Она прошла на кухню, поставила сумку на стол и собралась сделать для собственного успокоения обход других комнат перед тем, как выложить еду, когда почувствовала, что руки у нее мокрые.
Она издала раздраженный звук. Должно быть, она была недостаточно аккуратной в лифте.
Она взяла посудное полотенце и начала вытирать сумку и поверхность стола.
Первое, что она заметила — это то, что влага была чистой, а не грязной. Второе она ощутила на ощупь: густая. Не водянистая. Желеобразная.
Она застыла.
Из спальни раздался какой-то звук, словно кто-то царапался и щелкал. Страх сковал ей ноги и горло.
Она бросила полотенце и побежала к входной двери; она дергала ручку, но пальцы соскальзывали. Теперь она заметила большие мокрые пятна на коврике, которые блестели на свету.
Сквозь свое собственное тяжелое дыхание она услышала еще один звук и заставила себя обернуться и посмотреть; то, что она увидела, снова сковало ее на мгновение.
Из спальни, шатаясь, вышел громадных размеров енот с трясущейся головой. За ним тянулся след пузырящейся слюны.
Всхлипывая от ужаса, она схватила ручку двумя руками, дернула на себя, выскочила и захлопнула за собой дверь.
Когда Майк влетел в вестибюль, двое полицейских в форме провожали наверх в квартиру служащих ветеринарного контроля.
— Где, черт побери, медики? Вас что еще не осмотрели?
— Нет, — сказала Линн. — Может мне…
— Что это у вас на лице? Неужели слюна…
— Это я. Это мое. Я плакала. Не надо! — закричала она, когда он потянулся к ее рукам. — Не трогайте меня! Она там!
— Успокойтесь. — Он схватил ее руки в свои и осветил их карманным фонариком.
— Вы сошли с ума, — сказал она. Голос ее дрожал, угрожая пропасть совсем, словно огонь в лампе, стоящей на сильном ветру. — Теперь она на вас. — Она снова начала всхлипывать.
В вестибюле собралось несколько человек, привлеченных шумом.
— Все в порядке, — громко сказал им один из полицейских, входящий в этот момент в вестибюль вместе с человеком, который нес специальную защитную маску для головы и палку с петлей на конце. — Что-то залетело в квартиру, и мы это удаляем.
— Что что-то? — спросила женщина в обтягивающих джинсах и домашних шлепанцах, но ей никто не ответил.
— Я ничего здесь не вижу, — проворчал Майк. Он быстро осмотрелся. Все еще держа Линн за руку, он потянул ее в темную нишу, где висели почтовые ящики, и включил свет. При ярком освещении он склонился над ее руками, почти уткнувшись носом в ее ладонь. Он медленно освещал фонариком каждый участок ее кожи. Он вгляделся в каждую морщинку кожи и осмотрел все под ногтями.
— Слава Богу, — наконец сказал он. Он посмотрел на Линн, встретившись с ней глазами. Его глаза были переполнены болью. — Ничего нет.
— Но я знаю, что слюна на мне. Она измазала мне все руки…
— Только ваши руки. И ничего другого. И вы не были укушены. Правильно? — потребовал ответа Майк.
— Нет, но какая разница? Мне не нужны никакие анализы, чтобы сказать, что животное больно. Достаточно слюны. Теперь я заражена. Вы — тоже. — Слезы закапали у нее с подбородка. Она опустила глаза и увидела, что одна слезинка упала на его руку, все еще сжимавшую ее руки.
— Нет, мы не можем заразиться. В том случае, если у нас нет никаких царапин или ран. Вирус не может проникнуть через неповрежденную кожу человека.
— Не может?
— Нет. Вас обследуют, но я думаю, что с вами все в порядке. Что все-таки произошло? Я получил только краткое сообщение.
Пока она рассказывала, он пытался слушать ее, но не мог. Единственное, что он сознавал, это ее маленькие, грязные и горячие руки в своей большой и влажной от пота ладони. У него не было сил отпустить их.
Он уловил достаточно из того, что она рассказывала, чтобы представить картину произошедшего целиком, но ужас от того, что он услышал, отступил на задний план перед ужасом, который внушала ему собственная инертность.
В любую минуту кто-нибудь из полицейских мог заглянуть в нишу и увидеть их. Было безумием ждать, пока кто-нибудь найдет его здесь, стоящим так, как это сейчас делал он: сжимая ее руки и вдыхая ее запах, словно бродяга у двери булочной.
Он должен был отпустить ее.
Он не мог.
Он хотел сам почистить ее, намылить и высушить ей руки.
Обнять ее и крепко прижать к себе. Запустить пальцы в ее волосы.
Поцеловать все еще дрожащий рот.
Развести большой костер под этим монстром, который продолжает мучить и унижать ее.
— Это слабая форма вируса, — сказала врач больницы скорой помощи. Она была кореянкой, и Линн с трудом разобрала все слова; «слабая» прозвучало как «сябая».
Врач сняла перчатки и выбросила их в мусорное ведро.
