– А ты чего ждешь? – спросил у него Эймерик, подходя ближе. – Хочешь остаться?
– Да, отец, – ответил тот. – Я думаю, вы единственная сила, способная нас спасти.
Эти слова ободрили инквизитора. Он внимательно посмотрел в открытое лицо человека, побывавшего не в одном сражении.
– Видишь, я тоже бессилен.
– Нет. Произнесите заклинание для изгнания злых духов.
– Его никто не услышит, – покачал головой Эймерик. – Это все равно что пустить стрелу в чудовище. Нет никакого смысла. – Потом чуть тише добавил: – Пока женщины будут выкрикивать имя своего демона, он не исчезнет.
Тут инквизитор внезапно умолк, пораженный собственными словами, и уставился в одну точку. Он вдруг испытал одновременно несколько совершенно разных чувств – сомнение, веру в собственную интуицию и убежденность в том, что пришедшую в голову идею нужно осуществить немедленно.
– Да, да! – пробормотал он себе под нос. – Иначе нам их не одолеть, иначе никак!
Охваченный твердой решимостью, которая заставила страх отступить и вернула силы, Эймерик крепко взял солдата за руку.
– Ты хороший христианин?
– Да, отец, – ответил изумленный лучник.
– А дьявола боишься?
– Да. Но если Бог со мной, тогда нет.
– Хорошо, а теперь возвращайся к своим товарищам как можно быстрее. Ты должен опередить капитана. Скажи, что совсем скоро они увидят настоящее лицо врага. Вечного врага. Но пусть не боятся. Бог с нами, Бог сражается за нас. Сможешь передать это солдатам?
– Да, отец.
– Тогда, вперед. Да поможет тебе Бог.
Лучник кивнул на прощание, потом бросил на землю лук и колчан и поспешно направился к выходу из пещеры. Инквизитор видел, как он сбежал по камням вниз, нырнул в заливавший скалу белый свет, ни разу не подняв голову, чтобы посмотреть на гигантскую фигуру Дианы. И скрылся в кустах.
Оставшись один, Эймерик тяжело вздохнул. Вышел из пещеры на пологий уступ скалы. Мертвая девочка с широко раскрытыми глазами лежала на прежнем месте; вся ее одежда пропиталась кровью из раны. Инквизитор опустился на колени, закрыл малышке глаза и осенил крестным знамением пронзенную стрелой грудь. Встал, поднял тело и бросил его в струи водопада – нежно, словно цветок.
Затем подошел к самому краю уступа, откуда озеро и долина виднелись, как на ладони. Поднял глаза вверх – но теперь в них не было страха, лишь желание добраться до истины. Холодно посмотрел на возвышавшуюся над ним Диану. На это лицо с правильными древними чертами, на колыхающиеся волосы, на свисающие на лоб кудри. Казалось, богиня ожила и начала двигаться в вибрирующем воздухе. Она оглядывалась по сторонам, словно проснулась от долгого сна и теперь пытается прийти в себя. Огромная собака у ее ног поднялась на лапы и завиляла хвостом.
Эймерик глянул вниз, на берег озера. Женщины образовали единое кольцо, прерываемое только водопадом, и стояли, слегка покачиваясь. Они по-прежнему повторяли «Диана! Диана!», но их крик стал не таким выразительным и звучал механически, словно они, как пьяные, не могли четко произносить это имя. Разглядеть выражения лиц издалека инквизитору не удавалось; но судя по плавным, ритмичным движениям, женщин переполняла тихая, безмятежная радость.
Гальсеран со спутниками скорее всего уже добрался до вершины холма, где оставалась часть отряда. Пора действовать. Эймерик вернулся в первую пещеру, перекрестился, рупором приставил руки ко рту и крикнул. Эха не было.
Он разочарованно махнул рукой. Потом прошел в дальнюю часть пещеры, где начинался проход в тронный зал rex nemorensis. И снова закричал – громко, как только мог. На этот раз звук отразился от камней оглушительным эхом, многократно усиливающим его голос.
Едва не оглохнув, Эймерик вздрогнул от радости. Но терять время было нельзя. Он набрал в легкие столько воздуха, что заболело в груди, и заорал во все горло: «Дьявол! Дьявол!»
Мрачный, устрашающий крик, который подхватило и умножило эхо, вылетел из пещеры и пронесся над гладью озера. Голоса снаружи внезапно стихли, и повисла настороженная тишина, в которой чувствовалось любопытство. Тогда инквизитор закричал снова: «Дьявол! Дьявол! Дьявол!»
Он повторял это слово до тех пор, пока суровому эху пещеры не начали вторить голоса снаружи: «Дьявол! Дьявол! Дьявол!»
Ликование Эймерика было таким сильным, что у него перехватило дыхание. Как он и надеялся, толпа у озера оказалась настолько одурманена, что подхватила его слова, даже не задумываясь, что они значат.
Инквизитор вышел из пещеры и посмотрел вниз. Казалось, некоторые женщины пытались протестовать, другие изумленно молчали, а кто-то пробовал вырваться из гигантского круга. Однако большинство продолжали качаться в такт и повторять призыв, который, отдаваясь от холмов, теперь сотрясал всю долину: «Дьявол! Дьявол! Дьявол!»
Довольный результатом, Эймерик поднял потное от напряжения лицо к небу, ожидая, что дальше случится то, в чем он почти не сомневался.
