24
Едва прибыли в Иловайск, и Богдану стало ясно, что война в городских условиях действительно в корне отличается от войны в поле. Там главное «действующее лицо» во всяком случае в этой войне, это артиллерия, здесь – стрелковое оружие и гранатометы. АТОшных сил в город нагнали вроде бы немало. Едва ли не все добровольческие батальоны, если не в полном составе, то частично здесь присутствовали, но их численность, качество экипировки и вооружения сильно различались. Если в батальоне «Д» насчитывалось несколько сотен человек, и все они были прекрасно вооружены и экипированы, а группы бывших стрейкболистов так и еще неплохо обучены, то остальные батальоны имели в разы меньше и личного состава, и во всех остальных компонентах вооружения и боевой подготовки сильно уступали. Поначалу и боеприпасов имелось в избытке. Хуже обстояло дело со взаимодействием. Каждый батальонный командир «тянул одеяло на себя», рвался вперед, не считаясь с потерями, или наоборот «тормозил», сберегая своих бойцов. Потому согласованных боевых действий не получалось. Если «Д», наступая с запада, легко вошел в Иловайск и быстро продвинулся до железной дороги, то остальные сразу забуксовали. Богдану и прибывшим с ним повезло, их командир не рвался прослыть героем и людей на убой в лобовые атаки не гнал.
Взводом Богдана пополнили роту, которая «зачищала» частный сектор с юго-восточной стороны города. Впереди шли несколько бойцов, так называемый дозор, за ними в десятке метров неспешно шла БМП, за ней пешая охрана БМП и группа бойцов, досматривающая дома и дворы. Сепаратисты атаковали взвод небольшими подвижными группами из домов и огородов, делали несколько очередей из стрелкового оружия и гранатометов, и тут же скрывалась среди растительности или прямо в канализационных люках. Эти наскоки успешно отбивали, но нападавших не преследовали, стараясь как можно тщательнее зачистить уже завоеванную территорию. Продвигались вперед медленно, ибо не все местные ушли, в некоторых домах обнаруживались жители. На всякий случай, чтобы не могли сообщить о продвижении добровольцев сепаратистам, у них отбирали мобильные телефоны. Такая тактика могла иметь успех, если бы зачищались все улицы, хотя бы с примерно одинаковой скоростью. Но опять кто-то урывал вперед, кто-то отставал, а некоторые переулки вообще оставались незачищенными. В результате полноценного занятия частного сектора не получилось и к вечеру, дабы не попасть ночью в окружение, пришлось вернуться на исходные позиции. Добробаты оказались не в состоянии держать зачищенную территорию, элементарно не хватало сил.
Богдан полностью ощутил, что такое ответственность за подчиненных в боевой обстановке. Ему приходилось уже не жалея здоровья успевать везде, и впереди, и сзади, сдерживать дозорных, подгонять тех, кто осуществляли зачистку домов и дворов. Кроме того он постоянно прислушивался к рациям, которыми его согласно должности обвешали сразу тремя. Они были настроены на разные частоты и осуществляли связь с ротным, комбатом, базой. Переговоры по рациям слышали все рядом стоящие и порой они нервировали, ибо там постоянно матерились и передавали разную информацию, иной раз истошные требования немедленно прислать подкрепление, или забрать двухсотых и трехсотых. Зарядки рации хватало не более чем на двое суток и если не находили возможности ее подзарядить в полностью обесточенном городе, она садилась и связь, естественно, прерывалась, что тоже сильно тормозило и дезорганизовывало наступление.
На следующий день вновь началось наступление по «всему фронту» в черте города. Взвод Богдана, наконец, преодолел частный сектор и теперь наступал под прикрытием БМП на административный центр. Снарядами из башенной пушки удалось разбить часть стены дома, из которого отстреливались сепаратисты, и они его спешно покинули. Так продвинулись вперед метров на сто-стопятдесят. Потом после интенсивного обстрела заставили противника отступить со следующего рубежа… Тем не менее, в целом наступление развивалось по-прежнему медленно. Старая БМП, более или менее выполнявшая свои функции во время зачистки, теперь то и дело останавливалась из за неполадок, то с двигателями, то с тягами. К тому же, когда противник засел в капитальном здании сталинской постройки, его стены оказались пушке БМП уже не по зубам и этот рубеж обороны «колорадов» взять не удалось. Его пришлось обходить, оставляя в тылу. За четверо суток таких нудных и неспешных боев сепаратистов оттеснили на северную окраину, а те, что оставались в тылу, потом прорывались к своим, как правило, по ночам.
Как-то такая группа сепаратистов прорывалась на участке роты Богдана. Тогда случился какой-то непонятный дурной ночной бой. Все стреляли, не зная куда, и не понимали откуда стреляют по ним. Богдан приказал своим сидеть за стенами здания школы и не высовываться, не ровен час не чужие, так свои подстрелят. Когда стрельба, наконец, утихла, ротный послал несколько групп бойцов прошерстить улицы и проулки, по которым прорывались «колорады». К позициям взвода Богдана вышли трое таких бойцов, волоча за собой человека неопределенного возраста в комуфляже и с георгиевской ленточкой на груди.
– Во, колорада, поймали, до ротного волокем. Раненый сука, еле идет, – пояснил старший группы, держа пленного за шиворот.
– А навищо його тягать? Ми йому прямо тута зараз и суд и вирок винесемо,– злорадно предложил Куренчук. – Здорово москалик. А иде твои документи, клищь колорадьский? Глянути хочетси, откель ти до нас прибув.
