И вот, когда в этой странной войне судьба Иловайска, а вслед за ним неминуемо и Донецка была уже, казалось, решена окончательно… Все началось с того, что выдавливающим сепаратистов из Иловайска добровольческим подразделениям не подвезли боеприпасы и они вынужденно остановились. Потом почему-то не подошли обещанные подкрепления. Вроде бы обычное головотяпство, что-то там не состыковалось у командования ВСУ и нацгвардии. Так случалось и раньше. Но тут на это наложился непредвиденный фактор. По частям ВСУ, занявшим участок госграницы в пределах Донецкой области, с территории России, в промежуток времени, когда американский спутник слежения «ушел», нанесли как никогда мощный удар из систем залпового огня. Те позиции занимала воинская часть из состава ВСУ недавно прибывшая с Западной Украины. Попав под ураганный огонь, она без приказа спешно бросила позиции и стала панически отступать, оголив, таким образом, фланг всей группировки. В эту прореху устремились… Кто-то утверждал, что то были регулярные части российской армии, кто-то, что тысячи ополченцев из местных, подготовленных и вооруженных в лагерях временной подготовки, расположенных в Ростовской области неподалеку от гос. границы. Вроде и тот обстрел, от которого побежала западноукраинская воинская часть, производили те самые обученные российскими военными ополченцы.
Так или иначе, но события развивались стремительно. Части ВСУ, до того особо в контактные бои не совавшиеся, а участвовавшие в основном лишь в позиционных боях и артобстрелах… они оказались совершенно не готовы, прежде всего морально сражаться с превосходящим его в огневой мощи противником. После фактически дезертирства целой воинской части из Прикарпатья под ударом оказались остальные части ВСУ, дислоцированные вокруг Иловайска и обеспечивающие фланги штурмующих город добровольцев. Они тоже, попав под мощный артиллерийско-минометный прессинг противника, стали бросать позиции и спешно отступать. Кое где то отступление переходило в паническое бегство. Прошло каких-то два-три дня и оперативная обстановка под Иловайском изменилась с точностью до наоборот. Теперь уже добровольца, штурмовавшие город, оказались в нем блокированы.
К 25 августа Иловайск был полностью окружен ополченцами. О катастрофическом положении добровольцев свидетельствовал приказ, который отдал командир батальона, используя обыкновенную мобильную связь, ибо далеко не со всеми мог связаться по рациям по причине разряженности их батарей: «Беречь патроны – подвоза нет. Наступление прекратить, перейти к обороне». 26-го сепаратисты перешли в наступление в самом городе. Вскоре стало ясно, что при «голодном пайке» держать позиции невозможно, ибо сепаратисты недостатка в боеприпасах не испытывали. Более того им подошли подкрепление, а в город вошли два днровские танка, БМП и прочая техника, поставленная российским «военторгом». При отсутствии снарядов и противотанковых гранат подбить их было просто нечем. Эти танки сразу как орехи стали «колоть» БМП и БТРы противника, а потом тяжелыми снарядами разбивать позиции добровольцев. День таких боев, что можно охарактеризовать «игрой в одни ворота», и уже более половины города вновь перешло в руки сепаратистов. Добровольцы отступали, так же, как три дня назад наступали, только не от железной дороги, а к ней, на свои опорные базы в Депо, управлении ЖД, мастерских и прочих административных зданиях в южной части города.
Кроме патронного голода, стал ощущаться недостаток продовольствия и медикаментов. Суточный рацион состоял из консервов и сухпая. Хлеба не выдавали вообще, если не считать заплесневелых сухарей. Питались и тем, что находили в брошенных частных домах, на огородах – как раз созрел урожай, особенно урожайным год выдался на абрикосы, ими просто объедались. Попутно огородам опустошали и погреба частного сектора, питались в основном помидорами, огурцами, еще незрелым виноградом. Так как колодцев в городе было немного, а водопровод не работал, ели часто немытыми руками немытые фрукты и овощи, что провоцировало дизентерию. Приходилось также вскрывать, попадавшиеся на пути продуктовые магазины и экспроприировать имеющиеся там продукты и воду. Неразбериху усугубляли и приказы от вышестоящего командования, которые подчас противоречили один другому.
Взвод Богдана, потеряв, окончательно вышедшую из строя БМП, пребывал под постоянным огнем противника. Когда добровольцев вновь вытеснили за железную дорогу, в его взводе оставалось всего восемь человек. Правда, удалось-таки подбить из ПТУРа один из танков сепаратистов, но то лишь принесло моральное удовлетворение, а положение добровольцев лучше не стало. Несколько сотен человек скопились на сравнительно небольшой территории в южной части города, и сепаратисты обстреливали этот «пятачок» изо всех видов оружия. С каждым днем увеличивалось число раненых, которых невозможно было отправить в тыл. Все понимали, что раненые в условиях окружения обречены.
