– Ты видел? Видел? Говори!
Деваться было некуда. В критической ситуации не отмолчишься. Силентиум видетур конфессио. Молчишь – значит виноват.
– Сдаюсь… – выдохнул я. – Я видел, видел… Но, честное слово, я никому ничего не скажу…
Блондин чуть отодвинул от меня топор и обернулся к хозяйке:
– Дорогая, он вызывает хоть какое-нибудь доверие?
– Ни малейшего, любимый, – без колебаний ответила ему подлая Сусанна. – Гляди, какие у него тонкие пальцы, какое у него интеллигентное лицо. Он заложит нас всенепременно.
Ну и мерзкая же семейка, с дрожью подумал я. Никому я не нравлюсь. Раньше Звягинцеву моя фамилия не угодила, теперь этой крашеной выдре – мои пальцы и лицо. Ну как я мог вообразить, что она даст мне миллион? Да здесь последнее отнимут!
– Заложит? Тогда надо его прикончить, – рассудил нибелунг. – Убьем, а тело скормим Бергельмиру.
Пес плотоядно гавкнул и примерился к моей трепещущей ноге. Ему единственному из всей компании я был по вкусу. Он, кажется, готов был начать жрать меня прямо заживо.
– Плохая идея, – не одобрила хозяйка. – Очень плохая. Ты, Сергиенко, сроду был человеком бессердечным, как все твои викинги. Я псу лучшую телячью вырезку покупаю, а ты собираешься кормить его всякой дрянью. Не стыдно?
– Да, я об этом как-то не подумал, – согласился блондин. – Извини, я был неправ. Но, дорогая, признай: и ты наделала глупостей. Что тебе мешало сразу прибрать на чердаке? Хотела сохранить эти штуки на память?
– Просто забыла, – беспечно сказала Сусанна. – Но какая разница? Все равно этот ни о чем уже не расскажет.
– Э-э-э, – проблеял я, – секундочку…
В моей сорокавосьмилетней биографии был период, когда я регулярно раз в квартал или даже чаще рисковал жизнью. Один из прежних хозяев «Свободной газеты» после всякой публикации, которая хоть как-то задевала интересы его обширного бизнеса, вытаскивал меня на стрелку, унижал словесно и грозился раскроить башку шаром для боулинга. Пару раз я убредал с тех встреч с переломами, один раз меня утаскивали на носилках. Но я не роптал. Игра стоила свеч: я делал газету. А вот умереть так, без глубокого смысла… Умереть лишь потому, что стал свидетелем гадких шалостей жены толстосума и ее сердечного дружка… Для реноме Виктора Ноевича Морозова это катастрофа. Хуже, чем гикнуться от виагры. Что напишут в некрологах?
Собачье страшилище заворчало в районе моей лодыжки. Нибелунг, поигрывая топором, рассеянно глянул на меня:
– Чего тебе, покойник?
От слова «покойник» перехватило дыхание. Но садюга-инвестор, любитель опасного боулинга, бывало, использовал для меня словечки и посильней. Ничего, стерплю. Патентиа патитур омниа. Терпение все побеждает.
– Поймите же, – начал я, изо всех сил стараясь быть проникновенным. В беседах с инвестором подобный тон, случалось, помогал. – На дворе двадцать первый век. Вы зря комплексуете, дело-то житейское. Такими игрушками, как у вас, в мире балуется тьма народа, все привыкли, и никто за это никого не убивает… Мне, пока я ехал сюда, рассказали про писателя Труханова, из Ильинского, у него, например тоже… и все про это знают…
– Тоже что? – задрала брови Сусанна.
– Ну это… это самое… – Я старался уйти от конкретики. Не все любят, когда эти причиндалы называют вслух. Типа табу.
– Сергиенко, ты догоняешь, о чем он бормочет? – Хозяйка посмотрела на блондина. Тот на нее.
– По-моему, он симулирует сумасшествие, – поразмыслив, объявил нибелунг. – Помнишь, дорогая, было советское кино про шпионов? Там одному зажигалку к носу, а он стихи читает.
– Конечно, не помню, любимый, – проворковала Сусанна. – Но идея интересная. Принести тебе зажигалку, хочешь попробовать? Думаешь, он знает стихи?
В отличие от Сусанны, я помнил это кино. Еще не плешивого Ролана Быкова в нем пытали до того шумно, что на крики являлся усталый шпион Банионис, Быкова выручал, а всем плохим организовывал по мордам. Но меня-то спасти некому – хоть обкричись. Я-то не знал, что окажусь в логове садистов!
– Ради бога, не надо пробовать, – поспешно сказал я. – Я ничего не симулирую, клянусь. Я только говорил про все эти самые… ну цепи, наручники, плетки у вас там, на чердаке… то есть все эти штучки для игры в «Сделай мне больно»…
– Что-о-о-о?
Несколько долгих секунд блондин и хозяйка таращились на меня. Потом они, не сговариваясь, дружно захохотали: Сусанна – нежно и мелодично, Сергиенко – царапающе-неприятно. К дуэту, после недолгих раздумий, присоединился пес и тоненько подвыл.
– Слушай, дорогая, – сказал нибелунг, когда все, наконец, вдоволь отсмеялись и отвыли. – А он ведь ничего не симулирует. Он настоящий думми, без обмана. Он, значит, решил, что на чердаке мы с тобой… ой, я не могу!.. Может, отпустим его к черту?
– Нет, нельзя, – качнула серебристой головкой Сусанна. – Сболтнет еще где-нибудь. Сам недокумекал, а другие, поумнее, разберутся. Про Звягинцева все знают. Кто-то сложит два и два.
