– Почему долго едете?
– Дверь еще не открыли, – сказала Таня, – мужчина кричит, что сейчас откроет, но пока… а, вот, открыл, все, я вхожу!
Больной лег прямо у порога на пол и подтянул колени к груди. Он стонал сквозь зубы.
– Как же больно!
Татьяна натянула перчатки, обработала их антисептиком-спреем и принялась осматривать дядьку. Кое-как распрямив его, она увидела плоский напряженный живот, к которому больно было прикоснуться. Дядька орал и повторял:
– Как ножом в живот! Что же это?
– У вас гастрит или другие заболевания пищеварения были?
– Не знаю, – отвечал тот сквозь зубы, – ну изжога, иногда чего-то крутило… Соды выпью, проходит… Вчера тоже была изжога.
– Вы соду разводите в воде?
– Нет, – сказал мужчина, – ложку глотаю и водой запиваю. Потом только отрыжка… немного, и все проходило. А сегодня я собирался на работу, съел яичницу и чашку кофе, через полчаса каааак жахнет! Аж в глазах потемнело. Я даже вызвать не мог. Так больно, потом немного успокоилось. Но очень больно!
Татьяна поняла – перфорация язвы. Желудок или двенадцатиперстная кишка? Она еще раз переспросила:
– Боль возникла сразу после еды?
– Нет, – сказал мужчина. – Я побриться успел и одевался. Наклонился, когда брюки надевал, а как распрямился, тут – удар. Я сознание, наверное, потерял от боли.
Этот ответ ничего не прояснил, язва могла прорваться и в желудке, и двенадцатиперстной. Впрочем, для госпитализации это неважно. Он соду ложками ел, вероятнее всего, что желудок. Важно это было только потом, когда придет квиток сопроводиловки и старший врач скажет: «Расхождение диагноза, не в желудке перфорация, а в кишке, получи штрафные баллы!» Татьяна на всякий случай поставила два диагноза. «Основным: Перфорация язвы. Вторым: Язвенная болезнь желудка и 12-перстной кишки». И так, и этак правильно.
Обезболивать в этом случае нельзя. В животе нарастает перитонит, скоро боль станет поменьше, это значит, что гной блокировал болевые рецепторы брюшины. Чем меньше болит, тем хуже прогноз, говорил Саша.
Надо его везти, подумала Татьяна, перебирая в коммуникаторе больницы. Выбрала ближнюю, но активировать запрос не спешила. Она оставила дверь открытой и пошла за водителем. Тот поднял в квартиру волокушу и пошел по подъезду искать помощников. Бывало, что Таня вдвоем с водителем вытаскивала больных. Волоком в лифт, а на первом точно так же волоком до подъезда, где уже стояли носилки. Нужно было только крякнуть и, поддернув, затащить тело на носилки. «Вот откуда появилось слово «кряква» для толстых больных», – заключила для себя Татьяна.
Когда водитель закатил носилки в салон, Таня пошла в квартиру за ящиком, курткой, заперла дверь, и тут диспетчер опять позвонила:
– Ну что вы там? Освободились?
– Нет, – мстительно улыбнувшись, ответила Таня, – госпитализирую с прободной язвой.
– Место запросить?
– Ну, запросите, я хотела сама.
Через три минуты диспетчер назвала больницу. Это было несколько дальше, чем хотела Татьяна, но так даже и неплохо. Время идет.
Мужчину довезли с маячками и сиреной, сдали. Хирург в приемном не спорил. Все и так ясно.
Татьяне очень не хотелось нажимать кнопку «завершение вызова». Но надо. Коммуникатор блямкнул и… завис.
«Вот и слава богу», – подумала Татьяна. Обменять или перезагрузить. Она села в кабину, сказала водителю:
– В район.
Нашла в кармане монетку и принялась доставать из отсека коммуникатора батарею. После перезагрузки тот заработал, но показывать новый вызов не спешил. Доехали почти до подстанции, как басурманская машина снова крякнула и высветился новый вызов: «Мужчина 96, головокружение».
Комментарий специалиста
Перфорация язвы в желудке или двенадцатиперстной кишке может произойти в любой момент, но чаще всего – после еды. Содержимое желудка или кишки попадает в брюшную полость. Этот момент на фоне видимого здоровья производит впечатление ножевого ранения в живот. Эту боль так и называют – кинжальная. Ходить и вообще как-то двигаться больному очень трудно. Боль может вызвать шок. Главная ошибка самого больного и свидетелей – это попытка пить воду или водку. Это действие может убить, боль настолько сильна, что может спровоцировать инфаркт или остановку сердца. Вторая ошибка – прием обезболивающих. Боль они лишь немного снижают, но перитонит продолжает развиваться и шансов выжить становится все меньше.
Перфорация язвы в желудке
Главная первая помощь при перфорации язвы и при перитоните, вызванном, например, разрывом гнойного аппендицита, – это холод на живот. Только лед в пакете на живот. И ничего больше! Не глотать лед, и вообще ничего не глотать. Сухость во рту снимать, смачивая губы влажной салфеткой.
Инструкция для немедиков-очевидцев
Признаки перфорации язвы:
1. Боль возникает внезапно.
