– С перитонитом? Или параректальным свищом? Вы сами-то согласны с этим положением? – спросил Нестеров старшего.
Тот завелся.
– А вот это уже не ваше дело, что там у него будет. На момент осмотра нет? Обезболили или сделали спазмолитики и оставили вызов в поликлинику!
– Терапевту? – Нестеров встал. – Вы представляете, сколько уйдет времени на эту цепочку? Я – терапевт, я уже осмотрел и принял решение, абсцесс простаты – это очень серьезное заболевание, там начинался сепсис. Оставлять его дома было нельзя. И не убеждайте меня в обратном. Я видел, что там было. И отвечаю за свои действия. Его что, отправили из больницы домой?
Старший врач этого не знал. Он молча отмахнулся.
– Вот вы позвоните в урологию и спросите, как здоровье у того пациента с абсцессом простаты, – не стал садиться Нестеров, – думаю, он еще лежит.
– Конечно, лежит, они же заинтересованы деньги из поликлиники вытягивать. Они всех примут, кого ни пришлете! Был бы полис! – старший пытался отвечать так, будто перед ним бестолковый человек, которому нужно разъяснять очевидное.
Нестеров не стал вести бессмысленный спор. Он сел на место, и пока старший собирался с мыслями, чтобы вернуться к теме конференции, достал блокнот, нашел номер мобильного того самого урологического пациента и набрал.
Старший уже начал говорить дальше, о том, что руководство решило переодеть «неотложку», и получили комплекты новой формы… Трубку сняли, и ответил женский голос. Нестеров негромко представился и спросил, как здоровье больного, которого он отправил два дня назад в урологию. На том конце всхлипнули. Женский голос сказал:
– Он вчера вечером умер!
Нестеров нажал громкую связь и, прерывая старшего, поднял смартфон.
– Простите, повторите, пожалуйста, что случилось?
На весь зал разнеслось с истерическим надрывом:
– Он умер! Сказали – слишком поздно! Он прожил всего три дня!
– Простите, – сказал Нестеров в микрофон. – Соболезную.
Отключил смартфон.
– Вы по-прежнему будете утверждать, что я напрасно отправляю больных на госпитализацию?
– Василий Васильевич, – сказал старший, – прекратите, я выполняю приказ.
– А если вам прикажут стариков безнадежных усыплять, как собак, – кинетесь исполнять? Это был мужчина сорока лет! Даже не пенсионер и не инвалид-хроник. Я должен был его оставить дома с активом врачу, согласно озвученному вами приказу? – Нестеров не стал делать выводов.
– Вот только оскорблять меня не надо! – Старший врач был намного моложе Нестерова. – Вы же отправили его! Я всего лишь привел пример.
У старшего врача бледно-голубые глаза, прикрытые модными очками в золоченой оправе, и борода, придающая лицу несколько прямоугольную форму. Татьяне он не нравился. С первого дня, как появился, как представился в первый рабочий день: «Моя фамилия Беспрозванный, зовут Алексей Иванович!»
Между собой сотрудники подстанции его называли «Циркуляром», намекая на страсть доводить до сотрудников приказы. На любое событие он наизусть цитировал приказы, распоряжения и постановления.
– Надо всегда оставаться человеком, профессионалом, – сказал Нестеров, – а не ходячим циркуляром. Мало ли какие идиотизмы вам еще пришлют? Сами не будьте идиотом. Я вижу ситуацию на вызове и принимаю решение, сообразуясь с ее экстренностью.
– Все свободны, – объявил старший. – Не смейте мне грубить при подчиненных, Василий Васильевич!
– Я еще и не грубил, – сказал Нестеров, – я только расставил по местам все смыслы.
Татьяна молча наблюдала за перепалкой врачей. Она очень жалела, что бывший старший врач Сомов ушел куда-то. Говорили, что теперь он заведует другой подстанцией. Ей было неловко.
Конечно, Нестеров прав кругом, но спорить со старшим в присутствии подчиненных, наверное, не стоило. Старший – мужик мстительный.
Нестеров, цокая, словно подковами, пошел к лестнице на второй этаж. Он обернулся, увидав Таню, которая выскользнула из конференц-зала следом за ним.
– Привет, напарница! Как организм?
– Чей? – не поняла Таня.
– Оба. И твой, и чада?
Она пожала плечами.
– Инстинкт материнский просыпается?
Татьяна улыбнулась.
– Я не знаю. Как-то странно все.
– На УЗИ еще не ходила?
– Нет! А надо?
– Ну, подожди еще с месяц, потом сразу узнаешь и пол, и как там оно растет.
Вызовов с утра на неотложку не было. Хотя сезон не летний, погода сурово намекала, что гипертоникам сегодня будет плохо. Доктор с фельдшером уселись в холле второго этажа в кресла, негромко вещал телевизор на канале «Россия 24», и метеоролог обещала, что сегодня будет «день жестянщика» у автомобилистов и «день травматолога» у пешеходов. Из чего делался резонный вывод: сидите дома и без острой необходимости не вылезайте во дворы.
– Вот что делать? – спросила Таня.
– В каком смысле – что делать? – не понял Нестеров.
– Если на улице ужасно скользко. Я два раза чуть не упала, пока ехала на работу, и еще троим прохожим помогала встать. Хорошо, ничего не сломали.
– Так надо обувь зимнюю надевать. Вон машины на шипованную резину ставят. Так и ботинки надо шиповать.
– Это как? – не поняла Татьяна.
