– Да я в курсе, тут тетка твоя звонила, тоже просила разузнать про свою мать…
По всему эта просьба тяготила генерала. Ему не хотелось ничего узнавать. Ведь сам он фактически потерял связь со своей малой родиной. Родители его давно умерли, их дом он продал, и уже ничего не связывало генерала Чмутова с Донбассом.
– Ну, прямо ума не приложу, чем я вам всем могу здесь помочь, – гримаса исказившая лицо генерала, сейчас в шлепанцах и пижаме совсем генералом не смотревшимся… Так вот, та гримаса весьма «красноречиво» свидетельствовала: как же вы меня все достали.
– Дядя Валера, но вы ведь генерал, наверное, у вас есть свои каналы связи? – задал вроде бы вполне резонный вопрос Богдан.
– Какие каналы… да и генерал я… я считай одной ногой уже на пенсии. К тому же к командованию, оперативно-тактической работе я не имею никакого отношения. Я ж политработник и отвечаю за идеологическую работу в армии. А какая у нас сейчас идеология… а!? – Чмутов раздраженно махнул рукой и полез в шкаф за коньяком и рюмками.
Увидев, что племянник Галины Тарасовны, по всему, мужик неглупый, Валерий Григорьевич, решил не сворачивать разговор, а наоборот, поговорить по душам, тем более давно уже нуждался в таком вот собеседнике со стороны, чтобы высказать наболевшее, то что он не мог сделать на службе. Он уже давно чувствовал себя там лишним, а желание излить кому-нибудь что накопилось на душе, нуждалось в «выходе». Они выпили и генерал, как будто раскрепостился, его явно потянуло на откровенность:
– Пойми, Богдан, ничем я сейчас помочь не в состоянии, и не потому, что не хочу, а потому что не могу. Тут полная неразбериха. Даже в генеральном штабе никто толком не знает, что происходит в Донбассе. У нас сейчас молодая генеральская поросль всем заправляет, а нас кто еще советские училища и академии кончал, потихоньку отставляют. Они себя пиарят, а толку мало. Да и с чего тому толку быть, если все двадцать лет, что Украина независима, нашу армию не укрепляли, а разваливали и разворовывали. Вон мобилизацию резервистов объявили, а обмундирования для них нет, оружия нет, кормить нечем, перевозить их, ни автотранспорта, ни ГСМ нет. Даже если кто и хочет воевать, не чем и не на чем.
– Неужто, настолько все плохо? – заедая коньяк поданным генералом печеньем, недоверчиво спросил Богдан.
– Плохо, очень плохо. Наша армия не то, что к большой войне не готова, она вообще ни к чему не готова. Солдаты, даже те, кто по году прослужили, почти не умеют стрелять, гранаты вообще никогда не кидали…
Богдан вспомнил свой горький опыт пребывания в учебном лагере УНА-УНСО и склонен был поверить генералу.
– Совершенно необученных мальчишек гонят на убой, – подбородок Чмутова мелко трясся не то от горести, не то от возмущения.
– А против кого они воюют? Я слышал, что на стороне сепаратистов воюют российские регулярные части, – пытался выяснить подробности донецкого противостояния Богдан.
– Да если бы так, то не так уж плохо. С нашей стороны 18-20 летние губошлепы и с их такие же, ни те убивать не привычные, ни эти. А с той-то стороны не губошлепы, а мужики прошедшие Приднестровье, Чечню, Осетию, Югославию. В России таких архаровцев пруд-пруди. Вот они-то против нас там и воюют и еще едут и едут. Для них убить все одно, что высморкаться, лить кровь дело привычное. Таких даже малого числа хватит, чтобы наших губошлепов тысячи положить.
– Но если там не регулярная армия, а сброд, пусть даже сброд профессионалов, то у нас все же армия регулярная и большое преимущество в тяжелом вооружении, у нас танки, артиллерия, авиация. Потом, кроме частей срочников и резервистов формируются добровольческие батальоны. А это уже не губошлепы, – возразил Богдан.
– Формируются, но какой у них опыт, у всех этих бывших УНА-УНСОвцев, разве с теми зубрами их сравнить, которых с собой Стрелков привел, – генерал горестно опрокинул в себя очередную рюмку.
У Богдана возникло спонтанное желание вступиться за УНА-УНСО, но он сдержался и промолчал. Он хотел, чтобы его собственный боевой опыт остался тайной для этого идеологического генерала украинской армии. Тот же продолжал разглагольствовать:
– А танки, артиллерия, самолеты… я же говорю у нас отвратительно обученная армия. Для тех же опытных гранатометчиков или расчетов ПЗРК все они легкие мишени. Это уже и по сводкам видно, хоть у нас и безбожно скрывают потери. Чуть не через день мы теряем самолеты и каждый день БТРы, БМП, танки, двухсотые каждый день, бывает, что и десятками. И знаешь, кого в этих потерях в первую очередь обвиняют? Таких как я, старых генералов, долго служивших в советской армии, а если еще и с русской фамилией, то это первый кандидат в предатели. Дескать, мы сами москали и передаете своим соплеменникам секретные данные. Они за двадцать три года растащили, угробили лучшую часть Союза, поднесенную им как на блюдечке с голубой каемочкой. В составе Союза Украина была богатейшей республикой, а сейчас… сплошная параша. Больше двадцати лет независимости никто ничего не строил, все только растаскивали. Ты сейчас из Москвы приехал, Москва–Сити видел? – Валерий Григорьевич потянулся к бутылке, вновь разлил коньяк и жадно выпил безо всякого тоста, будто спешил залить какой-то пожар внутри себя.
