Единственно допустимой в этом списке она считала возможность существования на Третьем канале какого-нибудь психически неустойчивого человека, которого она едва знала, вымещающего на ней чувство обиды. В более мелких шоу встречалась масса таких случаев: какое-нибудь несчастное больное существо с вариантом сценария или навязчивой идеей, или козел отпущения.
Она постоянно думала о видео- и звукоинженерах, о тех, кто работал на съемочной площадке, о телефонных операторах, и гадала, кто мог подражать Грегу.
Или это мог быть кто-нибудь из департамента полиции. Множество полицейских имели доступ к необходимой информации.
Она позвонила Хелен Скольник, частному детективу, и оставила сообщение. Она думала о том, чтобы снова нанять охранников Стрикера, на этот раз за свой счет, чтобы они охраняли лично ее; но она не знала, насколько осмелится предать гласности творящийся с ней кошмар среди работавших на канале людей.
Аспирин не помогал.
Она подумала о перкодане, который лежал в ее кошельке.
Ее рот, действительно, очень болел.
Ей мог помочь сон, но она спала так беспокойно. Боль должна была превратить ночь в суровое испытание.
Перкодан мог принести расслабление и умерить боль, сделав нормальный сон более доступным для нее.
Она нашла кошелек, открыла одну из упаковок, запила две таблетки водой, а потом приняла еще одну.
В начале одиннадцатого, когда она собиралась лечь спать, а адская боль во рту слегка поутихла, позвонила Хелен Скольник.
— Извините за поздний звонок, но вы сказали, что это очень важно.
Линн рассказала ей о Ники.
— Но ведь этот человек мертв?
— Да. Полиция думает, что кто-то копирует его действия. — От боли и таблеток ее язык заплетался, и она говорила не очень разборчиво.
— Я не совсем хорошо разбираю то, что вы говорите.
— Я сегодня была у зубного врача.
— Не думаю, что могу вам чем-то помочь, — после небольшой паузы сказала Хелен. — Если полиция сделала все то, что могла бы сделать я, и ничего не обнаружила, мне по-прежнему нечего делать в вашем случае. Да и ситуация… довольно странная, если не сказать большего.
— Да. Поэтому мне так необходима помощь, — сказала Линн, отказываясь реагировать на еще один намек, что не только ситуация кажется странной.
Глава семнадцатая
Пэм зашла в офис Линн, чтобы забрать у Кары и Линн деньги на ленч.
Линн взяла свою сумочку, нашла там только два билета в один конец и вспомнила, что положила конверт с наличными, взятыми из банковского автомата, в дипломат. Она перегнулась через стол, чтобы дотянуться до дипломата, и опустила в него руку, стараясь достать конверт.
Она почувствовала резкую боль в руке. Она вскрикнула и выдернула руку. Из нее хлестала кровь; крови было так много, что в считанные секунды она была повсюду.
Мгновение Пэм и Кара стояли в немом изумлении. Затем Пэм завизжала, а Кара схватила пачку гигиенических салфеток, бросилась к Линн и прижала их к ее руке.
— Что случилось! — закричала Пэм.
Свободной рукой Линн подняла окровавленный дипломат и перевернула его. Она держала его за низ, вытряхивая содержимое.
Книга, папка, бумаги, одежная щетка, ручки… и что-то металлическое с белым пластиком…
— Это, что, нож из кухонного комбайна? — сказала Пэм. — О Боже, Линн, он же острый как бритва!
— Вам повезло, — сказал врач пункта первой помощи, когда медсестра промыла руку Линн.
Линн почувствовала, что внутри нее зарождается истерический смех. Какое бы дьявольское событие ни происходило с ней, всегда находился кто-то, говорящий, что ей повезло. Вместо смеха она закашлялась.
— Еще один дюйм, — продолжал врач, — и вы перерезали бы артерию. Здесь есть за что поблагодарить Господа. Вы могли бы истечь кровью, прежде чем добрались бы сюда.
Его звали Турко, и это был тот же самый широкогрудый, открытый и веселый человек, который занимался ею, когда ее ударили по голове.
Он как-то странно посмотрел на нее, пока готовил инструмент для того, чтобы зашить рану, рваной линией пересекавшую половину ее ладони.
— Расскажите-ка мне обо всем еще раз.
Периодически Линн начинала бить дрожь, и сейчас у нее снова начали стучать зубы.
— А нельзя ли п-подождать, пока вы з-закон-чите?
— Нет. Это поможет вам отвлечься. Лидокаин, пожалуйста. Спокойнее, мисс Марчетт. Итак. Чем вы порезались? Серпом?
— Режущей пластиной из кухонного комбайна.
— Извините за глупые шутки, — сказал врач. — Я имею привычку так шутить, когда не знаю, что сказать. А сейчас тем более, когда ко мне снова приходит Линн Марчетт с еще одной раной, характерной для случаев жестокого обращения.
Линн смотрела на свою руку, пока он проводил операцию, хотя в действительности это совсем не интересовало ее, так как во всем теле она ощущала тот же холод, который сковывал ее руку. Она знала, что благословенное чувство онемения скоро пройдет, но в данный момент ей хотелось только одного: ни о чем не думать.
