– Понимаю, – вздохнул Берд. – Просто из любопытства, когда вы говорите «железобетонное»…
– Ты случайно не обнаружил в ее измельчителе мусора отрезанного члена и яиц?
Берд расхохотался, но затем ему стало стыдно, хоть остановиться было сложно. Бедная Лиззи. Мертвая, изуродованная, а теперь предмет шуток, которые знаешь, что нельзя шутить, не говоря уж о том, чтобы над ними смеяться, – шуток, которые выдают полицейские, потому что это иногда это единственный способ заставить себя встать и продолжить делать свою работу, день за днем смотреть в адские врата на худшее, что есть в человечестве. Она заслуживала большего.
Но для Лиззи было слишком поздно. Она мертва, к лучшему или худшему, как и мужчина, убивший ее. С другой стороны, мужчина, убивший Лори Рихтер, может еще быть на свободе. Спустя сорок лет, если на то пошло, что тоже казалось слишком поэтичным, чтобы быть совпадением. В 1983-м дело Рихтер отдавало таким же деревенским дерьмом, как это: местные, которые знали что-то, но не хотели говорить, или лгали, прикрывая свои секреты. Были шепотки о парне или, может, нескольких, призрачные зацепки, которые растворялись каждый раз, когда кто-то пытался их расследовать. Слухи, что машина Лори затонула в каком-то карьере возле Гринвилла, в Форкс, может, даже так далеко на запад, как Рэнджли; поиски, которые посетил Джордж Пуллен, были одними из нескольких, проведенных в лето ее исчезновения. Но тогда было слишком много озер и сплетен, слишком много закрытых ртов и дверей. Если сейчас правосудие может свершиться и можно принести облегчение семье, слишком долго ждавшей ответов…
Он потер переносицу большим и указательным пальцами. Значит, на восток. Если действовать эффективно, он может отправиться на побережье уже через день. Узнает, помнит ли Джордж Пуллен, что хотел рассказать полиции в 1983-м. Может, остановится за Бакспортом на обратном пути. Там есть место, куда он когда-то любил ходить с родителями. У них подавали морепродукты, которые были вкуснее всего не в сезон, когда туристы уже уехали и не знали, что теряют. Лобстеры были намного слаще зимой.
На другом конце линии Брэйди закончил смеяться над собственной ужасной шуткой. Повисла длинная, лишенная неловкости пауза. Затем Брэйди кашлянул.
– О господи, – сказал он.
– Что?
– Жена Ричардса. На сколько хочешь поспорить, что она напишет гребаную книгу?
Глава 27
Все это время я думала, что хорошо знаю Адриенн Ричардс. Достаточно хорошо, чтобы предугадать ее нужды, чтобы хотеть себе ее жизнь. Очевидно, достаточно хорошо, чтобы занять эту жизнь, словно она принадлежит мне. И я думала, я думала, что знала о плохом столько же, сколько о хорошем. Об одиночестве. Презрении. Жажде – внимания, принятия, стабильности. Мечтах о ребенке, которого не хотел ее муж.
Я и половины не знала.
Я проснулась в полдень, когда телефон Адриенн свалился на пол. Я резко села, чувствуя, как болит голова, колотится сердце, а внутренности сжимаются от внезапного инстинктивного ужаса. Кот, спавший в изгибе между моими бедрами и животом, спрыгнул с кровати и унесся из комнаты с возмущенным мяуканьем. Второй день подряд я просыпалась в этой комнате, ее комнате, но лишь чувствовала себя более тревожно и не на своем месте, чем прошлым утром. В первый день Дуэйн спал со мной рядом и мы еще были нами, а я была собой. Но не теперь. Уже нет. Вся комната казалась минным полем: один только комод был уставлен фотографиями мест, где я не была, украшениями, которых я не носила, сувенирами из жизни, которой я не жила. Я уставилась на него, ощущая мурашки по коже. На маленьком подносе стояло пять парфюмов в тяжелых стеклянных флаконах, и меня охватила абсурдная, но всепоглощающая паника, что я не знаю, как они пахнут. Казалось невозможным, что прошло всего два дня с момента, когда я направила на Адриенн Ричардс ружье, пока она тыкала в меня пальцем. Со времени крови, огня, долгой и молчаливой поездки на юг, когда Коппер Фолз остался позади.
Я опустила ноги на пол и глубоко задышала, пытаясь успокоиться, но каждый вдох только наполнял мой нос запахами, не принадлежащими мне. Постели, вещей на мне, даже моих волос; я пахла салоном, где красилась, чтобы быть больше похожей на Адриенн, где стилист хмурился и спрашивал, уверена ли я, действительно ли, ведь у меня такой красивый натуральный цвет. Я натянула футболку на нос и еще раз глубоко вдохнула, а затем с облегчением выдохнула. От меня воняло, но это был совершенно знакомый запах, дрожжевой и немного кислый, будто что-то внутри меня подпортилось и начинало просачиваться сквозь поры. Хотя бы мои подмышки все еще знали, чьи они.
Телефон провалился в узкую щель между кроватью и стеной, а когда я заползла под кровать, чтобы достать его, я поняла причину: он то и дело светился от оповещений и непрерывная вибрация подталкивала его все ближе к краю тумбочки, пока он не упал. Совершил самоубийство, подумала я внезапно – отчего мне стало смешно, но потом телефон снова засветился новым посланием.
Оно большими буквами гласило: «УБЕЙСЯ».
– Какого хрена? – сказала я вслух, но, конечно, ответить было некому. Я была одна в доме Адриенн, и только я получала сообщения, которые ей хотел послать мир. Я снова оглядела комнату, ища вещи, не принадлежавшие мне, но теперь мои. Рука, сжимавшая все еще вибрирующий телефон, бессильно повисла. Я вышла в коридор и направилась в переднюю часть дома.
Снаружи что-то происходило. Я услышала это, приблизившись к кухне, – ропот голосов, поднимающийся с улицы. Я подошла к окну и выглянула; внизу собралась стая репортеров, сражающихся за место поближе к двери. Один из них смотрел вверх, когда я выглянула. Он закричал, указывая пальцем, и ко мне повернулась дюжина голов. Уставилась на меня. Я ринулась назад, но было поздно. Они меня заметили. Вот оно что: пока я спала, кто-то, должно быть, слил прессе историю о Дуэйне. Не обращая внимания на сообщения, я открыла браузер. Найти историю оказалось несложно, потому что за ночь она разнеслась. «ПОЛИЦИЯ СПЕШИТ В ДОМ ИТАНА РИЧАРДСА ПОСЛЕ СООБЩЕНИЯ О СТРЕЛЬБЕ». Кто-то, может, сосед, сфотографировал меня, ссутулившуюся в пледе на обочине посреди ночи, пока вокруг сновали полицейские. Фотография была плохого качества, сделана с большого расстояния; не видно ничего, кроме моих волос, падающих медной завесой по обе стороны лица. Подпись назвала меня: «жена Итана, Адриенн», что было облегчением, хоть я и знала, что Адриенн это взбесило бы: спустя все это время самой интересной вещью, связанной с ней, была дурная репутация мужа.
– А теперь он мертв, – пробормотала я. В отношении этого новости были неопределенными: тот, кто сделал снимок, знал о трупе, но не кому он принадлежит, и в описании произошедшего журналист пользовался словами типа «по сообщениям». Но комментаторы под историей не осторожничали. Они были абсолютно уверены, что Адриенн Ричардс убила своего мужа, и немалую их часть, похоже, раздражало, что она не застрелилась сама. Эта сука виновата не меньше его.
Я задумалась, станет ли лучше или хуже, когда все узнают правду. Не настоящую правду, конечно, но «правдивую историю» о грязной интрижке светской львицы с деревенщиной, которая закончилась чередой выстрелов. Наверное, хуже. Адриенн была права в одном: это та еще история. Но в ее версии она стала бы жертвой. Выжившей. Героиней.
Может, и должна была. Может, настоящая Адриенн нашла бы способ понравиться людям, желающим увидеть ее страдания. Но пока ее телефон вибрировал у меня в руке и я читала все сообщения, накатывающиеся, словно лавина злобы, я подумала, что она себя обманывала. Неудивительно, что она трахалась с Дуэйном и принимала наркотики; неудивительно, что она никогда не жаловалась на отсутствие мобильной связи или WiFi в доме у озера. Должно быть, только там она могла сбежать от самой себя – или той себя, какой ее представляли люди, гротескной и жуткой, лишь отдаленно напоминающей настоящую Адриенн. Настолько омерзительной женщиной, что вы, незнакомец, не раздумывая сказали бы ей убить себя. Я невольно покачала головой. Адриенн Ричардс была самодовольной сукой, но черт, она не была чудовищем. Я наблюдала за сообщениями, возникающими на экране ее телефона, как будто за пожаром в чужом доме, только вот я не могла просто смотреть. Я была внутри пылающего здания. Это мое лицо ощущало ужасающий жар, моя кожа покрывалась волдырями.
Телефон в моей руке начал настойчиво вибрировать, и я чуть не швырнула его через всю комнату, прежде чем поняла, что он звонит: на экране высветилось имя Курта Геллера. Я тяжело опустилась на пол и нажала на экран.
– Алло?
– Адриенн, вы в порядке? – Геллер звучал раздраженным. – Я оставил вам несколько сообщений.
– Извините, – сказала я дрожащим голосом. – Я… я не видела. Кто-то сфотографировал меня вчера, когда я сидела у дома в окружении полиции, и выложил это в сеть. Мой телефон – это ужасно, что мне отправляют люди.
– А, мне жаль это слышать, – отозвался Геллер, смягчаясь. – К сожалению, это должно было случиться. Вы же помните, как это было с Итаном.
Я не имела ни малейшего долбаного представления, как это было с Итаном.
– Я пыталась это забыть, – осторожно сказала я, и Геллер издал смешок.
– Что ж, мы будем решать это так же. Я отправлю кого-нибудь за вами, он выведет вас из дома. Вы можете приехать ко мне в офис к трем? У меня был долгий разговор с другом из офиса прокурора. Нам есть что обсудить, но у меня оптимистичный прогноз.
– Ладно. Пресса…
– Не разговаривайте с ними, – отозвался Геллер. – Ни с кем не разговаривайте. Я напишу все заявления за вас после нашей встречи.
Закончив звонок, я осталась на месте, беспомощно глядя на все новые оповещения. Телефон на столе зазвонил, и я подползла на коленях к нему, услышав женский голос:
– Миссис Ричарс? Это Рэйчел Лоуренс, репортер из…
Я повесила трубку. А затем отключила телефон из розетки.