из мраморных зубчиков и бесконечными строчками арабской вязи, столь же изысканной, сколь непонятной. В центре залы, на полу, покрытом плиткой, которую обычно называют асулехос[25], возвышалась большая чаша, привычно испускающая пары серы. Позади, за длинным столом вокруг двух нотариусов, с головой погруженных в работу, вперемешку сидели клирики и послушники. Нотариусы просматривали бумаги, которые подавал слуга, вытаскивая их из больших кожаных седельных сумок, висящих на колоннах у них за спиной.
Увидев Эймерика, все, кто сидел за столом, встали и поклонились; вошедшие поклонились в ответ. Потом нотариус постарше почтительно вышел вперед.
– Добро пожаловать, магистр, – хрипловатым голосом сказал он. – Мы с большой радостью узнали о вашем назначении. Уверены, что вы сможете достойно продолжить работу, начатую отцом Торреллесом на благо Господа нашего и Святой Матери Церкви. Хотите узнать о текущих процессах?
– Пока только об одном, моссен Санчо, – столь же любезно ответил Эймерик. – Помните дело повитухи, обвиняемой в том, что она помогала иудейским женщинам?
Среди сидящих пробежал приглушенный ропот.
– Вы имеете в виду Элисен Вальбуэна, – немного смутился старый нотариус, – придворную повитуху?
– Именно ее.
– Конечно, я помню это дело, – морщины на лбу старика стали еще глубже. – Здесь инквизиции не удалось добиться успеха. Отец Агустин провел кропотливое расследование и уже был готов представить доказательства суду, но авторитетное вмешательство не позволило ему сделать это. У нас есть все бумаги. Если хотите посмотреть…
Эймерик устало махнул рукой.
– Не сейчас, моссен Санчо. Но что вы имеете в виду под авторитетным вмешательством?
– Самого архиепископа де Луну, – понизив голос, ответил нотариус. – Отцу Агустину пришлось уступить, хотя и очень неохотно.
Инквизитор повернулся к отцу Арнау.
– Еще один повод встретиться с архиепископом, – а потом, обратившись к нотариусу, спросил: – А где сейчас эта женщина? Все еще при дворе?
– Нет, нет. Это было бы слишком. Ее сослали в монастырь Пьедры, однако говорят, что она может свободно уходить и приходить.
– Это правда, – подтвердил круглолицый клирик. – Ее видели вчера, здесь, в башне. Только представьте себе, отец Агустин умирает, а эта еретичка безнаказанно гуляет по коридорам, будто празднуя свою победу. Попадись она мне, я бы надавал ей оплеух.
– Я ее видел, – вмешался молодой доминиканец, державший в руке гусиное перо, с которого капали чернила. – Она несла большую зеленую накидку и старалась остаться незамеченной. На первом этаже она переходила от колонны к колонне, прячась в их тени. Я не стал задавать ей вопросов, потому что не знал, пришла она по своим делам или должна присутствовать на слушании.
Эймерик ловил каждое слово.
– Брат Видаль, вы сказали, что она несла зеленую накидку. Это могло быть одеяло? – В памяти отчетливо всплыла картина, как в галерее, ведущей к цистерне, мелькает призрачно-бледное лицо.
– Да, очень похоже на одеяло. Или отрез ткани, довольно большой. Я сначала принял женщину за прачку.
Эймерик переглянулся с отцом Арнау и сеньором де Берхавелем. Потом повернулся к нотариусу.
– Моссен Санчо, благодарю вас. Вы мне очень помогли. С завтрашнего дня, после окончания поминальной службы по отцу Агустину, я собираюсь лично заняться этим делом. В ближайшие дни нам придется много поработать.
Нотариус поклонился, как и все остальные. Эймерик направился к выходу, за ним последовали де Берхавель и инфирмариус.
– Кажется, совсем скоро вечерня, – сказал инквизитор. – Я должен поспешить к архиепископу, иначе он меня не примет.
– Вы, наверное, очень устали, – спросил Берхавель. – Сколько вы уже на ногах?
– С самого утра. Но я не намерен отдыхать, пока не закончу все, что собирался сделать. Вы ужинаете при дворе?
– Зависит от моего желания, – нотариус неопределенно махнул рукой.
– Тогда встретимся чуть попозже, если вас это не затруднит. Перед епископским дворцом есть таверна. Вы сразу ее узнаете, она единственная на площади, и в ней много купцов. Ждите меня там, я не должен задержаться.
– Мне тоже приходить, магистр? – спросил отец Арнау.
– Разумеется.
Не добавив больше ни слова, Эймерик коротко поклонился де Берхавелю и инфирмариусу и спустился на первый этаж. Увидев проходящего мимо слугу с охапкой свечей, остановил его и приказал:
– Паланкин к входу в замок. Сейчас же.
Слуга, глубокий старик с седой бородой, нерешительно посмотрел на инквизитора:
– Но отец, имеете ли вы право…
– Я сказал – сейчас же, – холодно ответил тот.
После секундного замешательства слуга поклонился и бросился выполнять распоряжение.
Эймерик ненадолго задержался на первом этаже, разглядывая зеленые, красные и золотые украшения, которые говорили о принадлежности этого места другой культуре, ныне побежденной. Потом на мгновение остановился у входа в коридор, ведущий к цистерне, чтобы вдохнуть запах селитры. Наконец вышел во двор, а оттуда – на каменное основание замка.
Почти сразу появился паланкин, который несли двое слуг могучего телосложения. На дверях красовался неизвестный Эймерику дворянский герб, напоминающий герб правителей Арагона. Молодой слуга бросился открывать дверь, а второй встал впереди, приготовив факел, чтобы зажечь его после захода солнца. Эймерик залез внутрь и опустился на сиденье. Откинувшись на подушки, он коротко удовлетворенно вздохнул, высунул голову на улицу из-за занавесок в правом окне и приказал:
– Во дворец архиепископа.
Наступал вечер, несущий легкую, приятную прохладу. Инквизитор закрыл глаза и позволил покачиванию паланкина себя убаюкать.
Быстрый как мысль – 3
Фруллифер вошел в здание факультета астрофизики Техасского университета преисполненный гордости, но в то же время немного смущенный. Наконец-то его давняя мечта сбылась и он стал штатным сотрудником. Правда, у него были весьма смутные представления о том, в чем именно будет заключаться его работа. В силу своего характера Фруллифер постоянно сомневался в том, как к нему относятся окружающие. Он давно вынашивал тайный замысел предстать перед незнакомыми людьми неприятным человеком, с которым никто не захотел бы иметь никакого дела.