10
Когда «молодые» остались в гостиной одни, минуты две там стояла абсолютная тишина, нарушаемая лишь слабыми звуками моющейся посуды из кухни. Богдан хоть и выпил две рюмки предложенного ему «Хеннеси», от неловкости, вызванной поведением потенциальной «невесты», избавиться не смог, и не знал с чего начинать разговор. Наконец, затянувшуюся паузу нарушила Татьяна:
– Вы, наверное, думаете, что я страшно мучаюсь от одиночества и нахожусь в положении, когда женщина думает о мужчине не категориями каков он, или кто он, а только – где он?
Богдан от такой «прелюдии» совсем растерялся и не знал, как реагировать. Видя это, Татьяна продолжила уничижительный прессинг:
– Поверьте, если вы здесь на что-то надеетесь, то глубоко ошибаетесь. Думаете, я не понимаю, что вас сюда привело? То же самое, что и тех, кто с подобными целями приходил сюда до вас. Их было немало, и многие превосходили вас внешностью, были гораздо моложе и, что-то мне подсказывает, несравнимо богаче. Так, что вы в этой череде не можете котироваться в качестве, ни каков он, ни кто он. Ну, а я же пока не опустилась до уровня – где он. Надеюсь, я достаточно ясно выразилась?
И опять, на это достаточно прозрачное предложение «выйти вон», Богдан отреагировал растерянным молчанием. Но, тут же сообразил, что дальше молчать никак нельзя и попытался что-то из себя «выдавить»:
– Признаться эээ… мне кажется вы ошибаетесь на мой счет.
– Да что вы говорите? Я ошибаюсь, что считаю вас очередным соискателем руки некрасивой, немолодой москвички, но имеющей небедных родителей? Не смешите меня,– Татьяна снисходительно улыбнулась, именно улыбнулась, а не усмехнулась, что имело место до того, и та улыбка приподняла уголки накрашенных губ, обнажив ровный ряд отличных, ухоженных зубов.
– Вы конечно вольны мне не верить, но я ценю в человеке, прежде всего не внешность, и сюда я пришел просто потому, что в Москве недавно, мало кого знаю и хочу пообщаться с интересными людьми примерно моего возраста. Наиболее вероятно, что именно с ними у меня найдутся точки соприкосновения, сходство мировоззрений и так далее. Возможно, и у нас найдутся общие интересы, а может и нет. Вот и все. Я совсем не собираюсь, например, делать предложение девушке, с которой почти не знаком и ничего о ней не знаю. Что же касается внешности… вы верно заметили, я далеко не красавец и здесь мы с вами, если можно так выразиться, на равной ноге,– последние слова имели цель понизить внешнюю привлекательность Богдана до уровня Татьяны, что было далеко от истины.
Тем не менее, его ответ, хоть и вызвал гримасу недоверия, но заинтриговал Татьяну:
– Очень интересное рассуждение, хоть и не оригинальное. Ну, а если ваш, так называемый, внутренний мир и мой не совпадут?
– Ну что ж, насильно мил не будешь. Если мне с вами, а вам со мной будет совсем не интересно, я больше сюда не приду, – Богдан пытался говорить как можно более равнодушно.
Скепсиса во взгляде Татьяны становилось все меньше, а интереса – больше, что она и выразила следующими словами:
– Ну, что ж, надо признать, в находчивости вам не откажешь. Мне уже неудобно даже указывать вам на дверь. Так и быть, попробуем выяснить содержание вашего богатого внутреннего мира и сравнить его с моим. Ведь вы это предлагаете, не так ли? – Татьяна вновь уголками губ беззвучно рассмеялась, явно показывая, что разговор ее просто забавляет, но не более того. – Мне мама говорила, что вы увлекаетесь поэзией?
– Скорее увлекался, давно уже в студенческие годы, до того как вплотную занялся бизнесом, – с готовностью поддержал это направление Богдан.
– А я вот сама стихи не пишу, но поэзию очень люблю и в ней разбираюсь. Хорошие стихи от графоманских сразу отличу. Почитайте, что-нибудь свое, а я вас оценю.
Богдан вроде бы начал оправляться от первоначальной растерянности, но от этого предложения вновь впал в некий ступор. Вспомнить вирши, что сочинял почти двадцать лет назад, он не мог, ибо сестра не успела переслать ему тетрадь с теми стихами. Богдан решил не изворачиваться и сказать все как есть:
– Вы знаете, это было так давно и я просто не помню своих стихов. Хотя мне тоже кажется, что я отличу хорошие стихи от плохих.
– Жаль, что не помните, – лицо Татьяны вновь стало выражать недоверие. А вот мне, например, из современных поэтов нравится Дмитрий Воденников? А вы, какого мнения о нем?
– Первый раз слышу это имя. В последнее время я в основном интересовался современной украинской поэзией. Но имена таких поэтов как Оксана Забужко, Игорь Павлюк, Андрей Бондарь в России, как правило, неизвестны и они вам ни о чем не скажут. А из современных русских поэтов, тех кого я знаю, мне более всего нравится Илья Ивантер, – Богдан вновь вошел в «свою колею» и говорил со спокойной уверенностью в голосе.
– Какой же Ивантер русский… он еврей, – с явным пренебрежением ответила Татьяна.