2. Имеет кинжальный характер. Сперва боль усиливается, затем (за 2–3 часа) немного утихает.
3. Боль мешает двигаться.
4. Характерная поза больного на боку, поджав колени к груди.
5. Больной бледен, холодный пот.
6. АД низкое, пульс больше 100 в мин.
7. Если плавно нажать на живот, а затем резко отпустить – возникает сильная боль.
8. Живот напряжен – «доска» – и болезнен при прикосновении и отпускании (боль даже сильнее).
Характерное положение при перфорации язвы
Тактика: лед на живот, немедленная госпитализация. Счет времени для благоприятного исхода идет на минуты. Каждый час промедления «отъедает» 10–20 % шансов на спасение.
Коматозники
Десятая история, в которой «немецкий инженер Питер фон Блут» принимает участие в спасении пассажира рейса «Женева – Мехико», а во дворе школы чуть не погибла девочка, если бы не находчивый учитель физкультуры и не бригада «Скорой», случайно оказавшаяся рядом
Посадку на рейс «Женева – Мехико» объявили, пассажиры потянулись к стойке с посадочными талонами.
Саша не взял с собой в салон ничего, кроме пакета из дьюти-фри с двумя бутылками пива «Кромбахер», которое обожает настоящий фон Блут, и бутылкой восемнадцатилетнего айриш-виски, еще немного безделушек для Марты, жены инженера, магнитик на холодильник с видом Женевского озера и гейзером. Разорил карточку на весьма приличную сумму, но приобрел часы «Свисс милитари Эйрборн хроно» – точно такие, как лежали в сумке в багаже. Только в тех был вмонтирован маяк ГЛОНАСС, а эти – обычные.
Также Саша знал, что хорошо кормят только в самолетах «Аэрофлота», а все западные авиакомпании хоть и подают питье и еду, но все весьма формально. Будто тщательно следят за весом пассажиров. Говорить ему было не с кем, потому, кроме «Битте шён» и «Данке», он ничего не произносил за все время путешествия до посадки. Вообще вид у инженера был весьма неприметный, он листал путеводители по Центральной Америке «Лоунли Планет» и «Нэшнл джиогрэфик» на немецком и испанском. Вполголоса повторял и отрабатывал испанское произношение.
Он видел руку судьбы, получив в своем крайнем задании имя любимого литературного героя – пирата капитана Блада. Питер фон Блут – полное имя по-немецки этого персонажа. И надо полагать, родители новорожденного инженера тоже обожали Рафаэля Сабатини[24] и его обаятельного корсара-доктора, иначе как объяснить, что фон Блуты дают своему первенцу, родившемуся еще в ГДР, имя Питер?
Что отличало капитана Блада и Питера фон Блута в исполнении Саши? Практически все. Рост, цвет волос, цвет глаз. Пират был высоким бледным брюнетом с голубыми глазами, а инженер-разведчик – невысоким блондином с серыми. Капитан Блад брился до синевы, а Саша Степанов, хоть и брился, убирая редкую щетину, носил рыжеватые усы, которые прикрывали шрам после пластики «заячьей губы» в младенчестве. В остальном они были очень близки. И тот, и другой в гражданской службе имели степень бакалавра медицины[25], оба при этом были еще и морскими офицерами. Только один – боевой капитан, служивший под командованием отважного голландского адмирала Де Ритёра, а второй больше пяти лет занимался тактической и подводной разведкой, работал фельдшером на «Скорой помощи» и в совершенстве знал радиодело, то есть мог наладить любую военную электронную аппаратуру.
Саша сидел в кресле и наблюдал за продвижением очереди в самолет. Он мысленно давал характеристику проходящим пассажирам. Вот группа азиатов, вот типичные латинос – похожи на мексиканцев или пуэрториканцев, парочка китайцев – выдает общий стиль одежды и невысокие носы, к тому же Саша уловил их диалект. А вот четверо нагловатых молодых гринго – американцев, лица непонятной национальности средиземноморского замеса, африканоликие, наконец, немного пожилых восточных немцев, которых выдавал совсем не швейцарский немецкий. Эти явно летели в Мексику отдохнуть на курорте, где-нибудь в Акапулько. Саша не считал себя специалистом в лингвистике, но кое-какие особенности речевые улавливал. Многие говорили на какой-то дикой англо-германо-французской смеси с добавлением итальянских слов. И все друг друга понимали. Женщин с детьми Саша пропускал мимо глаз, отмечал типичных феминисток в деловых костюмах с короткими стрижками, хиповато-растаманских студентов с рюкзаками и в непременных вязаных шапочках с отвисающими завязочками, которые они не снимут даже в тридцатиградусную жару.
Саша снял пуховик и убрал его в фишеровскую сумку перед сдачей ее в багаж. Тропики его ждали, жара в тридцать семь в тени, да еще завершение сезона дождей. Хорошо бы самолет не угодил в зону турбулентности над Карибами. О зарождающихся циклонах вроде не сообщали.
Увидав, что один из стюардов на посадке остался без пассажиров, Питер фон Блут положил перед ним свой паспорт и посадочный талон. Стюард улыбнулся уголками рта, приложил паспорт к сканеру, оторвал корешок посадочного и, возвращая документ, произнес: