После таких откровений и без того пасмурное настроение добровольцев еще более «опустилось». «Что будет, что будет»,– не оставляла тревога Богдана. Отойдя в сторону, он стал звонить матери. Сообщил, что вставляет окна в одном из офисов Днепропетровска. На тревожный вопрос Оксаны Тарасовны, насчет проводимой по всей Украине мобилизационных мероприятий, он ответил, что попытка была, но после медкомиссии его сразу же отпустили… Богдан как мог успокоил мать, но сам спокойствия совсем не испытывал.
Когда батальон стал грузиться в БМП и КРАЗы, Богдан отчетливо вспомнил, как мучительно целыми днями, особенно без привычки, носить «сбрую», состоящую из бронежилета и каски, приходилось ему в Чечне. Бронижелеты тогда у них были старые советского производства. Они весили, что-то около 20 килограммов, сковывали движения, в них было жарко в жару и они немилосердно выстуживали тело в холод. А толку от них… Защищали они только от пистолетных выстрелов, да еще от осколков мин и гранат. С того же АКМа в упор этот «броник» прошивало насквозь. А с дистанции если и не пробивало, то динамический удар оказывался настолько силен, что боец все одно выбывал из строя, ибо чувствовал себя как после контузии. Богдан помнил как над ними из-за этих «броников» смеялись чечены. Они в основном щеголяли в западных брониках из кевлара. Те тоже особо не защищали, но были намного легче и эстетичнее. Сейчас им выдали «корсары», бронежилеты украинского производства. Но только у командного состава они были высшего класса прочности, а у рядовых более дешевые, и естественно куда более «пулепробиваемые». Определенным плюсом этих отечественных броников, стал относительно небольшой вес, что-то около десяти килограммов.
Раздалась команда: по машинам!… Вскоре колонна тронулась. Проезжали села, поселки, небольшие города. За исключением мальчишек на вереницу военной техники никто внимания не обращал. Вновь создавалось впечатление, что большинству гражданского населения эта война никак не интересна и совершенно их не касается. Чем ближе к фронту, тем сильнее ощущалась напряженность. Она незримо висела в этой летней жаре, в плотном пыльном воздухе, в этой степи, разрезанной линиями лесопосадок. Стала слышна артиллерийская канонада. По звуку Богдан определил, что это «работал» ГРАД. Во второй половине дня добрались до временного базового лагеря, своего рода «аэродром подскока», откуда уже подразделения конкретно распределялись и отправлялись на передовую. Здесь наскоро пообедали и вновь загрузились в транспортные средства. И батальон уже поротно разъезжался по разным точкам Украинско-ДНРовского противостояния, менять на позициях добровольцев других батальонов. Роту Богдана посадили на броню и внутрь двух БМП, в кузов грузовика ГАЗ-66. О приближение к фронту, кроме усиливающейся канонады, «сигнализировал» сгоревшие оставы БМП, автомашин от грузовиков до УАЗиков. В голове той сожженной колонны стоял танк с распущенной гусеницей и сорванной башней… Они продвигались по местам недавних боев, где наступали части ВСУ и добровольцы. Ехавший с ними офицер-проводник пояснил, что здесь под артиллерийский огонь сепаратистов попала механизированная колонна ВСУ.
Начало смеркаться, когда свернули с шоссе на проселок. Ехавший на головной БМП проводник сбился с дороги. Колонна остановилась, и проводник с ротным о чем-то совещались, не зная, куда двигаться дальше. При свете фонариков они сосредоточенно вглядывались в карту. Почему-то решили ехать не по проселку, а прямиком через поле, где имелась натоптаная хорошо видимая тропа. Когда тронулись совсем стемнело. По полю проехали не более ста-стапятидесяти метров, когда едущую впереди БМП как будто чуть подбросило вверх. Из-под нее вырвался сноп пламени и тут же прогремел взрыв. Богдан смутно помнил, как на чеченской войне подрывались на противопехотных минах его товарищи. Сейчас же он стал свидетелем, как сработала противотанковая мина-тарелка. Именно на нее наехала БМП. «Тарелка» сработала не сразу, а где-то уже под задней частью БМП. Потому, находящиеся рядом с механиком-водителем ротный и офицер-проводник почти не пострадали. Сидевшие на броне и в середине транспортного отделения получили различной степени контузию, а вот тем, что сидели сзади… Пробив бронированное днище БМП осколки «тарелки» поразили четверых. Один оказался «двухсотым», трое «трехсотыми» и БМП «разулся» на обе гусеницы. После взрыва водитель ГАЗ-66 резко затормозил, и сидящие в кузове больно ударились о борта, кабину и друг о друга. Побежали к БМП выводить контуженных, выносить раненых. Одного ранило легко осколком в руку, у второго осколки перебили ноги. Их жалко скулящих положили на траву, которой заросло не паханное и не засеянное этой весной поле. Зато третий раненый орал благим матом – осколок снизу попал ему в седалищную часть.
Ротный, стучал ладонями по ушам, пытался вернуть «в рабочее состояние» свои барабанные перепонки. Офицер-проводник, казалось, совсем не пострадал. Он виновато разводил руками и оправдывался перед не слушающим его ротным:
– Не пойму, как такое могло случиться. Вот она тропка, по ней наши бойцы и туда и обратно по многу раз ходили, и никто не подрывался.
