о так же как не воспринимал ранее, что за это ему кто-то заплатит…
Врач приехал уже к вечеру и осмотрел «лежачих» пленных. Двое действительно оказались тяжело ранены, у Богдана диагностировали сильнейшее ОРЗ.
– Этих двух надо немедленно в реанимацию, а этого в больницу и проколоть антибиотиками, – вынес свой вердикт врач.
Тех, что в реанимацию вскоре увезли на «скорой». Богдана не взяли, в небольшой городской больнице просто не имелось мест, она была битком забита ранеными и больными ополченцами. Держать в затхлом полуподвале одного, постоянно кашляющего и отплевывающего мокроту, пленного и охранять его…
– Он нас тут всех заразит, кашляет и плюется, как верблюд, – высказал свое неудовольствие, заступающий в наряд начальник караула.
Тут комендант и вспомнил, что за этого пленного просил Грач:
– Тут вроде какой-то его брат среди наших есть. Говорят толковый боец, с самим Крестом воевал, который укропов косил как клевер косой, вроде он один сотни три их положил,– комендант озвучил один из слухов о подвигах Креста, которые постоянно прибавляли в «весе». – Давайте сюда Грача. Если этот брат поручится за него, пусть забирает…
После того как из полуподвала забрали тяжелораненых и Богдан остался один… Ему вдруг стало совсем плохо. Голова болела уже не столько от прежней и новых контузий, сколько от того, что забитый нос совсем не дышал. Дышать приходилось в основном ртом, что вызывало учащение приступов кашля. Он буквально задыхался и чувствовал, что вполне может умереть в этом зловонном полуподвале от удушья или еще чего-нибудь. Во время мучительных приступов, когда его буквально выворачивало наизнанку, и от этого начинали болеть все внутренние органы, Богдану исподволь приходила мысль: уж лучше бы погибнуть в бою, или расстреляли, чем так мучиться. Когда он корчился от очередного приступа, дверь полуподвала отворилась и зажгли свет. Сквозь слезы, вызванные удушающим кашлем, он увидел… Группа ополченцев в камуфляже с георгиевскими лентами на груди и ДНРовскими шевронами на рукавах и среди них, в такой же форме сын тети Гали. Его двоюродный брат с такой же как у других колорадской лентой на груди с красно-сине-черным шевроном на рукаве… Богдан вновь зашелся в кашле, да так, что вошедшие шарахнулись от него, как от чумного и поспешили назад. Лишь Леонид по-прежнему стоял на пороге и смотрел на него с состраданием.
– Так это твой брат? – брезгливо выглядывал из-за двери комендант.
– Да это мой двоюродный брат Богдан. Его по мобилизации призвали, он никакой не нацик, да и стрелять не умеет, – отчетливо говорил Леонид в основном для Богдана, дабы тот понял, что следует говорить ему, если начнут спрашивать.
– Да уж видно, ему никакого оружия и не надо. Так бациллами стреляет, как с твоего пулемета. Ладно, забирай его к чертям собачьим и поскорее. Не дай Бог прямо здесь ноги протянет, да и лишний пост для него выставлять ни к чему…
Богдан плохо понимал, что с ним происходит. Если бы Леонид не перебросил его руку себе через плечо и не поддерживал, он бы самостоятельно никак не прошел этот путь, сначала от полуподвала да КПП, потом до автобусной остановки, где автобусы уже не останавливались, зато можно было поймать «такси». Потом в полубессознательном состоянии его везли, потом куда-то вели опять под руки, но уже вдвоем, причем под вторую руку его вела какая-то девушка. Потом положили на постель дали горячего чаю, и он провалился в тяжелый сон.
Леонид сидел за столом, и ел, стараясь не спешить, хоть это у него и не получалось – он был чертовски голоден, да и просто соскучился по домашней пищи. Одновременно он рассказывал на ходу придуманную историю о своих злоключениях и о том, как встретил брата:
– Представляешь, гляжу, вроде Богдан, и чуть живой.
– Я сама его сначала не узнала. Тебя увидела, обрадовалась, и не пойму, что за мужика ты тащишь, – счастливая улыбка не сходила с лица Ларисы.
– Лар, сама видишь его состояние. Надо врача какого-нибудь привести, пусть осмотрит, лекарства выпишет, скажет, как лечить. А когда Богдан немного оклемается, все вместе поедем в Россию, – озвучил план действий Леонид.
– Врача-то найти не проблема… только Леня, у меня ведь денег почти не осталось, а лекарства сейчас у нас страшно дорогие, в аптеках нет ничего, надо у спекулянтов с рук покупать, а они втридорога дерут. Да и врач за спасибо не придет, – счастливую улыбку Ларисы чуть омрачила виноватая мина.
– Насчет денег не беспокойся, у меня кое что имеется, – не отрываясь от еды, сделал успокаивающий жест Леонид.
– Если так, то хорошо, – несколько удивилась Лариса.
Она помнила, что денег у Леонида оставалось немного, да и те у него выгребли, когда задержали в Луганске. Как тут не удивится, если он три недели болтался неизвестно где, а до того тоже жил в основном за ее счет и вдруг появляется в ополченской форме и у него откуда-то появились деньги… Любопытство любопытством, но пока еще Лариса не считала себя вправе задавать возникшие у нее вопросы, конечно же оставляя их на потом.