– Ты права, – согласился блондин. – Придется его убить.
После этих слов у меня остался всего один шанс. Единственный. Крохотный. Пользуясь тем, что руки мои были свободны, а лезвие топора больше не упиралось мне в горло, я выхватил из кармана… вы думаете, пистолет? газовый баллончик?.. увы, ничем таким я не озаботился. Выхватить я мог только свою пластиковую карточку Союза журналистов России.
– Я – работник прессы, – объявил я, пытаясь быть внушительным. – Провожу журналистское расследование. Мои коллеги знают, где я. Если со мною что-нибудь случится…
– Что ж ты его забыла обыскать? – укоризненно сказал хозяйке нибелунг. – Мы бы давно знали, что он газетчик… Или, может, удостоверение – липа? Как-то несерьезно оно выглядит, бедно…
Сергиенко поддел ногтем край пластика. Про себя я изругал скопидомов из Союза журналистов. За наши членские взносы они могли бы и впрямь выдать нам «корочки» побогаче. Картона им, что ли, было жалко? Золотой краски? Семпер авагус эгет – жадюги вечно все портят.
Сусанна хлопнула себя по лбу:
– Вспомнила! Вспомнила, где я его видела. Он правда журналист, он здесь со Звягинцевым болтал про какую-то газету.
Я обрадовался было, но зря.
– Если журналист, это меняет дело. – Нибелунг бросил мою карточку на стол. – Тогда его просто так не убьешь. Нужно обставить все похоже на несчастный случай.
– Про Звягинцева ты тоже обещал, что будет как несчастный случай, – со вздохом сказала Сусанна. – А потом взял и просто жахнул его кувалдой по голове.
– Это не кувалда, – насупился Сергиенко. – Ну что за вечное неуважение к истории! Постарайся, наконец, элементарно запомнить: это боевой молот Мьельнир. Хоть по слогам учи – Мьель-нир. Уменьшенная копия того, который был у Тора, масштаб один к трем. Тебе, между прочим, в подарок вез.
– Спасибо за подарочек, – не без сарказма проговорила хозяйка. – Ты, как всегда, знаешь, чем угодить любимой женщине. Во всей Норвегии не нашел ничего более путного. Молоток один к трем! Уж лучше бы нормальную штыковую лопату привез – в масштабе один к одному. Мы бы хоть не мучились, когда его закапывали под газоном.
– Вот и зря закапывали, – хмуро заметил нибелунг. – Не забудь, я возражал. Неправильно это, дорогая, не по-мужски. Одно дело – к стене приковать, а другое – в землю сунуть. Конунги таких вещей не одобряют. Все же Звягинцев, как ни крути, был достойный противник, а таких надо отправлять в Вальхаллу согласно огненному ритуалу.
– Ри-ту-а-лу! – фыркнула Сусанна. – Вот еще! А соседи? По-твоему, они бы не спросили, что у меня коптится на костре?
– Подумаешь! Соврала бы им, что барбекю. В Европе все жарят барбекю.
Я в деталях вообразил, как из Виктора Ноевича Морозова готовят барбекю, и это стало последней каплей. Комната расплылась перед глазами, свет померк. Должно быть, я потерял сознание.
21. BASIL KOSIZKY
– И что вы на это скажете?
– Охренеть! – сказал Сердюк. Но тут же деликатно добавил: – Извините за выражение, Василь Палыч.
– Да чего там, – махнул я рукой. – Тут действительно охренеть можно. Думаете, он всерьез написал? Может, теперь у них у всех в Москве такие дикие шутки?
На крыше моего дома в Нью-Йорке стоит спутниковая антенна. Из-за разницы в восемь часов сам я никак не пересекаюсь с передачами из Москвы. Но зато ящик смотрит моя Олеся Ивановна, и она-то мне иногда скидывает на DVD какое-нибудь мыльное шоу. Думаю, с тайным намерением придавить мою ностальгию по русскому духу. Последний раз мне перепало нечто под разухабистым названием «Веселая обдурилка». Специально для родной дочери Аллы Пугачевой были устроены фальшивые похороны ее мамы, причем девушка, по-моему, поверила, что в гробу лежит настоящая Пугачева, и оттого пролила натуральные слезы. Ну а в конце передачи «труп» – на самом деле загримированный пародист – вставал из гроба и жизнерадостно вопил в микрофон: «Ленинград, Ленинград, я еще не хочу умирать!» При этом лицо дочери показывали крупным планом…
– Шутка? Ой вряд ли, Василь Палыч, – с сомнением проговорил Сердюк. – Он президент страны как-никак, объект номер один… Я бы еще понял, если бы спикер какой или там Генеральный, к примеру, прокурор решили приколоться по-черному. Но чтоб первое лицо государства… Не-ет, такого даже здесь не бывает.
– Значит, все это правда? Или есть еще варианты? Думайте, Сердюк, думайте. У кого из нас двоих опыт КГБ? Вы профи или нет?
Мой бодигард приосанился. Когда хотят его профессионального совета,он всегда немножко важничает. Обычно ведь от него требуют не мыслей, а простых действий: найти место на переполненной парковке, вытащить застрявший в замке ключ или открыть банку с огурцами без помощи консервного ножа.
– Есть один вариант, – выдал он. – Возможно, таким хитрым макаром он вас проверяет. По привычке, как бывший разведчик.
– А что, – удивился я, – для разведки все эти ребусы в порядке вещей? Мне кажется, чересчур уж замысловато.