– Да, нет у него документов и оружия нет, бросил, наверное. При нем вот только нашли,– старший группы поднял что-то типа пояса, в котором помещался набор одноразовых шприцов и ампул.
– Нияк нарик попався! – обрадовано воскликнул Куренчук. – Сичас ми його розговоримо. А ну розкажи нам, хто твий командир и все що знаешь про ваше колорадське вийсько!?
Куренчук неожиданно с удовольствием принялся допрашивать пленного. Вокруг собрался почти весь взвод и с интересом смотрели. Раненый молчал, лишь время от времени его лицо искажали гримасы боли. Куренчук вытащил из ножен, висящих на поясе, штык-нож от автомата.
– Ладно, мы, пожалуй, его дальше поволокем к ротному, – не очень уверенно произнес старший группы.
– Чого його тягать, потим ще личити доведеться. Навищо вин такий здався? Яка з нього користь? – неожиданно властно заговорил Куренчук.
Притащившие пленного явно растерялись, решив, что старший здесь Куренчук. Богдан уже хотел вмешаться, но его не вовремя охватил приступ кашля и он, чтобы подавить его, вынужден был отойти в другую комнату. Тем временем, Куренчук для начала срезал с груди пленного «колорадскую» ленточку и втоптал ее в пол. Потом острием штык-ножа ткнул его куда то в бок… На пленном не было бронежилета и штык по всему достал до тела и даже неглубоко проник в него, во всяком случае он вскрикнул от боли.
– Ну, москалик, говори хто твий командир? – с явным удовольствие возобновил допрос Куренчук.
– Позывной нашего командира Грач… а больше я ничего не знаю! – схватившись за темнеющий от крови бок, поспешил признаться пленный.
– Скильки вас у того Грача? – воодушевленный первым результатом, Куренчук вновь замахнулся штык-ножом.
– Сначала человек полста с лишком было, на прорыв когда пошли человек тридцать, чуть боле оставалось, – вновь спешно заговорил пленный, чтобы избавить себя от очередной боли.
– А хто у вас там самий вояка? Ну не все ж як ти, нарики, – уже посмеиваясь, спросил Куренчук, одновременно поигрывая штык-ножом, с которого не сводил глаз пленный.
– Есть человек пятнадцать старых вояк… из них самый крутой… Крест его позывной, он пулеметчик…
– Кулеметник, говоришь. И багато вин со свого кулемета наших поклав?
Богдан прокашлялся и, вернувшись, уже хотел прекратить этот «допрос», но ответ на последний вопрос он тоже захотел услышать.
– Не знаю точно, но больше всех. Он еще в Чечне воевал и там с пулемета стрелять наблатыкался.
– Що ще скажешь?
– Все, больше я ничего не знаю.
– Ну, тоди получай, – Куренчук вновь намеревался пустить в ход штык-нож.
– Все, хорош, Курень оставь его! А вы чего встали? Тащили пленного к ротному, так и тащите. Может его в штабе батальона допросить захотят, – резко прервал «допрос» Богдан.
Куренчук с явным неудовольствием, чертыхнувшись про себя, отошел. «Конвоиры» словно очнулись, подхватили пленного под мышки и, было, повели… Но тут раздался недоуменный возглас старшего группы:
– А шприцы с ампулами где!? Я их тут положил. Эй, командир, твои, что ли взяли, – обратился он уже к Богдану.
За то время, пока Куренчук «допрашивал» пленного, пояс со шприцами и ампулами куда-то пропал. Поиск по «горячим следам» тоже ничего не дал – наркотики исчезли бесследно. Потом немного отошедший от злости Куренчук подошел к Богдану:
– Цеж хтось з наших их спер. Схоже, и у нас нарики е?
– Ладно, сейчас не время выяснять, кто колется. А вот то, что ты садист я не знал, – в голосе Богдана сквозило презрение.
– Та, який я садюга. Просто москалив ненавиджу. Уси наши биди вид них. А ти хиба не так думаешь? – Куренчук в свою очередь с подозрением смотрел на Богдана.
– Москали всякие бывают. Кто на нашу землю воевать пришел, тех не щадить, если он с оружием. Но издеваться над пленным… Я уже говорил тебе, нельзя до уровня зверей опускаться.
– Уси москали сволоти и щадити их не можна, их кинчати потрибно. Ти ж говорив, що в Чечни вони усих твоих товаришив покинчали, и полоненикив, и поранених. И ти зараз ось так говориш. Их усих пид коринь потрибно. Поки е Москва на Украини нормального життя не буде. Вони нам ничого не дозволять, ни жити багато, ни в Европу не пустять. Уси робити будуть щоб ми, як и вони свинячими помиями живилися, и в трущобах в "тисноти, та не в обиди" жили…
После этого «обмена мнениями», взаимопонимания между Куренчуком и Богданом как не бывало.
Казалось, что окончательная победа, вот она, рядом. Иловайск фактически взяли. Части ВСУ в ходе наступления полностью отрезали ДНР от границы с Россией. Новое руководство самопровозглашенной республики пребывало в полной растерянности. Объединенных сил местных ополченцев и наемников из России явно не хватало, чтобы на равных сражаться с имевшими многократный численный перевес украинской регулярной армией и добровольческими батальонами. Спасти положение, резко увеличить численность ополчения могла разве что всеобщая мобилизация. Но ее проводить оказалось невозможно, ибо подавляющее большинство жителей Донбасса воевать не хотела ни на чьей стороне, и этой мерой можно было разве что усугубить положение донецкой власти, ибо нейтральная масса дончан могла сильно на нее обидеться и сделать то что пока не получалось у Украины – смести ее.