— Вирус нейтрализуется, как только слюна высыхает. Вам повезло: никаких открытых ран. Через двадцать четыре часа вы сможете спокойно вернуться домой. Вам есть где провести сегодняшнюю ночь?
— Да. — Она уже позвонила Каре, которая незадолго до этого вернулась домой, и она уже ехала в больницу с чистыми вещами.
Врач склонилась над клавиатурой и начала вносить дополнения к тому, что уже было записано служащей в приемном покое. Она остановилась на секунду, потом пролистала информацию обратно и просмотрела ее.
— Здесь не указано, когда это произошло, — сказала врач.
Линн начала отвечать, и вдруг остановилась. Слишком велика была та часть информации, которая могла что-то объяснить, но в вопрос не вошла.
Прежде чем ответить на вопрос «когда?», надо было уточнить, что подразумевается под «это». Ведь именно это было главным моментом в вопросе.
И на каком главном моменте ей следовало сосредоточиться? Их было так много, они продолжали возникать, каждый из них по-своему важен, а Линн слишком устала, слишком вымоталась и слишком устала, чтобы выбрать из этой груды какой-то один.
Но врач ждала, и ей надо было это сделать.
Она прилегла на кушетку, куда ее посадили, и уставилась на круглую лампу на потолке.
Было ли это слюной на ее руках, которая, как она думала, должна была убить ее?
Или это был сам Грег?
Может быть, это были все те способы, с помощью которых Грег пытал ее? Потому что, без сомнения, ничем другим кроме пытки это назвать было нельзя. Линн задрожала, так как со всей ясностью поняла то, что становится ясным, когда задаешь себе вопрос: куда может завести пытка, как не к дальнейшим мучениям и смерти? Но она не могла на этом остановиться; она была бы раздавлена, если бы сделала это, поэтому она продолжала свой путь.
Это могло быть ее поездкой в Лос-Анджелес, ее знакомством с Грегом.
Или его приездом в Бостон. Ее горячее гостеприимство. Возможно, это было то, что они спали?
Она снова задрожала.
Может быть, это не имело совсем никакого отношения к Грегу.
Это мог быть вопрос о вхождении в синдикат.
Или более важное — само ее шоу.
Ее глаза заболели от света. Она потерла их, но рук после этого не опустила.
Ее руки, как это было связано с ее руками? Дело было не в покрывавшей их мерзости, об этом она уже думала, тем более теперь они были чистыми.
Но они такими не были, когда Майк схватил их.
Она села, выпрямившись, опустила руки и отвела глаза от лампы, теперь она пристально их рассматривала.
Она вспомнила его лицо, его взгляд, когда он бросился к ней, чтобы убедиться, что у нее нет никаких ран. Он мало смахивал на мужественного детектива. На заботливого общественного служащего.
А что было с ней? Она вспомнила свое отчаяние, когда он проигнорировал ее попытку защитить его. Свою боль при мысли, что он заразился.
Но она не могла на этом остановиться, или она будет раздавлена с другой стороны.
Врач выжидательно смотрела на нее, потом она забеспокоилась. Линн видела, как ее плоское лицо задвигалось, потом в движение пришел рот, словно она что-то спрашивала, скорее всего, все ли с ней в порядке.
Но она не могла сказать, что с ней все нормально, если, конечно, не считать нормальным состояние, когда ты видишь, как кто-то говорит и можешь слышать только слово «это», которое повторяется все громче и быстрее, а затем быстрее и тише, по мере того как ты вообще перестаешь что-либо слышать.
— Я сделала чай, — сказала Кара. — Или ты хочешь вина? Если бы я была на твоем месте, я бы умерла от страха. Ложись обратно, ладно?
Линн повиновалась, но потом почувствовала тошноту и села на постели. В больнице настояли на том, чтобы она приняла транквилизаторы, и она до сих пор ощущала неестественную расслабленность, словно легкая невидимая стена отделяла ее от реальности.
Зазвонил телефон. Кара пошла, чтобы ответить.
— Майк Делано, — сообщила Кара, принеся Линн трубку.
— Я слышал, что вы прошли обследование, — произнес Майк.
— Да. Но они сказали, что со мной все в порядке, и я могу уйти. Майк, что все-таки произошло? Это сделал Грег, это должен был быть он, правда? Как он забрался в квартиру? Откуда взялся енот? Моя квартира…
— В квартире все вверх дном. Но опасность исчезнет, когда слюна высохнет. Он попал внутрь, — продолжил Майк более серьезным тоном, — взломав замок. Вы явно не заметили этого, когда открывали дверь.
— Я не видела. Мне показалось, что что-то было не так…
— Когда?
— После того, как я открыла дверь.
— И вы вошли внутрь! Что, черт побери, с вами происходит?
— Я не была уверена! Теперь я все время нахожусь в состоянии близком к паранойе; если я буду обращать внимание на каждое подозрение, мне придется забиться в детский манеж и никогда оттуда не выходить!
— Быть нервным — это одно. Но интуиция — совсем другое. Вы должны научиться различать их. Ваше выживание зависит…
— Мне кажется, что мое выживание зависит от более активных действий полиции! Теперь-то