Ее волосы были растрепаны, макияж размазан. Она была в своем любимом наряде, красном бикини и полосатой футболке, вещах, которые я купила себе, но отдала ей прежде, чем успела поносить, потому что кругом было столько грязи и смолы, а она боялась запачкать свою одежду, которую можно чистить только в химчистке. Ее кожа пошла пятнами. Губы потрескались. На одной коленке даже красовался синяк.
Мы еще никогда не были настолько похожи.
Адриенн торжествующе улыбнулась.
Я потянулась за ружьем.
Когда я была маленькой девочкой и папа учил меня стрелять, он сказал мне, что самое важное в охоте это дождаться правильного момента. Когда дичь вошла в поле зрения, но еще не уловила твой запах и не сбежала. Он научил меня, что точно стрелять ни хрена не значит, если ты не умеешь быть терпеливым. Он сказал, что главное в нажатии на курок, это не нажатие на курок. Нужно ждать. Нужно знать. Нужно видеть, когда время подходящее – но тогда нельзя сомневаться. Когда наступало время, у тебя был один вдох, чтобы довершить дело.
Вдох.
Выдох.
Нажатие.
И нужно быть готовым. Не просто к треску пули и рывку отдачи, но к тому, что будет после. Последний вздох. Последняя судорога. Необратимо замирающее животное, двигавшееся мгновение назад.
Он говорил, что если забрать жизнь, даже у животного, пути назад не будет. Но если ты терпелив, если ты силен, если ты выберешь правильный момент: ты можешь сделать, что нужно. И ты можешь знать сердцем, что сделал правильный выбор.
Я сделала правильный выбор. Даже Адриенн всегда говорила мне, что я заслуживаю лучшей жизни. Я не думаю, что она имела это в виду. Сомневаюсь, что она вообще обо мне думала. Но я полагаю, в какой-то момент я, должно быть, начала ей верить.
Адриенн стояла очень неподвижно, таращась на ружье.
– Дуэйн, – сказала я. – Отойди.
– Что ты делаешь? – с недоумением спросил он. Но в кои-то веки он меня послушал. Отошел назад.
Я передернула затвор.
Адриенн подняла руку, вытянув указательный палец. Я никогда не узнаю, что она хотела сделать, обвинить меня или оттянуть время.
– Ах ты бешеная сука, – сказала она, а затем повернула голову к моему мужу. – Дуэйн, – процедила она сквозь сжатые зубы. – Дуэйн! Скажи ей остановиться! Сделай что-нибудь!
Я вдохнула. Свет в комнате стал из золотого розовым, когда солнце зашло за деревья. Вдох. Выдох.
– Я не знаю, почему ты смотришь на него, – сказала я. Мой голос больше не казался моим.
Нажатие.
Ружье ударило меня в плечо.
Снаружи на пустом озере закричала гагара.
Возле меня мой муж прошептал имя другой женщины.
Было столько крови.
Глава 22
Я пыталась думать о том, что передо мной, как о мясе. Ничем большем. Как с белками, которых мы ловили и освежевывали для рагу. Как дичь, которую я разделывала ради дополнительного заработка. Сколько раз я завязывала бандану поверх носа и рта и принималась разрезать тушу! Вырезала анус, удаляла кишки, растягивая их, чтобы вытекла кровь. Срезала филе, бока. Аккуратно упаковывала в пленку: все стерильно, все чистенько. Прямо как в магазине.
Мясо.
После того как я нажала на курок, как Дуэйн назвал имя Адриенн, а потом не сказал больше ничего, мы стояли молча целую вечность. Я должна была паниковать, но нет. Звук выстрела был чудовищно громким, но некому было его услышать. Вокруг были только гагары, а они лишь смеялись и смеялись, их крики эхом отдавались над водой, пока небо из розового становилось фиолетовым. Мы были одни. Что сделано, то сделано. И в моей голове послышался холодный, здравый голос: Ты знаешь, что нужно делать.
Дуэйн топтался на месте рядом со мной. Он был ближе к Адриенн, чем я, когда раздался выстрел, и на его лбу были разбросаны маленькие капли крови, словно веснушки.
– Не трогай ее, – начала говорить я, но он не шел к Адриенн. Он отходил, глядя на меня огромными, напуганными глазами.
– Ты ее пристрелила, – сказал он. – Твою мать. Зачем ты ее пристрелила?
Я посмотрела на пол у кровати, куда пулей отбросило Адриенн, или ее останки. Стену за ней покрывали брызги, а под ней расползалась лужа крови. Я почувствовала тошноту и сглотнула.
– Ты ее слышал, – тихо сказала я. – Ты слышал, что она собиралась сделать.
– Да, но…
Я повернулась, протягивая ему ружье обеими руками. Он отшатнулся, будто думал, что оно кусается.
– Возьми его, – сказала я. – Положи в машину. Потом убери его тело с лестницы и положи на пассажирское сиденье. Он не очень крупный. Ты сможешь его сам дотащить. Если увидишь кровь, не вступи в нее. Будь осторожен.
– Но, – снова сказал он, но я шагнула вперед и резко пихнула ружье ему в грудь.
– Возьми. Его. Ты хотел, чтобы у меня были идеи? Вот она. Вот моя идея. Остальное я объясню позже. Сейчас нам нужно закончить с этим, пока еще немного светло. Отнеси ружье и тело в свой грузовик. Жди снаружи. Где твой складной нож?