Быстрый как мысль – 6
Фруллифер в прекрасном настроении шел в аудиторию на втором этаже корпуса Роберта Ли Мура. Стоял октябрь, но ослепительное техасское солнце било в окна, и огромные стекла сверкали золотом. Он немного опаздывал, но ничего страшного. Сегодня все бразды правления в его руках, и даже губернатор Мэллори, который лично пожаловал на эксперимент, может немного подождать, пока Маркус не начнет демонстрацию.
У лестницы, ведущей в главный коридор, стояла Синтия. Фруллифер ждал этой встречи, но все равно вздрогнул. Теперь девушка вызывала у него жалость. С тех пор, как Синтию уволили из института из-за того, что она не была христианкой, ее красота словно потускнела. Глаза со следами пролитых слез слегка ввалились, лицо осунулось, и, хотя фигура оставалась притягательной, прежняя стать исчезла, а плечи немного ссутулились.
Фруллиферу надо было пройти мимо Синтии, и, когда она схватила его за руку, он слегка отпрянул от неожиданности.
– Маркус, ты же никогда не был честолюбивым! – Ее губы немного дрожали. – Отмени демонстрацию, прошу тебя! Это ведь даже не капитуляция, а самое настоящее предательство!
Фруллифер пожал плечами:
– Ты и твои друзья говорят так, будто у нас какая-то война. Но мы не воюем.
– Еще как воюем! – Глаза Синтии блестели, но не от слез. – Эти люди – они же просто волки в овечьей шкуре! Ты не замечаешь, что происходит с твоими старыми друзьями? Что случилось со мной?
Слова девушки произвели эффект, противоположный тому, которого она, видимо, ожидала. Фруллифер в гневе отшатнулся.
– Друзья? Послушай меня, – его слова кололи как стилет. – Наука – это вся моя жизнь. Мне удалось открыть нечто особенное. И никто из так называемых друзей меня не слушал! Заинтересовались только те, кого ты называешь моими врагами. И что теперь, я, по-твоему, должен отказаться от десятилетних исследований ради такой вот дружбы? А ты… – Фруллиферу пришлось сделать паузу, чтобы голос не дрожал. – Ты даже не замечала, как я тебя любил. Точнее, люблю.
Синтия покачала головой.
– Маркус, но ведь ты раньше никогда не говорил мне об этом. Только пытался намекать, что хочешь со мной переспать.
– И что? – выкрикнул Фруллифер. – Что тут оскорбительного? Разве это не нормальное желание? Что в нем странного?
Он ждал, что она снова назовет его свиньей или кем-то в том же духе. Тогда он знал бы что ответить. Но Синтия опустила глаза и прошептала:
– Сейчас не время.
– Вот именно, – Фруллифер глянул на огромные настенные часы и с досадой поспешил в аудиторию.
Губернатора Мэллори он видел только по телевизору и на рекламных плакатах предвыборной кампании. Но сразу узнал его по сутане, лучезарной отеческой улыбке и постриженным ежиком седым волосам. Рядом с ним в первом ряду кресел, уходящих вверх амфитеатром, сидели Мэтью Хопкинс, одетый в черное с головы до ног, и какая-то женщина неопределенного возраста, которую представили как Бетти Пенланд. Маркус пожал теплую влажную руку губернатора и кивком головы поприветствовал нескольких, по всей видимости, важных официальных лиц, функции которых были ему непонятны.
Фруллифер совершенно не волновался и все же не мог перестать думать о Синтии. Он поступил с ней плохо? Никогда раньше из-за него не плакала ни одна женщина; они вообще почти не обращали на него внимания! И теперь, после разговора с Синтией, на душе у него стало неспокойно, очень неспокойно.
Погруженный в свои мысли, он машинально прошел вслед за Хопкинсом к письменному столу, за которым должен был находиться во время демонстрации. И лишь тогда увидел в зале Триплера, которого понизили в должности; тот сидел с довольно смущенным видом. Маркус вполуха выслушал короткое представление адвоката, во время которого Мэллори, не переставая, широко улыбался и согласно кивал головой. Потом, без особых эмоций, начал отвечать на вопросы, задаваемые Хопкинсом.
– Доктор Фруллифер, – громогласно поинтересовался адвокат, – не вступает ли пситроника в противоречие с религией?
– Она не только не вступает в противоречие, – не задумываясь, ответил Маркус, – но постулирует право на существование всех религий. Любая человеческая фантазия, разделяемая достаточно большим количеством людей, способна материализоваться и принять конкретную форму. Поэтому любое божество, в которое верят люди, может ожить и продолжать жить до тех пор, пока ему поклоняются. Если, конечно, религия подразумевает, что у божества есть конкретное тело конкретной формы.
Такой ответ не слишком понравился присутствующим. Они закачали головами, стали возмущенно переглядываться, быстро и беспокойно зашептались о чем-то между собой. Один преподобный Мэллори, похоже, оставался совершенно спокоен. Он развел руками и с умиротворенной улыбкой произнес:
– Ваши утверждения граничат с богохульством. Но мы, христиане, проповедуем толерантность. Исходя из ваших слов, мы должны видеть в небе фантастических существ, ангелов и демонов; там, в светящемся ореоле, должны являться святые или всевидящие глаза Божьи. Почему ничего этого нет?