– Надо эту сволоту вычислить и завалить. Точно, гад бьет, редко, да метко. После него даже трехсотые, считай как двухсотые. Попробуй, посторожи его, выследи как-нибудь,– не то приказывал, не то просил Грач, отлично понимая, что для пулеметчика выслеживать матерого снайпера, задание невероятно трудное и смертельно опасное.
– Хорошо, командир, попробую, – без восторга, но как всегда совершенно спокойно согласился Крест.
Он подошел к наскоро перекусывающему банкой тушенки с сухарями Леониду, поставил задачу:
– Малек, я ночью сегодня не сплю, снайпера караулить буду. Он любит по ночам и ближе к вечеру на охоту выходить. Скорее всего по тепловизору, прибору ночного видения, нас отслеживает.
– А как же мы завтра воевать-то будем, если ночь не спать?– не обрадовало предстоящее бдение Леонида.
– Да, ты мне для этого дела совсем не нужен, спи. Для этой игры в прятки мне патронов много не нужно. Одной очереди достаточно… если я его, а если он меня – всего одной пули,– Крест усмехнулся, видя как побледнел от его слов Леонид.– Не боись Малек, прорвемся. У меня перед ним преимущество. Он же в свой тепловизор смотреть будет, а я знаю, как они в темноте светятся. Схожу к местным, у них я видел, тоже тепловизор есть, так что и здесь мы с ним на равных будем. А ты спи, тебе отдохнуть надо. Что-то ты совсем вареный стал, еле шевелишься…
Эта ночь, как и предыдущая, выдалась неспокойной. Леонид на удивление быстро привык дремать, не обращая внимания на одиночные выстрелы или шальные автоматные очереди. И в эту ночь он прикемарил в какой-то пустой комнате на третьем этаже, с заложенным мешками с песком окном, постелив под себя бушлат и укрывшись другим. Но где-то после полуночи его разбудила хорошо ему знакомая очередь из ПКМа Креста. Она донеслась откуда-то с чердака. Леонид прислушивался, но больше очередь не повторилась и он вновь задремал. Знакомая дробь хлопающих звуков вновь его разбудила уже где-то после двух часов ночи. На этот раз ПКМ выпустил три-четыре короткие очереди, откуда-то со второго этажа. И вновь Леонид почти погрузился в дремоту, когда в комнату почти бесшумно проник Крест. Ни слова не говоря, он начал «рассупониваться»: снял бронежилет, что было под ним, и принялся растирать себе грудь.
– Что случилось? – чуть громче, чем обычно спросил Леонид.
– Не ори… Ничего не случилось, все как и положено на войне. Он мне в «бронник» из СВД попал. Хорошо прямо в пластину, а не между… мог бы и пробить, – в тусклом лунном свете Крест продолжал энергично массировать большой синяк на своей выпуклой груди.
– Он, что обнаружил тебя?
– Он меня, я его, но у меня-то ПКМ, а не СВД и стреляю я не одиночными.
– И что? – не врубался в лаконичную речь Креста Леонид.
– Снял я его, вот что… Ладно все, спим. Ты меня больше не трогай, надо хоть немного до утра соснуть…
В уличных боях группы штурмующих добровольцев и обороняющихся ополченцев нередко перемешивались. В виду плохой организации и взаимодействия, как с одной, так и с другой стороны боевые действия развивались хаотично, противники недостаточно хорошо знали город, далеко не у всех командиров даже имелись его карты. Иной раз было непонятно, кто кому выходит в тыл и окружает.
Обстрелы, взрывы снарядов, гранат, свист пуль… все это в те дни оказалось для Леонида не самым ужасным из того что он увидел. Ему пришлось помогать фельдшеру оказывать помощь раненым, в том числе и тяжелым. Он впервые наблюдал как получают ранения на войне и как выглядят раненые: конечности с оборванными жилами и торчащими костями, вскрытая брюшная полость, кишки… Сначала от этого подташнивало. Но он освоился довольно быстро и уже в третьем-четвертом случае без дрожи в руках разрезал лямки бронежилетов и разгрузок, и даже сам, не дожидаясь медбрата, накладывал повязки, специальным кровоостанавливающим порошком обрабатывал раны. Вкалывать обезболивающее пока не решался. Зато наблюдал как оное действует – раненый вроде и боли не чувствует, но в то же время и двигаться не может.
Cамым муторным делом стала эвакуация раненых в тыл. Обычно ее проводили по ночам. Но когда раненый был тяжелый и фельдшер никак не мог ему помочь на месте, его приходилось транспортировать прямо во время боя. Такие группы, раненого и сопровождавших, обычно прикрывал Крест. При этом иногда приходилось выходить из здания и вести отвлекающий огонь из-за естественных укрытий, типа придорожных канав или деревьев. Но не всегда это удавалось. Один раз в такую группу раненого и двух переносчиков попала граната, а потом их всех добили очередями из домов частного сектора. И опять все это случилось прямо на глазах Леонида. Но снайпера, судя по всему, Крест действительно «снял». Во всяком случае, после той ночи он больше никак не проявился. Тем не менее, в результате постоянных обстрелов, рота продолжала нести потери, в основном ранеными. Но и противник, похоже, осознал, что среди защитников здания немало опытных бойцов. На рожон они уже не лезли, даже мелкие вылазки полностью прекратились, зато усилился минометно-артиллерийские обстрелы. В отличие от выстрелов и очередей из стрелкового оружия к минам и снарядам Леонид никак не мог привыкнуть.
