Я ищу Джима, – сказала она.
Джим моментально приблизился к ней и стал губами двигаться вниз по её блузке. Все остальные тихонько вышли.
На следующее утро оба – и Джим, и Том – надели белые рубашки, галстуки и двубортные спортивные куртки. Длинные волосы были зачёсаны за уши. Леон и Фрэнк были вызваны в качестве свидетелей, как и стюардессы, Райва Миллз и Шерри Энн Мэйсон. Судья зачитал показания Шерри. Она говорила, что во время полёта один из обвиняемых хватал её руками, несмотря на неоднократные предупреждения. При этом она указала на Джима.
Джим был смущён. Каждый раз, когда она описывала происходившие события, она говорила, что это сделал он, тогда как на самом деле она описывала поведение Тома. В результате она заставила смутиться их обоих. Это было похоже на сцену из “Алисы в Стране Чудес”. В конце концов обвинение попросило свидетелей называть Джима и Тома не по имени, а как человека на месте “А” и человека на месте “Б”. Джим был признан невиновным по федеральному обвинению и виновным в “словесных оскорблениях, угрозах, запугивании и во вмешательстве в действия ” двух стюардесс. Том был оправдан по всем обвинениям. Вынесение приговора было отложено на две недели.
Джим, Леон, Том, Фрэнк, Билл Сиддонз, Макс и местный адвокат, участвовавший в этом деле, вернулись в гостиницу и зашли в зал выпить коктейль. Удивительно! Там были обе стюардессы и пилот, который арестовал Тома и Джима.
Билл и Леон подошли с дружескими поздравлениями. Джим заказал первую двойную порцию.
Билл очаровал стюардесс, полчасика с ними поболтав, и вернулся к столу вместе с двумя девушками. Шерри села рядом с Джимом, который пропустил к тому времени уже четыре двойных, и который сказал ей, что она очень мила.
Ты знаешь, – сказал он, – при всех других обстоятельствах мы не пришли бы к тому, к чему пришли.
Прошло время – и ещё две двойных порции – Джим решил спеть. Шатаясь, он встал со стула и зигзагами направился к пианино.
Вы не против, если я спою, да? – спросил Джим вздрогнувшего пианиста.
Хозяин бара подбежал к Джиму с такой же скоростью, с какой футболист бросается на мяч.
Нет, нет, нет. Извините, мистер Моррисон, но нет, нет, нет.
Джим пришёл в ярость от такого властного вмешательства.
Fuck you, парень, fuck you! Fuck you! Fuck you!
Макс и второй адвокат выволокли Джима из комнаты, а для остальных вечер продолжился. В фойе Том подбил Джима прыгнуть на улице в фонтан.
Джим пьяными глазами взглянул на Тома и бегом побежал к фонтану.
Но Билл остановил его и с чьей-то помощью довёл до гостиничного лифта. Как только двери лифта закрылись, Джим снова закричал: “Fuck you!”
На следующее утро все они вернулись в Лос-Анджелес, и там Джим отправился в бар “Palms” вместе с Томом и несколькими девушками, одну из которых Джим привёз из Фоникса, а другая была давней группи “Doors”. Они много пили и играли в пул. Том напился и опрокинул бильярдный столик. Хозяин бара вызвал полицию, и Джим с Бэйбом с трудом утащили Тома в близлежащий офис “Doors”.
По пути Том орал:
Моррисон, ты ужасен! Весь мир ненавидит тебя! Ненавидит тебя! Ты совершенно ужасен!
В офисе Джим, Бэйб и ещё кто-то предложили Тому уйти. Наконец, Джим объяснил, чем он был недоволен. В Фониксе он везде платил за Тома: билеты на самолёт, гостиница, еда, питьё, адвокаты, все счета. Он также взял на себя ответственность за Тома, а в ответ получил от него сущее дерьмо.
Джим набросился на Тома и стал толкать его к двери. Том смеялся.
Убирайся отсюда, – ворчал Джим, – это место для дела.
Тут появился друг Тома и схватил Джима; затем этого друга схватил Тони Фанчес. К нему присоединился Бэйб. Джим зашёл в комнату Билла Сиддонза, чтобы вызвать полицию. Машина, приехавшая по звонку из “Palms”, появилась очень быстро.
Ты хочешь сказать, что ты вызвал ментов? – спросил Том. Он стоял теперь отдельно от остальных, ошеломлённо глядя на Джима.
Вы хотите сказать, что это вы вызвали нас? – спросили не менее ошеломлённые полицейские.
Бэйб начал обзывать полицейских, но они предпочли не обращать на него внимания. Тома отвели в машину его друга и увезли, Джим, Бэйб и Тони остались стоять на тротуаре. Когда Том через десять минут вернулся, чтобы бросить камень в офис “Doors”, Джим успел уже уйти в “Barney’s Beanery”, чтобы ещё выпить. В следующий раз Джим увидит Тома почти через год.
В апреле проблемы Джима с законом усугубились. Прежде, чем 6-го числа вернуться в Фоникс, он просмотрел впечатляющий 63-страничный документ, который Макс Финк подготовил к судебному заседанию в Майами. Джиму понравилось красноречие Макса в зале заседаний в Фониксе – он назвал его “профессиональным Терри Мэйсоном” – и был очень доволен, увидев, что изложение Максом обстоятельств дела подвергало сомнению конституционность законов, на основании которых он был арестован.
