– Неужто он один был, не может быть… еще с АКМа стрелял кто-то!
– Я вообще думал их тут человек пять засело…
– Во же гад, ни документов ни мобилы при нем нет. Даже домой жинке али маме родной позвонить нельзя, поздравить, что их родненький тута вот лежит, подлюка…
До Леонида только сейчас дошло, зачем Крест разбил свой мобильник и закопал СИМ-карту. Звонить родственникам по мобильным телефонам убитых врагов и сообщать им «свежую» новость – это «развлечение» нередко культивировали обе противоборствующие стороны.
– Ищите, один он здесь никак не мог быть… Надо ж, какой волчище матерый оказался. Знал бы, лучше обошли, чем такие потери нести, – то уже слышался голос с ярко выраженной командирской интонацией.
– Да ну його до матери! Хлопци, пидем отсель швыдче. Накриють нас тута. Вин же миг и пидмогу викликати, – вновь послышался голос возмущенного.
– А я говорю искать! Мы что же за своих полегших здесь боевых товарищей не расквитаемся! Они ж тут так и останутся лежать, пока колорады не придут и в яму какую-нибудь их не побросают. Мы же их даже с собой взять не можем, чтобы похоронить по человечьи! Этого-то волчару похоронят, где нибудь в Рашке, да еще с почестями… Не один он воевал, должен быть у него второй номер. Если трупа нет, значит спрятался… Эй москаль! Выходи добром, легкой смертью умрешь, а если искать начнем… лютую примешь!
Леонид полностью пришел в себя, он все слышал, осознавал, обонял… Слышал, как прогибались половицы над его головой, ощущал, что лежит на холодном бетоне, обонял… До того он как-то не обращал внимания на то, что в подполе стоит страшная вонь. Что именно здесь гнило определить было невозможно. И если бы не ходящая над головой смерть он бы немедленно покинул этот «благовонный уголок». Звонок мобильника едва успел заиграть, как Леонид поспешно отключил его «звук» – это звонил Грач. Похоже, наверху не услышали этой мгновенной мелодии. Леонид не имея возможности говорить, негнущимися пальцами кое как отправил Грачу СМСку: Начинайте обстрел немедленно. Грач догадался, что Леонид не может говорить и в ответ тоже прислал СМС: Прячьтесь, открываем огонь…
Хоть и по карте корректировали огонь, определяя расстояние до брошенной фермы, но уже первый залп «лег» весьма точно. Наверху и рядом все гремело, рвалось, рушилось. Там бегали и орали:
– Клята вата!… Уходим скорее… наверное нас тут засекли, или этот гад на себя огонь вызвал…
– Может и вызвал… здесь он где то ховается… Вот бы его живьем зажарить!
– Та бис з ним, уходимо, як що стриляють, означае все одно прийдуть!
Обстрел продолжался, а голоса наверху смолкли. Леониду рано было радоваться, одна смерть отошла, вторая вот она сверху грохочет – свои же могли его похоронить под развалинами. Время для него перестало существовать. Обстрел продолжался минут пятнадцать-двадцать, а Леониду показалось, что он длится вечность. Наконец снаряды перестали рваться. Леонид откинул крышку подпола и вылез, хватая воздух широко открытым ртом… Внутренности толстостенного здания за то время, что он находился под полом, изменилась до неузнаваемости. Тот самый долгожданный воздух, который он глотал, словно жаждущий воду, казался насыщенным частицами пыли от обрушившихся с потолка штукатурки, перекрытий, битого кирпича… Местами крыша и перекрытия оказались пробиты насквозь, и через те пробоины просматривалось небо. Если стекол в рамах не было и до обстрела, то сейчас почти не уцелели и рамы и частично оконные и дверные проемы. Кучи мусора, в основном состоящие из битого кирпича, теперь громоздились повсюду. Из одной из таких куч торчала нога в берце небольшого размера. То был явно не Крест. Тот носил берцы сорок третьего размера, и Леонид покачиваясь, обходя кучи пошел искать его… Крест лежал там же, где Леонид видел его в последний раз, у окна. Рядом валялся его ПКМ с разбитым прикладом. Он лежал лицом вверх. Леонид не сразу понял, чего не хватает в том лице, а когда понял, что в глазницах отсутствуют глаза, а вместо них воткнуты, вбиты патроны калибра 7,62… потерял сознание…
Резкий, противный запах нашатыря ворвался в сознание Леонида одновременно с голосом Грача:
– Малек, ты как, живой!?
Над ним склонился Грач, рядом стояли другие бойцы из их группы. Голова гудела и во всем теле ощущение неприятной ломоты и слабости, которая обычно бывает после резкого падения повышенной температуры. Леонид попытался ответить, но и слова давались ему с трудом.
– Ладно, молчи. Похоже, у тебя контузия.
Леонида положили на брезентовые носилки и понесли. Слух, один из немногих органов, что функционировал у него более или менее нормально, и он хорошо слышал, как переговаривались бойцы:
– Жалко Креста, такой мужик был…
– Сам виноват, разве можно так далеко залезать… Добегался, свободный охотник. Интересно, укропы ему уже мертвому глаза патронами выдавливали, или еще живому. Хоронить теперь в закрытом гробу будут.
– Но он тут оторвался по полной, их тут вокруг, наверное, взвод целый лежит, да еще в доме четверо.