– Вы считаете, что этот ваш Воденников пишет лучше Ивантера или Линор Горалик? – вдруг перешел в «атаку» Богдан.
Татьяна, пожалуй, впервые за все время беседы перестала улыбаться-усмехаться. Теперь уже она по-настоящему задумалась и ответила не очень уверенно:
– Пожалуй, здесь вы правы. Вполне возможны, что Ивантер из всех ныне здравствующих один из лучших поэтов России. А Горалик… да очень сильная поэтесса, но она не только еврейка, но даже не россиянка, она гражданка Израиля. И вообще ее поэзия – это не моя поэзия.
– Да какая разница пишет то она на русском. А что касается евреев… Да, если брать последние сто лет, то почти все лучшие поэты писавшие на русском языке – евреи. Пастернак, Мандельштамм, Левитанский, Бродский, сейчас Ивантер, Горалик, – в словах Богдана чувствовалась легкая издевка.
– Неправда, лучший поэт 20 века Есенин, которого евреи убили в 30 лет. Еще Павел Васильев был, которому вообще не дали встать на ноги они же, в 27 лет его в тюрьме убили. А те, которых вы назвали, все кроме Мандельштамма жили и творили подолгу и умерли своей смертью, увешанные премиями и наградами, – Татьяна приняла вызов и заговорила откровенно зло.
– Хорошо, пусть будет по-вашему. Но вам не кажется, что два больших таланта за сто лет из более чем ста миллионнов русских – это маловато. А евреи из двух – двух с половиной миллионов вон сколько выдающихся поэтов выдвинули и продолжают выдвигать, хоть их сейчас в России, наверное, от тех двух миллионов десятая часть осталась, – Богдан все более входил во вкус дискуссии.
– Потому и выдвинули, что для этого им создали условия. А русских… интеллигенцию, дворян – перебили и выгнали, самых умных и трудолюбивых крестьян раскулачили и выслали в малопригодные для жизни места. Вот евреи остались тут жить с прочими революционерами типа родителей Окуджавы, на Арбате поселились, а их детишки уже поперли всюду, в литературе, музыке, в науке. До самых семидесятых они тут вне конкуренции были, когда их начали понемногу выдавливать, и до сих пор никак выдавить не могут.
В голосе Татьяны уже явно звучало недовольство, что разговор потек в этом «русле». Тем не менее, она решила на явный негатив в отношении «национальной гордости великороссов», ударить в ответ по украинской:
– Вы тут явно пытались мне доказать, что русские малоталантливый народ. Но вам ли об этом говорить. Чего такого выдающегося выдвинул за те же сто лет украинский народ. Назовите хоть бы одного поэта, равного вышеназванным хоть русским, хоть евреям, или хотя бы не столь значимым, а где-то на уровне Твардовского или Вознесенского. Надеюсь, Евтушенко вы не будете относить к украинским поэтам.
Богдан понимал, что на его «выпад» скорее всего последует, что-то типа им услышанного и спешно обдумывал как ответить:
– Нет, Евтушенко никакого отношения к Украине не имеет, да и большим поэтом я его не считаю, скорее большим пиарщиком. А что касается украинской литературы… Да, я согласен, после Шевченко чисто украинских выдающихся поэтов в общем-то и не было. Но для этого имелись объективные причины, все наши таланты были вынуждены развиваться в лоне русской культуры и её же обогащали. Гоголь, украинец, а считается великим русским писателем, а если бы имел возможность писать на украинском языке, то стал бы великим украинским, но не имел. Для литературы фактор языка основополагающий в первую очередь для поэтов. Потому у нас и не появились выдающиеся поэты, ведь наш язык в тени русского не мог полноценно развиваться, да и сейчас еще не может.
– Интересное суждение. Признаться, я знакома с некоторыми украинцами – москвичами. Они хоть и скрывают свои националистические настроения, но нет-нет, это в них прорывается. Но вот такого анализа украинского языка и литературы обоснование их отставаний, я слышу впервые. Обычно они чуть не кричат, что все ваши поэты и писатели на голову лучше не только русских, но и всех в мире. Безо всякого обоснования конечно. А вот вы… Да, очень, очень интересно, – Татьяна вновь задумалась.
– Я вижу, тема поэзии, она у нас как-то сползла в область истории и политики. Вы не хотите несколько сменить тему и вообще поговорить о чем-то другом, о той же политике, раз уж мы ее затронули? – Богдан уже уверенно чувствовал себя, даже фривольно закинул ногу на ногу.
Впрочем, предлагая сменить тему, он не был уверен, что Татьяна согласится говорить на эту совсем не женскую тему. Но Татьяна вновь усмехнулась, обнажив свои идеальные зубы:
– Ну что же, можно и о политике поговорит. Например, о ситуации на Украине. Об этом вы, наверное, хорошо осведомлены? Давно хотела поговорить с человеком оттуда, чтобы судить не по журналистским репортажам, а из первых рук. А то, если послушать наших политологов, то виной всему какие-то бандеровцы, они всю эту бучу подняли. А ваши в интернете во всем Россию обвиняют. А вы как на все это смотрите, на чьей вы стороне?
– Интересный вопрос: на чьей я стороне? Да ни на чьей. Мне никто не мил, ни западенцы, ни кто за Януковича глотки рвал, ни эти, которые сейчас в Донбассе затеяли беспорядк