Первые десять страниц объясняли “современные общественные отношения и социальные стандарты, так, как их видел Макс (и Джим): “Молодёжь (и большая часть взрослого населения) восстала против “надводного” лицемерия, фальши и “только для белых” и “подводной” гнилости нашего общества. Фальшивые, эфемерные викторианские идеи разочаровывают в мире знания, научного развития и образования…”
Макс приводил в качестве прецедентов судебные дела, касающиеся фильмов “Я любопытный трусливый ” и “Полуночный ковбой” и ссылался на “Тропик Рака” Генри Миллера как на картины Гогена, Пикассо и Микеланджело. Много страниц было посвящено доказательству того, что Первая и Четырнадцатая поправки защищали театральные спектакли, и самоэто дело показывало лишь исторический “страх перед политическими возможностями театра”. Были упомянуты и постановления Верховного Суда США, защищающие свободу слова. Наконец, Макс оспаривал каждое обвинение в отдельности, доказывая, что все они в той или иной степени нарушают Первую, Восьмую или Четырнадцатую поправки, были “неконституционно не ясными или не подкреплёнными фактами”. Из четырёх законов, которые, как утверждалось в деле, были нарушены Джимом, самый свежий вступил в силу в 1918-м году.
6 апреля Джим вернулся в Фоникс вместе с Максом, очевидно, чтобы выслушать приговор по раздутым обвинениям в нарушении закона. Макс заявил в суде, что стюардесса по имени Шерри допустила ошибку и хочет изменить показания; тогда судья отложил вынесение приговора и назначил новое судебное заседание на более поздний срок в течение месяца.
7го Джиму доставили первые экземпляры его книги из “Simon and Schuster”. Джим держал в руках тонкий томик и восхищался им. Книга называлась “The Lords и Новые творения” с подзаголовком “Стихи”. Джиму не понравилось, как было обозначено его имя. Он просил написать – Джеймс Дуглас Моррисон, а написали Джим Моррисон. На обложке напечатали две фотографии “молодого льва”, упоминали пыльный пиджак в его рок-карьере и называли его публику “kids” – всё это ему не нравилось. Пыльный пиджак не имел к этому никакого отношения, но зато был самым неглубоким местом в поэзии Джима. В аннотации значилось: “ Он видит современную Америку и говорит о ней – о городах, наркотиках, кино, погоне за деньгами, старых, навязших в зубах идеях и новой свободе в любви…”
Джим отправил в Нью-Йорк, своему редактору, телеграмму, которая начиналась так: “ Спасибо вам и “Simon and Schuster”, книга далеко превзошла мои ожидания”. А Майклу МакКлюру он сказал: “Меня впервые не надули”. Майкл клянётся, что на глазах у Джима были слёзы.
На следующий день Бэйб Хилл, после попойки с Джимом в “Phone Booth”, вывалился на ходу из машины и сломал два шейных позвонка, а ещё через день Джим пьяным выступал на сцене в Бостоне.
Концерт затягивался, и в два часа ночи управляющий залом решил отключить аппарат. Странно, но микрофон Джима всё ещё работал.
Джим закрыл глаза. Затем вытащил из стойки тонкий блестящий микрофон и внятно произнёс: “Х…сосы”.
Рэй выскочил вперёд. Произошло то, чего боялись он и все остальные. Одной рукой он крепко зажал рот Джиму, а другой поднял его и вынес со сцены как статую.
Публика требовала ещё музыки.
Через какое-то мгновенье Джим вырвался от Рэя и вновь появился на сцене. Пошатываясь, он шёл к краю сцены и кричал:
Все вместе мы бы смогли это сделать и немного повеселиться… потому что они победят, если вы им позволите!
К тому времени, как на следующий день Джим проснулся, был уже отменён вечерний концерт в Солт Лэйк Сити. Управляющий залом из Солт Лэйк Сити был в числе зрителей в Бостоне, и ему не понравилось увиденное там.
Продолжалась паранойя Майами. Почти на каждом выступлении все управляющие залов просили Винса убрать звук, если Джим скажет что-нибудь “спорное”. Каждый день “Doors” не могли быть уверены, что их ближайший концерт не отменится в последнюю минуту.
Инцидент в Майами касался всех. К концертным контрактам других групп добавлялись статьи и пункты против непристойностей, или же заранее требовались обязательство чеком, которое не возвращалось, если во время пребывания на сцене будут какие-нибудь “незаконные, непристойные, неприличные, распутные или аморальные высказывания”.
17 и 18 апреля “Doors” играли на огромной площадке в Гонолулу. Затем для “Doors” начались короткие каникулы, а Джим с Сиддонзом снова вылетели в Фоникс, чтобы встретиться с Максом Финком и стюардессой Шерри. Она изменила показания от 20-го числа с точностью до наоборот, и отпало последнее обвинение против Джима.
В сентябре прошлого года Джим начал переписываться и созваниваться с редактором и критиком из Нью-Йорка Патрицией Кеннели, в марте и апреле они вновь стали общаться, когда в своём журнале “Jazz amp; Pop” она рецензировала книгу его стихов, он прислал ей телеграмму с выражением благодарности.
Патриция была посвящённой и практикующей колдуньей, высокой жрицей шабаша ведьм это восхищало Джима – и на другой день после получения телеграммы она приехала в Филадельфию для встречи с другими колдуньями. В тот же день в Филадельфии играли “Doors”, и она сходила в “Spectrum” на их концерт, где за кулисами коротко переговорила с Джимом. Он сказал ей, что на следующий день группа будет играть в Питтсбурге, а после этого он поедет в Нью-Йорк. Там Джим пол-недели провёл с Памелой в “Navarro Hotel” и пол -недели – с Патрицией в её маленькой квартирке.