– Не менжуйся, от того что летит в тебя ты свиста не услышишь. Наоборот, пока обстрел никто на штурм не пойдет, чтобы под собственные снаряды не попасть. А вот когда тихо, всякое случиться может, – как мог успокаивал его Крест.
И действительно, уже на третью ночь, Леонид был настолько измучен, чувство опасности притупилось, и он уже мог относительно спокойно спать, даже когда среди ночи вдруг начинали рваться где-то снаряды.
Мобильная связь, то появлялась, то пропадала. Леониду, наконец, удалось с четвертого этажа дозвониться до Ларисы. Девушка пока благополучно проживала в родном доме, но в безопасности себя в нем, конечно, не чувствовала. Интенсивность обстрелов поселка возросла еще сильнее. Ей уже не только по ночам, но и по нескольку раз в светлое время приходилось сидеть в знакомом Леониду подвале. Он звонил в относительное затишье и потому сумел убедить ее, что по прежнему находится в Луганске, и жизни его ничто не угрожает, а занимается он хозработами и переноской раненых, прибывавших с передовой. Ну, и в обязательном порядке в заключении Леонид заверил, что рано или поздно освободится и обязательно за ней приедет и увезет в Москву.
После трех дней боев, не давших особого преимущества добровольческим батальонам, к ним вновь подошли подкрепления и наступление возобновилось с новой силой. Прошел слух, что к Иловайску Украина стянула едва ли не все добровольческие батальоны, свою основную ударную силу. Уже в первый день нового наступления добровольцы сильно потеснили ополченцев к северной окраине. Рота Грача успешно отбила все атаки, но здание уже глубоко обошли с флангов и, чтобы не оказаться не просто в окружении, а фактически в глубоком тылу противника необходимо было оставить позиции и отступать. Грач постоянно запрашивал штаб обороны города, докладывал обстановку. Но там, похоже, не очень владели ситуацией и медлили. В конце-концов разрешение на отход получили. Впрочем, получился уже не отход, а прорыв из окружения. Прорываться пришлось под покровом ночи, и все равно потери в эту ночь превысили все, что были до того вместе взятые. Из остававшихся в составе так называемой роты 36 человек, в северную часть города, остававшуюся в руках ополченцев, вышло только 19 человек, из которых четверо оказались ранены. Про судьбу остальных было трудно сказать что-то определенное. Кто-то погиб, кто-то ранили или взяли в плен, кто-то просто втихаря свалил, спрятавшись где-нибудь на огороде среди растительности, или в брошенном хозяевами доме. Как и следовало ожидать, «потеряли» в основном «пушечное мясо», состоявшее из «нариков». «Идейные» закончились еще раньше, их либо выбили, либо они сами сбежали. Из опытных бойцов лишь один получил серьезное ранение, но его вынесли на себе товарищи, которые своих не бросали.
Когда в руках ополченцев осталась лишь северная окраина Иловайска, в центре города, над зданием местной администрации, добровольцы под прицелом фото и кинокамер подняли желто-голубой флаг. Данное обстоятельство подвигло командование АТО официально объявить, что город взят полностью. Ополченское командование не преминуло ответить, что город почти полностью под их контролем. Лишь жителям этого попавшего в жернова молоха войны города, тем, кто не успел убежать, или им было некуда бежать, и они сидели по подвалам… Им было абсолютно все равно, какой флаг трепещет над зданием городской администрации. Они хотели, чтобы этот ад поскорее закончился, все равно, как и в чью пользу, чтобы вернуться к нормальной человеческой жизни.
В задачу Креста и Леонида входило прикрывать отход из здания, которое они обороняли несколько дней. Но Крест уже перед самым выходом, в кромешной ночной темноте о чем-то почти шепотом переговорил с Грачем, после чего подошел к Леонида и, так же тихо, чуть не на ухо зашептал ему:
– Значит так, уходим быстро, от меня не отставай, этих нариков прикрывать не будем. Набей все ленты что есть, уложи в РД, а цинки, что остались, бросай, иначе с такой тяжестью далеко не уйдешь. Понял свою главную задачу, от меня не отстать? Все остальное по боку.
Это означало, что Грач разрешил ради скорости бросить часть боеприпасов и не выручать «пушечное мясо», если те попадут в тяжелую ситуацию. Циничный приказ, но Леонид не возмутился даже про себя. За эти несколько дней он увидел, что представляет из себя «переменный состав», который поддерживает свой «боевой дух» регулярными дозами героина и «косыми» сигаретами. Без этих взбадривающих факторов они обычно пребывали в глубоко апатичном и безразличном состоянии, или наоборот без «дозы» их начинало «ломать». Дозированно подкармливать таких бойцов входило в задачу ротному фельдшеру, что делалось им с величайшей неохотой. Сейчас фельдшер по приказу Грача отдал остатки наркотиков наркошам, чтобы они взбодрили себя перед прорывом. За эти дни Леонид так устал физически и еще более морально, что ему было абсолютно не жаль этих людей. Они прибыли сюда в надежде по легкому словить кайф, но попали на настоящую, серьезную войну. А для него главным в эту ночь было просто выжить, и он понимал, что это возможно лишь в том случае, если он не отстанет от Креста.