– Мина противотанковая, оттого и не подрывались. А тут БМП, в нем почти десять тонн, – Богдан посмотрел на проводника с презрением, и пошел помогать ротному фельдшеру перевязывать раненых.
Ротный, наконец, привел свой слух в порядок и топтался возле раненых, явно не зная, что делать дальше. Наконец, он по рации, связался с командованием и дрожащим голосом доложил, о том, что наехал на мину и о потерях. В ответ его, видимо, отматерили. Он опустил рацию и растерянно произнес:
– Сказали, что хотите делайте, но чтобы на позициях были до исхода суток… А как мы туда… с ранеными и двухсотым?
Возникла пауза. Ротный не знал что делать, проводник, чувствуя свою вину за случившееся, тоже молчал.
– Говоришь, пехом вы тут свободно ходили, – вдруг, неожиданно даже для себя, спросил у проводника Богдан.
– Да, зуб даю, и туда и обратно. Вот по этой тропинки бойцы в село за водкой бегали, – с готовностью отозвался проводник.
– Тогда, чего тут думать. Раненых и двухсотого в задний БМП и в 66-й, пусть в госпиталь везут. А самим дальше пехом. Если здесь еще мины есть, они наверняка такие же, от веса человека не взорвутся. А идти-то еще далеко? – вновь обратился Богдан к проводнику.
– Да нет, километра полтора-два осталось. Вон ту зеленку пройдем, и оттуда уже наши позиции видны, – обрадовался, что выход, кажется, найден, проводник.
Богдан замолчал, не желая больше «отнимать хлеб» у ротного. Тот, наконец, закомандовал:
– Грузите двухсотого в БМП, а трехсотых в 66-й и возвращайтесь на базу. Остальные… дистанция пять шагов, в затылок друг другу… вперед!
До позиций добрели уже почти в темени – в этих широтах вечер быстро сменяет ночь. Ротный с проводником пошли в землянку выполнявшую функцию штаба. А измученных прибывших окружили бодрые, ибо были на легкой «поддаче», но в основном небритые и довольно грязные местные сидельцы.
– Вы откель хлопцы будете?… Салажня?… А воевавшие есть? – сразу стал задавать вопросы один из местных младших командиров, худой мужик лет тридцати с гаком, заросший иссиня-черной щетиной.
– Есть, вон чеченец, – кто-то из прибывших бойцов указал на Богдана.
Щетинистый подошел:
– Ты, что ли чеченец?
– Да какой я чеченец, просто воевал в Чечне, вот и прозвали так, – отмахнулся Богдан.
– Понятно друже. Пойдем, потолкуем. Ты в Чечне вместе с УНСОшниками воевал, а у кого?
– У Порубайло. Слышал о таком?
– Порубайло?… Так вроде его со всем отрядом там москали покончали, – щетинистый посмотрел на Богдана с подозрением.
– Да, на моих глазах. Меня контуженного спрятали… в общем не нашли.
– Ну, тогда понятно, друже… А почему же тебя, ветерана, тут не на роту и даже на взвод не поставили? Смотрю, командуют у вас какие-то дети, а тебя битого мужика в рядовых держат, – недоумевал Шетинистый.
– Да то я сам не захотел, не мое это, – не стал вдаваться в подробности Богдан.
Почему-то Щетинистый поверил и не стал больше пытать Богдана, что, как и почему. Более того он заговорил с ним доверительно:
– Я тебе вот что сказать хочу. Ты своих настрой, чтобы не расслаблялись в первые дни. Тут у сепоров специальные диверсионные группы шастают, часовых снимают, гранаты в окопы бросают. Потом втянетесь, а с непривычки проспать можете.
– А вообще-то как тут участок… неспокойно? – в свою очередь поинтересовался Богдан.
– Да нет, средний участок, не курорт, но и не пекло. Вот у соседей, что ближе к границе, у них куда опаснее. Там их с российской территории почти каждую ночь «ГРАДы» долбят. У них за неделю до десятка «двухсотых» набирается, не считая трехсотых. А у нас двухсотых за это время ни одного и трехсотых не много, – пояснил Щетинистый.
– Как это с российской… и что никто из международных наблюдателей их засечь не может? – удивился Богдан.
– А как засечешь. Там по ночам наблюдатели не стоят. Можно со спутника американского засечь, но они стреляют строго тогда, когда спутники слежения эту территорию не наблюдают. Поди докажи, что стреляли. Но наши приноровились. Как только по времени американский спутник уходит, и они с позиций уходят и ГРАДы в основном пустое место долбят. Но не всякий раз получается. Далеко от позиций не уйдешь, а залп ГРАДа большую территорию накрывает. А отсюда до границы далеко, ГРАДы не достают. Здесь только диверсионные группы шухарят, их опасаться надо. Есть тут, которые под чеченцев работают. Подползут и с криками аллах-акбар окопы гранатами забрасывают.
– А может и в самом деле чеченцы? Я слышал, за сепоров кадыровцы воюют, предположил Богдан.
– Да нет, на понт берут. Знают, что этих зверей все боятся. Подстрелили тут одного из тех «акбаров», остался лежать недалеко от наших позиций, а остальные убежали. Документов при нем не нашли, но рожа обычная, москальская, да и татуировка на нем была ВДВ. Видать из бывших твоих противников по Чечне и возраста примерно твоего… А чеченцы у сепоров действительно есть, но те вроде у нынешнего их главного атамана Захарченко в «Оплоте» кантуются, чуть ли не в его личной охране, те по полям ночами не шляются…