– В кармане.
– Дай сюда.
Он молча послушался. Я прижала нож к своей груди.
– Сделай, что я сказала, а потом жди снаружи. Сюда не возвращайся.
Я думала, он начнет спорить, но этого не случилось. Он, наоборот, будто испытал облегчение, бросив последний косой взгляд на тело, прежде чем отвернуться, сжимая ружье. Прощальный взгляд любовника. Интересно, о чем он думал, было ли это что-то нежное. Интересно, нравилась ли она ему вообще.
Я дождалась хлопка сетки и хруста его шагов по дорожке. Я не хотела, чтобы Дуэйн видел, что я собиралась сделать, но даже когда он ушел, я поколебалась. Голос в голове подстегивал, но часть меня все еще понимала в тот момент, что я не обязана слушаться. Что были другие способы закончить это, включая версию, где я подключаю телефон к сети, звоню в полицию и позволяю им приехать вовремя, чтобы застать, как мой обрызганный кровью муж заталкивает тело Итана Ричардса на пассажирское сиденье своей машины, в которой лежит только что выстрелившее ружье. Версию, где я говорю всем, что Дуэйн убил обоих, а я либо не успела, либо слишком испугалась, чтобы его остановить. Было бы мое слово против его, но я думала, что смогу заставить их поверить мне. Если пришлось бы. Если бы я хотела. Шансы на это были уж точно выше, чем на успех моего второго плана, едва продуманного и только казавшегося возможным просто потому, что был настолько безумным: Адриенн в свои последние мгновения была похожа на мое отражение в кривом зеркале.
Правда в том, что я не спешила это принимать. Все это время я представляла себе другое развитие событий. Я думала, как это может кончиться: с Дуэйном в тюрьме или, может, даже мертвым, если бы полиция приехала в плохой момент или если он был бы достаточно глуп, чтобы потянуться за ружьем. Со мной, стоящей в одиночестве посреди нашего хлипкого домика и глядящей на продавленный в диване ров, где по вечерам растягивался мужчина, которого я обещала утешать и оберегать в радости и горе. Я представляла взгляды, перешептывания, злость, если его отправят в тюрьму, а я останусь на свободе. Они бы сказали, что это я его довела. Сказали бы, что ему нужно было убить и меня. Может, полиция мне и поверит, возможно, поверит даже суд присяжных, но мои соседи? Никогда. Могла ли я остаться в Коппер Фолз после такого? И если бы я уехала, куда мне деваться? Я представляла, как пытаюсь начать новую жизнь: без денег, образования, почти в тридцать лет, в месте, где никто не знал моего имени, и потом поняла, что после случившегося здесь такого места не будет. Куда бы я ни поехала, я буду той же. Блудницей со свалки. Деревенской сукой. Улизнувшей от правосудия после того, как ее муж убил двоих людей. Адриенн была права: это была чертовски хорошая история. Только в отличие от нее я не получу предложения написать книгу о моем опыте выживания, не буду расхаживать по ток-шоу. Я не из тех девушек. Я все еще слышала ее слова, правду в них, отдающуюся у меня в голове.
Посмотри на меня, сказала она. Посмотри на меня и посмотри на себя.
Я взяла нож и принялась за дело.
Дуэйн не забывал точить лезвие. Родинка под моей грудью отделилась со вспышкой такой резкой и сильной боли, что я охнула. В одно мгновение она была частью меня; в другое это был просто маленький, черный кусок, зажатый между моими указательным и большим пальцами, не оставивший после себя ничего, кроме тупой пульсации. Я беспокоилась, что пойдет кровь, но ее почти не было. Я хранила банку суперклея в одном из кухонных ящиков; тем летом я клеила им отбившуюся ручку на любимую чашку Адриенн. Хватило одной капельки, чтобы родинка приклеилась – вместе со сплетнями, распространявшимися всю мою жизнь. Я вспомнила о мальчиках, гнавшихся за мной по лесу все те годы назад, вздернувших мою футболку и рассказавших всем, что находится под ней. Унижение от того момента никогда не покидало меня, но теперь я была за него благодарна: это упрощало мне задачу выдать чужое тело за свое. Я стащила кольцо с бриллиантом с ее окровавленного пальца и заменила его своим простым золотым ободком. Отошла назад, закрыла глаза, вдохнула. Мое сердце стучало, но в мыслях царило жутковатое спокойствие. Я потянулась к выключателю. Для следующего этапа мне нужно было видеть отчетливо.
Посмотри на меня и посмотри на себя.
Я включила свет и посмотрела.
Красноватый оттенок ее волос с легкостью мог сойти за мой цвет. Ее тело было не совсем таким же, торс длиннее, груди округлее, но это едва ли имело значение, когда никто, кроме Дуэйна, не видел меня обнаженной много лет. На пальцах ног у нее был лак оттенка, которого у меня, кажется, не было, но кто будет проверять? Особенно если они будут уверены, что это я, а я не сомневалась, что так и будет. Родинка на месте. Одежда совпадает. Она была бледной, как я. Голубые глаза, как у меня. Выстрел нанес слишком большие повреждения, чтобы все, что было ниже, имело значение. Хотя ее нос… я прищурилась. Почти. Может, чуть более вздернутый. Разница едва заметна. Нужно было очень пристально всмотреться. Я была почти уверена, что никто не заметит.