– Пока нельзя, – сказала она, осторожно гладя мальчишку по шее и затылку. – Там злые люди. Их много пока. Вот когда всех прогонят… ты вернешься к маме и папе. Обязательно, Илюшка. Мы с дядей Саней сами тебя отведем. А пока ты поживешь с нами, да?
Илья секунду смотрел на нее. Потом быстро кивнул и спрятал голову у нее на боку, как совсем мелкий. Глаза Светки стали огромными, но остались сухими. Санька закашлялся… и у него стало нехорошее лицо. Многообещающее лицо. Страшное.
– А они сюда не придут? – спросил Илья, не отрываясь от Светика.
– Кто? – выдохнула девчонка.
– Они, – Илюшка дрожаще вздохнул. – Которые нас подожгли…
– Не придут, – буркнул Санька. – Обсосутся приходить, ходилки еще не отрастили. Слышь, герой. Дай-ка мне вон ту штуку и подержи вот тут…
Я уже почти совсем решил встать (суп, кажется, был готов), но тут Ленок в углу сказала:
– О, а где ты это нашла?
В руках у одной из девчонок была разбухшая от сырости старая книжка с неразличимой обложкой. Девчонка махнула рукой:
– Там, в одном доме.
– Сколько раз я говорила, – Ленок несильно стукнула ее по носу этой книжкой. – Сколько говорила – не суйтесь в старые дома, прихлопнет, как таракана!.. Это букварь… Какой старый, – Ленок улыбнулась, – я такого и не видела… Ну-ка, что тут, на первой странице? – она открыла книгу.
Мелкие сосредоточенно зашушукали, потом кто-то прочел:
– Мы не рабы. Рабы не мы.
– Правильно, – сказала Ленок. – Мы не рабы. Рабы не мы. А теперь давайте это повторим вместе. И погромче. Поняли?
– Мы не рабы! Рабы не мы!..
– В общем, так, – Санька затушил окурок о носок кроссовки. – Хватит мотаться по округе, переходим на ночную жизнь. Все. Старшие, младшие… Чую – нас будут искать с воздуха. Давайте мозговать, как не попалиться.
– Думаешь, из-за сегодняшнего будут искать? – спросил Генок.
Санька поморщился:
– Из-за послезавтрашнего… Помнишь, как к той деревне выйти, где ты был?
– Помню, – усмехнулся Генок.
– Ну вот и поговорим. Когда искупаемся! – Санька шлепнул себя по бедрам и прыгнул с ветлы, на которой мы сидели, в реку.
Мохнолапые лесные жители
Всю неделю лил дождь.
Он был не холодный, не осенний, а теплый, но уж больно нудный и постоянный. Он шел днем и шел ночью, им начинался вечер, и за ним пряталось утро.
Мы обалдевали от этого дождя.
Девчонки возились с мелкими, мелкие тоже не особо скучали – дрыхли, болтали, вылезали под дождь, играли в доминошки, карты, шашки и шахматы на расчерченной прямо на столе доске – все это им мы повырезали из деревяшек… Собственно, их-то жизнь не сильно изменилась, и даже Илья – его ожоги поджили наконец-то – как-то подзабыл ужас бомбежки и свою погибшую семью… Еды у нас хватало. Ну – пока хватало.
Мы вылизывали оружие – снова и снова. Собачились. Чуть не подрались из-за пистолетов – в результате «браунинги» достались Генку с Темычем, а я обломался. «М16» мы тоже поменяли на «АКМ», с ними было меньше возни. Только Санька взял себе пулемет. Тоже играли во все подряд… Во всем этом было что-то неправильное, но мы не находили в себе сил куда-то идти под дождем, а взрослого – приказать, выгнать нас – не было. Даже Санька как-то потускнел. И заколотил колодец, куда Генок сбросил зарезанного Дрына.
От нечего делать мы взялись разбираться с печкой. В принципе она была пока не нужна. Но, во-первых, готовить во дворе стало невозможно, а Ленок заявила, что мелким надо есть горячее, готовить же на очаге неудобно, то подгорает, то сырое остается, и все мы наживем гастрит и язву. Почему-то гастрит и язва нас сильно напугали, и мы приступили к решению проблемы.
Оказалось, что особой проблемы-то и нет. Надо было только почистить забитый по самый верх трубы дымоход и еще отодвинуть такую железную фигень вверху печки. О втором мы догадались экспериментальным путем и уже позже.
В трубу мы запихали младшего и самого тощего из наших пацанов – семилетку по прозвищу Пушок. Сперва тот выражал несогласие визгом (девчонки – и старшие и младшие – смотрели на нас, как на палачей, а мальчишки Пушку явно завидовали) и даже кусался, когда понял, что добром отбиться не удастся – но потом вошел во вкус и сопровождал активную работу в трубе завываниями и уханьем. Тут уж даже мы позавидовали…
Трубу Пушок прочистил (хотя с определенного момента я начал бояться, что он застрянет, правда). Но какой он оттуда вылез – вы бы видели, граждане избиратели! Во-первых, он был черный, как негр. Мы предполагали что-то подобное и запихали его в трубу в одних трусниках. Но это еще полбеды. Сажа сыпалась с него хлопьями, а часть ее попала через печь внутрь избы и категорически не желала вычищаться. Почти как перья. Знаете, что разлетевшиеся перья невероятно трудно вычистить? Вот и с сажей было то же самое.