Нестеров поднял ногу и показал подошву у зимних ботинок с высокими берцами.
– Вот так.
В крупный протектор толстой подошвы были вкручены шурупы. По наружным краям подошвы четыре и четыре и три в каблуке. Так вот чем он цокает по полу?!
– Вот видишь, на льду ноги как когтями цепляются и не скользят. Есть в продаже ледоступы типа резиновых галош с металлическими кнопками. Но обрати внимание – у меня и голень защищена. Если вдруг нога подвернется, то лодыжку не переломит и связки сустава укреплены. – Нестеров опустил ногу. – У нас страна, где зима и скользкие дороги составляют почти половину года. По улицам нужно ходить в специальных ботинках.
Татьяна согласилась. Она вдруг спросила:
– Василий Васильевич, а как вы догадались, что можно эти винтики вставить?
– Это шурупы-саморезы, Таня, а не винтики. Придешь в магазин, спросишь винтики, тебе и продадут винтики. Это разные вещи. Помнишь про какой-нибудь укол?
Татьяна улыбнулась.
– Помню.
– Ну вот, а идея пришла внезапно. Я перед тем как прийти на неотложку, давно уже, пару лет ездил со сборной командой в разные страны и заметил, как в Финляндии берегут природу. Они там дороги ничем не посыпают. Чистят снег, укатывают его, но в каждом доме, в кафе, в отелях, в прихожей лежат специальные такие когти, чтобы ноги не скользили. Приходишь – снимаешь, уходишь – надеваешь. У нас таких нет. А вот шурупы в стройматериалах есть. Купил – вкрутил. Отлично вышло. – Он погладил себя по седеющей голове.
На них налетела сестра-хозяйка.
– «Неотложка»! Вы форму свою будете получать? Степанова, ты думаешь, так легко найти сорок второй? Это же дефицит! Пойдем, заберешь и свое, и для доктора.
Вернувшись с охапкой пакетов, Татьяна перекинула Нестерову на руки одежду его размера, но вишневого цвета.
– Василий Васильевич, а куртки я забирать не стала – они тяжелые. Хозяйка сейчас принесет. Вы пойдете переодеваться?
– На следующее дежурство. Эту вот, синюю, брошу в стирку. Цвет необычный, по-моему, такая же форма у коммунальной службы? Эти – которые мусорщики, контейнеры катают в такой же. Не замечала?
Татьяна решила эту форму не носить: «Не хочу я быть как мусорщица!»
Нестеров подтянул ноги, чтобы не мешали ходить другим сотрудникам. Металлические головки шурупов звякнули по кафелю.
– Пока тихо, может быть, сходим и выпьем чаю? А то я толком и не позавтракал, – сказал Василий Васильевич.
Татьяна поднялась.
– Есть я не хочу, но посижу с вами.
Они спустились в кухню. Там почти все места заняты бригадами, отработавшими ночь. Коллеги писали карты. Этот ритуал повторялся каждое утро. Старший врач выбраковывал, и вот врачи и фельдшера переписывали важные документы красивым почерком, дописывали то, о чем забыли в спешке указать, когда писали на вызове. Проклятые эксперты страховых компаний штрафовали за любую ошибку. А начальство штрафовало работников.
Коллеги с разной выраженностью сопели, прихлебывали дегтярно-черный, заваренный прямо в кружках чай, терли красные сухие глаза, негромко переговаривались.
Нестеров устроил Татьяну, сходил за кипятком, заварил себе и ей чай в пакетиках, отрезал по половинке колесика лимона.
– До чего народ дошел, Танюш, ты тоже так смену заканчивала, когда на «Скорой» трудилась?
– А чем я лучше? – пожала плечами Таня. – Хоть одна карта, но переписывалась.
– Как оформить вызов? – спросил кто-то из скоропомощников. – Тетка в три ночи вызвала глюкометр поверить.
В кухне началось дружное ржание.
– Как дисциркуляторную энцефалопатию второй степени. Зачем ей глюкометр ночью понадобился?
– Я не знаю, – сказал утомленный скоропомощник. – Спрашиваю: «Чего случилось?», а она мне: «У меня глюкометр сломался. Померьте мне сахар!»
– А повод к вызову какой был? – спросил кто-то из сотрудников.
– Головокружение.
– Ну, вот и ставь ДЭП. Разве в своем уме человек будет вызывать «Скорую» сахар проверять среди ночи? Клинически-то что было?
– Ничего. Голова кружилась, давление хорошее, пульс семьдесят. Она мне с порога: «Померьте сахар!»
– Ну и как?
– Шесть и два. Нормальный сахар. Вот я и ломаю голову, чего ей ставить? Ну, диабет, понятно, там есть. Ну, гипертония, да… Но основным, по сути, не знаю, что ставить.
– Ставь ДЭП, – еще раз сказал тот же скоропомощник. – Не ошибешься. На фоне сахарного диабета. Нестеров, когда ж ваша «неотложка» начнет все эти вызовы разгребать? Нам же они не профильные. Сиди вот сейчас, голову ломай.
– Когда «Скорая» перестанет черпать деньги из фонда ОМС, – сказал Нестеров. – Пока вас от этой кормушки не отключили, будете ездить. Ибо, воистину, ваш главный очень хочет хлебать из нее. Если вы перестанете обслуживать эти вызовы, «Скорая» потеряет до восьмидесяти процентов оплаты от ОМС. Понятно? Простая арифметика. Лекарства придется меньше покупать, откаты уменьшатся, машин меньше будет,