— В прошлый раз вас привезла сюда полиция, — сказал врач. — Сейчас вас привела ваша помощница. Предполагается, что мы все не должны обсуждать факт вашей личности.
Он проткнул кожу рядом с разрезом иголкой с черной ниткой.
— Что же получается, если все это сопоставить? Я скажу вам что, — сказал он. — Случай жестокого обращения в семье.
На этот раз смех вырвался наружу. Линн не могла остановить его, да и не пыталась это сделать. Но он быстро перешел в слезы. Медсестра подняла на нее грустные темные глаза и протянула коробку с бумажными салфетками.
— Ваш способ отвлекать? — спросила сестра у врача.
— Простите. — Он искренне расстроился. — Похоже, что я все только испортил. Я просто ненавижу приводить женщин в порядок, чтобы они могли вернуться к тому, кто опять покалечит их, и снова получать их в искалеченном виде. Это так просто.
Бубу приехал в больницу и настоял на том, чтобы она поехала с ним в Салем, на что она согласилась при условии, что сперва они заедут на ее квартиру.
Она взяла с собой вещей на пару дней и оставшуюся у нее упаковку перкодана.
Проезжая по мосту Тобина в машине брата, она почувствовала себя совершенно беспомощной. Она всегда вела машину сама, когда ехала к брату и невестке, и оставалась у них, когда хотела этого. Теперь же ее вез кто-то другой. Это чувство только усилило ее паническое состояние.
Бубу сказал:
— Это был нож из твоего кухонного набора?
— Да. Я проверила, как только вошла в квартиру.
Ее брат выругался.
— Значит, они забрались в твою квартиру.
— Не думаю. Нож могли забрать уже давно.
— Но мы не знаем этого. Я не могу смириться с мыслью, что ты так беззащитна. Ты не можешь бесконечно менять замки. Что ты собираешься делать? Ты не хочешь уезжать из города. Ты не хочешь жить у нас с Анджелой. Ты не хочешь переезжать на другую…
— Я не хочу просто сидеть и ждать, пока на меня снова нападут. Вы меня убедили. Я собираюсь нанять человека, который обеспечит мою защиту.
— Только не этого проклятого детектива!
— Нет. Я найму кого-нибудь за деньги. Мне нужен сыщик. Мне нужен человек, который сможет разобраться в том, что происходит, и прекратить это.
Они поворачивали на подъездную дорожку, ведущую к дому. Крокусы, посаженные вдоль нее, уже отцвели.
Бубу достал сумку с ее вещами из багажника.
— Есть люди, с которыми, я думаю, нам следует поговорить, — сказал он.
Офис «Арбор инвестигейшнз» находился в здании с затемненными стеклами, расположенном в Вустере. Линн и Бубу ждали, сидя в дорогих креслах с мягкими подлокотниками в приемной. На двух стенах висели написанные масляной краской подлинники, изображавшие сцены из жизни парижских улиц; на третьей стене была устроена своеобразная выставка наградных табличек. Четвертая стена была полностью стеклянная. За ней находился секретарь, а за ее спиной три женщины и один мужчина работали за компьютерами. За ними можно было видеть несколько дверей, ведущих в офисы.
Зазвонил телефон у секретаря на столе. Она вышла и проводила Линн и Бубу в один из офисов, где, стоя около стола, их ждали двое мужчин.
— Мистер Крейг Риб и мистер Доминик Сперанза, — сказала она.
— Меня зовут Лоуренс Марчетт. А это моя сестра, Линн.
Мужчины посмотрели на левую забинтованную руку Линн и пожали ей правую.
— Ну, конечно же, я видел вашу программу много раз, — сказал Риб, который был старше своего товарища. Ему было около шестидесяти, у него были седеющие каштановые волосы и военная выправка. У Сперанзы был обманчиво беззаботный вид, который Линн привыкла видеть у офицеров полиции. Никаких пустых разговоров, взгляд, который ничего не пропускает.
Они выглядели именно так, как сказал ее брат, осмотрительными профессиональными сыщиками, которым доверяют банки, его банк и многие другие.
Ей показалось, что чувство безнадежности, переполнявшее ее, немного, совсем чуть-чуть, но уменьшилось.
— Как мы поняли, вы столкнулись с проблемой преследования, — сказал Риб. — Почему бы вам не ввести нас в курс дела?
Линн показала на свою забинтованную руку:
— Это случилось сегодня. Двадцать швов. Я порезалась о режущую пластину из моего кухонного комбайна. Кто-то положил ее в мой дипломат, где я и наткнулась на нее, когда полезла внутрь.
— Где вы находились? — спросил Сперанза.
— В моем офисе на работе.
Он начал писать в маленьком линованном блокноте.
— Бывший полицейский? — спросила у него Линн.
— Вышел в отставку шесть месяцев назад. — Он посмотрел на нее с уважением.
Риб спросил:
— Что еще?
— Неделю назад в офис доставили записку для меня. Ее нашел охранник. В записке мне предлагали осмотреть мою машину. Моя помощница и я бросились в гараж. То, что мы нашли там, было… было мертвым телом ее маленькой собачки, в багажнике.