Организм Богдана словно мобилизовал какие-то скрытые внутренние резервы, что позволяло пока что переносить все тяготы и лишения войны. Даже кашель уже не донимал и голова почти не болела. Вернее она гудела, но то стало следствием частых разрывов мин и снарядов. Этот ад, которому, казалось, не будет конца, прекратился как-то сразу к вечеру 28 августа. Говорили, что Путин обратился к командованию ополченцев с призывом: позволить окруженным украинским военным покинуть «котел». И вроде бы командование ВСУ и нацгвардии ведут по этому поводу переговоры, не то с сепаратистами, не то непосредственно с командованием вошедших в Донбасс российских войск. Так или иначе, но интенсивность боев резко снизилась, лишь периодически возникали стихийные перестрелки. В ночь на 29 августа воцарилась необычная тишина, тишина напряжения и ожидания.
К Богдану подошел Куренчук:
– Слухай Чечен, говорять не те прориватися, не то здаватися будемо.
На Богдана передышка подействовала расслабляющее, как будто державший его внутренний стержень сломался, и он чувствовал полное бессилие, напомнили о себе старые недомогания. Он никак не отреагировал на слова Куренчука, с которым после памятного «допроса» пленного почти не общался.
– Вже срочники ВСУшные здаються. Тут з хлопцями поговорив, говорять краще за росийську армию здатися, там все нормально буде, и нагодують, и пораненим допомогу нададуть. А якщо сепорам, то в пидвал замкнуть и годувати баландою будуть и ни якой меддопомоги не зроблять. Ище там таки видморозки з мисцевих, яки що дизнаються, що доброволець, видразу до стинки ставлять, и поранених добивають.
На эти слова Куренчука Богдан уже не мог не отреагировать:
– Так ты, что российской армии сдаваться надумал, потому что там не такие отморозки как местные и как ты?
Куренчук ожег Богдана злым прищуром и ничего более не сказав, отошел.
25
Отступавшие в Иловайске добровольцы пытались зацепиться за железнодорожные сооружения, используя их капитальные кирпичные стены. Сюда же перебросили и подразделение Грача. Но поучаствовать в штурме депо грачевцам не пришлось. Поступила оперативная информация, что на выручку добровольческим батальонам командование ВСУ в районе Волновахи срочно формирует мощную группировку. Та группировка по слухам насчитывала до двух тысяч личного состава и имела на вооружении шестнадцать танков и десятки БМП и БТРов. В свою очередь ополченское командование стало спешно собирать силы, чтобы отразить этот удар и не допустить прорыва. Группу Грача одной из первых перебросили на шоссе, по которой двигалась деблокирующая группировка ВСУ.
– Если в самом деле такая сила прет, нас тут всех размажут, – уныло выразил свое мнение о возможном развитии событий Леонид.
– Не боись Малек, то что говорят надо самое малое делить надвое. Этим двум тысячам от Волновахи еще сюда дойти надо, да и танкам с БМП тоже. А сколь это километров, ты ж почти местный, скажи?
Леонид пожал плечами и, поразмыслив, неуверенно произнес:
– Да где-то полста километров, наверное.
– Ну, тогда точно самое большее половина доедет, а с укропской организацией, скорее всего, намного меньше. Что-то поломается, горючки не хватит, заблудятся, – Крест, напротив, с энтузиазмом воспринял смену дислокации – ему надоело воевать в городских условиях, он рвался на простор, в более привычное для него поле.
Здесь Леониду пришлось поработать саперной лопаткой, оборудуя позицию для ПКМа. Впрочем, ею он махал сравнительно недолго. Крест, посмотрев как «второй номер» неумело долбит и вгрызается в сухой грунт, отобрал у него орудие труда и буквально за десять-пятнадцать минут соорудил что-то вроде небольшого окопчика, пояснив его назначение:
– Это так для маскировки на первое время, чтобы они нас издалека не заметили. А вообще-то окоп полного профиля роется глубже и шире. Но сейчас такой не нужен, я все равно буду часто менять позицию. А пока отдыхай.
Пожалуй, первый раз за все время боев Крест оказался настолько «великодушным», что разрешил своему подручному передохнуть. Впервые за несколько дней Леонид сбросил с себя бронежилет, каску, снял берцы, которые не снимал уже несколько суток и они буквально жгли ступни ног. Он наслаждался просто тем, что оных на нем нет…
Появления колонны ждали, всматриваясь в бинокли и выслав вперед наблюдателей, но старое разбитое шоссе было пустынно, разве что появилось пара таксующих Жигулей, которые досмотрели и посоветовали немедленно убираться, что те незамедлительно и сделали. Такая задержка позволила не только окопаться, но и существенно укрепить силы ополченцев. Если сначала шоссе оседлали несколько таких же, как грачевцы групп профессионалов, вооруженных только стрелковым оружием и гранатометами, то позднее к ним присоединилась минометная и гаубичная батареи. Причем в составе расчетов уже преобладали местные «шахтеры и трактористы». Затем подошло несколько залатанных БМП, и такой же со следами свежей сварки на броне танк Т-72. То была «продукция» местного донецкого танкоремонтного завода. Ожидание затягивалось и ближе к вечеру уже