– Ну, этих в доме, наверное, ГРАДом накрыло…
Несмотря на тревожные симптомы, контузия у Леонида оказалась не тяжелой, и сознание он потерял не столько от нее сколько от всего по совокупности. Двух дней лечения оказалось достаточно, чтобы он встал на ноги и почти восстановил координацию движений. И хоть выписывать его не хотели, он уже на третий день покинул больницу. Цель перед ним стояла одна: получить документы, чтобы на этот раз беспрепятственно покинуть пределы Донбасса.
Ранняя осень в Донецке, это прекрасное благодатное время. Леонид ходил по хорошо знакомому ему с детства городу и удивлялся. Казалось, бушевавший катаклизм совсем не властен над ним. За исключением северо-западных районов, подвергшихся обстрелам, Донецк совершенно не походил на прифронтовой город. Если в тех районах часто можно было увидеть дома с проломанными снарядами стенами, разбитыми балконами, выгоревшие квартиры с сорванными кондиционерами, болтающиеся листы рекламных щитов и окна, полностью забранные досками, то чем дальше на юго-восток, тем всего этого меньше и начиналась другая почти мирная жизнь. Сюда не долетали снаряды, здесь почти никогда не отключалось электричество, и не пропадала в кранах вода. Здесь убирали улицы, матери гуляли с детьми в колясках, подростки катались на велосипедах, скейтах и роликах. Здесь резко повысилась цена съемных квартир для беженцев – рынок диктовал свои условия жизни.
После разгрома украинских войск под Иловайском интенсивность боевых действий резко снизилась. На это сразу отреагировала та часть населения, что пережидала это тревожное время в подвалах, бомбоубежищах, в своих квартирах, или частных домах. Сейчас эти люди, основное население города, вышли на улицы и, казалось, все вернулось к исходной точки, будто и не случились кровопролитные бои в районе аэропорта, бои в Иловайске и его окрестностях, где за считанные дни погибло не менее тысячи человек. Эти люди не хотели играть в военные «игры» ни на чьей стороне. Для них главным стало выжить и не попасть даже случайно в этот водоворот, в эту совершенно не нужную им, чуждую войну, выжить и любой ценой сохранить детей, близких и по возможности имущество. Потому они искренне радовались относительному затишью и возможности пожить привычной нормальной, человеческой жизнью. Ополченцы разбили украинцев? Хорошо, так им и надо укропам. Но если бы итог боев получился иным, они точно так же бы радовались, вслух говоря: так им и надо этим колорадам, но на самом деле радовались бы тому же, что, наконец, прекратилась стрельба.
Леонид выяснил, что группа Грача находится в Иловайске. На попутной машине добрался туда. Леонид вновь отметил про себя, что и этот город, который сейчас именовали донбасским Сталинградом, пострадал не так уж сильно. Хотя во всех СМИ трендели, что от него не осталось камня на камне. Когда он сказал об этом Грачу, тот с невеселой усмешкой ответил:
– Да брось, какие это разрушения, не больше десяти процентов зданий и частных домов пострадали. Это Грозный когда брали, там действительно город процентов на семьдесят был разбомблен и сожжен. Да и по размерам их не сравнить тот раз в десять больше. Вон сколько Путин туда средств на восстановление забухал. Почти с нуля новый город отстроили. Не, здесь в этом плане не та война. Крест тебе, наверное, говорил про Чечню. А здесь ведь гражданское население обе стороны своим считают, за исключением отмороженных дебилов. А там нет, там все вокруг были враги и боевики и гражданские.
– Что с Крестом? – не мог не задать этого вопроса Леонид.
– Что с Крестом… глазницы зашили, лицо более мене в порядок привели в местном морге. Это если родственники потребуют гроб вскрыть. Но лучше бы они этого не делали. В общем, тело доставят. Тут есть специальная служба, которая только тем и занимается, что развозит гробы с телами погибших в Россию… Ладно, а ты-то, что делать собираешься?
– Я… я, товарищ капитан, хотел, чтобы мне тут какой-нибудь пропуск выписали до границы. Я тут девушку с собой повезу, которая бабушку мою похоронила. В общем, чтобы не получилось как в тот раз, – высказал свою просьбу Леонид.
– Ну, не знаю, существуют ли такие пропуска. Тут такой бардак, как был, так и остался. Впрочем, сейчас вам в ЛНР ехать нет никакой необходимости. Вся граница до самого моря под нашим контролем. Так что езжай со своей девушкой по короткому пути через Мариновку, и никто там тебя не задержит. Только не переодевайся так вот в форме и езжай, нечего стесняться. А как границу пересечешь, в гражданку переоденешься. Если чего звони, мобильный мой у тебя забит, а я подтвержу, что ты штатный боец моей мобильной группы. Уж если в первый раз грех взял подтвердил, когда ты фактически бойцом-то и не был, то сейчас никакого греха, ты самый полноценный боец. Только не тяни, быстрее все это, пока затишье. Хотя, думаю, сейчас большие бои еще не скоро возобновятся. Укропы такие потери понесли, что вряд ли скоро очухаются. Но на всякий случай поспеши. И вот еще что. Тебе начислено денежное довольствие и надбавка за участие в боевых действиях. Задержись до завтра, переночуй с ребятами, Креста помяните. А завтра все наши деньги получают и тебе там кое что причитается.