– Видел, а при чем здесь… – Богдан не мог понять куда клонит генерал.
– А при том, что в России хоть и воруют по-черному, но и строят что-то. Москва-Сити построили, в Екатеринбурге вон небоскребы как на Манхеттене стоят. А у нас ничегошеньки, только воруют. Назарбаев вон Астану, целый город красивейший за это время отстроил, Алиев Баку как игрушку отстроил. А у нас ничего, все как было при советской власти, рушится, догнивает. И армия тоже догнивает, ни на что не годная, – генерал раздраженно махнул рукой.
– Дядя Валера, я что-то не пойму. Неужто, таких уж непобедимых ветеранов привел с собой Стрелков. Что, у него там целая армия? Ну, сотня, может две и что с ними вся украинская армия и нацгвардия не могут справиться? – Богдана не интересовало, кого там считают виноватым и крайнем в генеральской среде, кто превратил Украину в парашу, он повернул разговор вновь в интересующее его «русло».
– Для того чтобы посеять панику и подорвать боевой дух армии не нужно много врагов. Достаточно провести несколько громких операций с большими потерями для противника. Вон несколько дней назад под Луганском из ПЗРК наш ИЛ-76 сбили. Сразу семьдесят человек во главе с генералом погибли. И таких примеров только с меньшими потерями сколько угодно. Эти как ты выразился сотни две уже положили не менее полутысячи наших губошлепов. А на выходе у нас паника и растерянность, у них что-то вроде ореола непобедимости и уже местные в результате такого пиара к ним идут, становятся рядом с ними, перенимают боевой опыт. И из России все больше этих флибустьеров подтягивается, видя, как они наших солдатиков десятками кладут. Так эти сотни две постепенно превратятся в тысячи. И чем все это кончится?… Боюсь, что полномасштабной гражданской войной, – Чмутов вновь потянулся за бутылкой, чтобы разлить остатки коньяка.
– Но как же мне все-таки узнать, что случилось с бабушкой и ее домом? – увидев что генерал уже основательно опьянел, Богдан вспомнил про то зачем он собственно сюда пришел.
– Дом… ха-ха. Стрелять-то у нас тоже не умеют, вполне могли зажарить вместо сепаратистов по жилому сектору. Артиллеристы те, что срочники, почти не проводили учебных стрельб, а те, что из резерва призвали, если чего и умели, давно уж все забыли. А там чуть прицел сбился, и снаряд в чей-то дом или огород летит. Все может быть. Тетка твоя тоже, когда мне звонила, выяснить просила про дом и бабку твою. А что я могу выяснить? Ни-че-го. У нас в генштабе тоже вид делают, что руководят боевыми действиями, а на самом деле все идет как идет, самотеком. Такая армия не может эффективно воевать, а нацгвардия она сама по себе, она нам фактически не подчиняется…
Богдан покинул квартиру Чмутова, когда уже допили бутылку и генерал заплетающимся языком чуть не плача извинялся, что помочь не в состоянии. Что делать дальше, куда идти он не знал. В Винницу ему ехать не имело смысла, в Москву тоже. При нем имелась записная книжка с телефонами его старых знакомых по УНА-УНСО. Он стал звонить по киевским номерам. Зачем? Сначала Богдан имел цель найти место, где переночевать – он уже не мог больше спать на вокзальных скамейках. Даже на нарах в бригадной бытовке в Подмосковье было не так муторно. Некоторые номера не отвечали, по другим отвечали совершенно посторонние люди. Наконец, ответила жена его старого товарища, вместе с ним обучавшегося в лагере военной подготовки и тоже воевавшего в Чечне. Товарища ранили еще до гибели их отряда и малоквалифицированный врач-чеченец не смог спасти ему руку, которую ампутировали. Эта ампутация, в общем, его спасла, так как когда погиб отряд его уже через Грузию эвакуировали на Украину. Жена сообщила, что Петр (так звали товарища) сейчас занимается набором личного состава для одного из добровольческих батальонов, ведущего боевые действия в Донбассе. Она сообщила адрес офиса, где Петр в данный момент находится.
Нет, у Богдана не было мысли записываться добровольцем. Он просто хотел поговорить со старым товарищем. Хотя, где-то в глубине сознания уже был готов к тому, что если Петр предложит ему нечто вроде работы, хоть за символическую оплату – согласиться. Конечно, о передовой он даже не думал. Он надеялся, что с учетом его здоровья ему и подберут соответствующую работу… не связанную с непосредственным участием в боевых действиях. Надо же на что-то надеяться, когда вообще надеяться не на что.
Однорукий Петро встретил Богдана, как старого друга, с которым они провоевали бок о бок не один год. Хотя на самом деле они куда более общались во время совместных госпитально-больничных мытарств уже после возвращения из Чечни.
– Богдан, друже, сколько лет, сколько зим, – Петро успевал и обнимать, и хлопать Богдана своей одной рукой.
Наличие увечья полученного в «боях с москалями» позволило Петру сделать нечто вроде карьеры. О том свидетельствовала его нынешняя «должность» и уверенный снисходительно-вальяжный тон.