Потом мы экспериментально затопили печь… и чуть не задохлись от активно повалившего внутрь избы какого-то особенно густого и агрессивного, почти живого дыма. Санька отступал последним и даже под дождем продолжал перхать, чихать и кашлять еще минут десять.
Положение спасла Ниночка – тихое большеглазое создание, которое попало к нам в приют всего год назад из какой-то деревенской семьи. Она решительно потребовала, чтобы ее посадили на плечи, и выдвинула эту самую железку, которая называлась вьюшка. После чего с плеч Генка сообщила, что в деревнях даже палку специальную держат – задвигать-выдвигать вьюшку. Мы притихли, пораженные мудростью селян. А Генок минут десять таскал Ниночку на себе уже просто так.
В общем, печка работала. В связи с чем – да чтоб всех разорвало, кто эти книжки писал! – Светик вспомнила, что в печках раньше парились, и она об этом читала. После этого девчонки стали поглядывать на нас с нехорошим интересом, как будто не париться собрались, а прямиком варить нас.
Но в одном они были правы. Мы и правда стали похожи на чушек, и, если с одеждой вопрос можно было как-то решить, то с мытьем… Бань в селе то ли не было отродясь, то ли они развалились к чертовой матери. Оставалось и правда мыться в печке. Ну, или просто посреди комнаты, тем более что Санек заявил, что ему лично нужна как минимум доменная печь. Я поддержал, что скорей зарасту грязью или буду мыться в луже, чем полезу в печку — и что в этом есть что-то нехорошее. Девчонки заявили, что немытым свиньям в луже самое место. Темыч коварно заявил, что и они сами не лучше нас и что, мол, пусть они пример и покажут.
Я вообще-то думал, что на этом дело и кончится. Но Светик и Ленок посовещались между собой и заявили, что, раз их мальчишки позорные трусы, то пример стойкости и мужества, как всегда, подадут русские женщины. Мы слегка офонарели, а девицы приказали нам натаскать дров, воды, зачем-то – соломы… и убираться под дождь.
Исполнив приказание, мы все – четверо старших и пятеро младших ребят – уселись под навесом покосившейся сараюшки. Нам даже подглядывать не хотелось. Не знаю, кому как, а мне было и правда жутковато думать, что девчонки собираются мыться в печке. Младшие смотрели круглыми глазами на дверь и на трубу, из которой пер дым. Бычок даже грыз ногти. Я дал ему по рукам и сказал:
– Сгорят еще…
– С этим надо делать что-то, – буркнул Санька, кивая на трубу. – Прет, как из кочегарки. Зимой с воздуха будет видно.
– Это дрова сырые, – возразил Темыч. – Сухие березки – и будет самый смак.
– Один фиг, – пробормотал Санька, – тепловыми приборами засекут… Эх, – он явно хотел матюкнуться, но глянул на младших и не стал, – а вот надо было нам с Антошей и старшаками уходить, ведь честное слово, надо было…
– Ты чего думаешь, – спросил я, – до зимы досидим?
– В ту войну кое-где по три года в лесах сидели, – задумчиво сказал Санька.
– Сравнил, – возразил я. – Может, война уже и кончилась.
– Для меня кончится, когда мы их выгоним или когда меня убьют, – сказал он. И нехорошо посмотрел на меня.
Я поспешил добавить:
– В смысле, может, наши уже победили…
– Да нет, – Санек вздохнул, – похоже, что нет… Приемник бы какой, хоть самый лажовый…
– Его тоже включать нельзя, – напомнил Темыч, – я зуб даю, тоже засекут. Их как-то фольгой надо обматывать, что ли, чтобы не засекли, я в кино видел, не помню толком…
– Между прочим, самолетов уже дней пять не слышно, – вспомнил Генок. – Погода нелетная, верняк.
– Я так думаю, – вдруг сказал Санек, – что мы этим… ну, оккупантам – мы им вообще не нужны. Никак. Даже как рабы. Мы лишние просто. Ну оставят они сколько-то там разных мудачков, в телике показывать. А так даже нефть нашу добывать или там землю пахать – разных пиндостанцев, всяких там уеб…ов, – он не удержался, – со всего света навезут типа как на плантации… А нас просто под корень. Так что их бить надо, пацаны. Не за родину даже, а просто чтоб выжить.
– Ты уже это говорил, – напомнил я.
– Говорил, – кивнул Санек. – А тут мы под дождик что-то раскисли. Вот помоемся… если живы будем – и я пойду гляну, чего на белом свете. А то грузовик да джип – маловато будет.
– Дядь Сань, – подал голос Илюшка, – вы опять воевать пойдете? Возьмите меня, а?
Мелкие дружным хором, хотя и негромко, начали ныть о том же. Глаза у них потихоньку загорелись – наверное, они вспомнили войну из телика. А я вспомнил красное крошево на месте головы Инны Павловны. И то, как грохнулся рядом с нами в кусты убитый солдат-негр… И вздохнул. И передернул плечами.
И подумал, что Санька – прав.
– А ну, умолкли к нехорошей маме! – рыкнул между тем Санька на младших и пощипал усики. (Он делал такой жест вот уже… да вот с эту неделю, когда прочно вообразил себе, что у него пробиваются усы.) – Вы как, – обратился он к нам, – со мной?
– Конечно, – ответил Генок. Мы с Темычем просто кивнули. – Только надо идти не вместе. Разойдемся в разные стороны, посмотрим, что где, и через пару дней вернемся. Тогда решим, что делать.