Обстрелы стали заметно реже. Война, вкусившая обильной пищи под Иловайском, словно насытившись, решила немного передохнуть. И в эту первая ночь после разлуки бегать в бомбоубежище не пришлось, что при наличии больного Богдана было весьма проблематично. В общем, ночь прошла спокойно, и ничто не мешало влюбленным насладиться друг другом, разве что время от времени надрывно кашлял и стонал Богдан в соседней комнате.
Наутро они проснулись поздно. Леонид забеспокоился, что не слышит, ни кашля, ни стонов. Он как был, только натянув трусы, поспешил в соседнюю комнату… Богдан лежал весь потный, но спал относительно спокойно. По всему, ночь проведенная в нормальных условиях, благотворно повлияла на него. Вскоре он даже смог встать и, шатаясь от слабости, но самостоятельно дойти до туалета во дворе. Потом он отказался от «завтрака в постель» и сам дошел до стола, в охотку поел…
Прежде всего истопили баню. От обоих братьев, особенно от Богдана так «несло»… Лариса делала вид, что не чувствует, но Леонид еще с ночи понял, что от него весьма дурно пахнет казарменно-полевым духом и ему стало очень в этой связи неудобно перед девушкой. В сарае имелся уголь. Леонид умел топить баню, ибо такая же была у его бабушки. В бане он с наслаждением смыл с себя «пуды грязи» и хорошо отпарил больного брата. Лариса сбегала в поселковую поликлинику и пригласила врача, пообещав «отблагодарить». Тот сказал, что зайдет к вечеру. После бани Богдан еще более «окреп». Когда пришел врач, он встретил его уже уверенно стоя на ногах, разве что ни с того ни с сего его прошибал сильный пот, что свидетельствовало об общей слабости. Осмотрев и прослушав Богдана, врач удивленно воскликнул:
– Я-то думал вы меня к раненому или контуженному приглашаете, а это всего лишь простуда. Вообще-то раньше таких госпитализировали, но сейчас, ни одна больница вас не возьмет, все ранеными под завязку забиты, во всех коридорах койки стоят, сплошные огнестрелы, осколочные, ампутантов много. Так что лечиться дома придется, полежать с недельку, лекарства попить. Но лекарства, какие я пропишу принимать обязательно, – врач сел писать рецепт.
За те три дня, что Богдан согласился «лежать», меж братьями имели место множество самых разнообразных разговоров, на естественные в такой ситуации темы.
– Как ты оказался среди «колорадов»? – не мог не задать этого вопроса Богдан.
– Случайно. Приехал, чтобы бабушку вывезти, ну и… так получилось, не стал вдаваться в подробности Леонид.
– А бабушка где? Почему мы у этой Ларисы, а не у нее в доме?
Бабушка погибла вместе с матерью Ларисы. Они из магазина шла, когда ваши обстрел начали, и обе рядом погибли, – Леонид не преминул ответить на «колорада».
– Понятно,– Богдан смущенно опустил глаза. – А с домом бабушки что, он цел?
– Частично. Рядом с ним снаряд упал, а потом его еще грабанули, скорее всего не один раз. В общем, жить там сейчас нельзя.
– И все же, Лень, я не пойму, как же ты среди «колорадов» оказался? – продолжал допытываться Богдан.
– Я же не спрашиваю, как ты к «укропам» попал, и по всему в добровольческий батальон. Если бы про то кто-нибудь дознался, ты бы ни здесь не сидел, ни в подвале не загибался. Ты бы в канаве лежал, и никакой кашель тебя бы уже не мучил, – с раздражением отвечал Леонид, приглушая голос, чтобы его не услышала хлопочущая на кухне Лариса.
– А я и не скрываю. Да, я в добровольческом батальоне воевал. И если бы здоровье не подвело, и сейчас бы воевал, – заносчиво заявил Богдан.
– Ладно, не хорохорься, и это, голос особо не повышай, и при Ларисе про дела наши не базарь. Я не хочу, чтобы она и про меня и про тебя все знала. Думаю, и мне и тебе выгодно, чтобы о нас поменьше знали и говорили. А насчет войны… видел я, как вы воевали и радуйся, что с тобой все так обошлось, и что я тебя встретил и узнал. Знаешь, сколько ваших от Иловайска до Комсомольского лежит по полям? – Леонид замолчал но не от того что ожидал ответа, а потому что боялся встречного вопроса: а ты откуда это знаешь?
– Не знаю, но догадываюсь, – Богдан закашлялся и стал сморкаться в платок, выданный ему Ларисой после бани. «Пробив» нос продолжил. – Сам-то ты, что у «колорадов» делал, неужто воевал?
– Да какой из меня вояка… Так, подай-принеси, – не стал уточнять, что именно подавал и приносил Леонид.
– Понятно. Таких как ты они специально набирали, чтобы за ними убирать и их обслуживать, – голос Богдана звучал пренебрежительно. – Не поверишь, но я ведь тоже конечной целью имел поиски нашей бабушки. Мечтал, эдак, прийти к ней в роли воина-освободителя, – Богдан невесело усмехнулся и покачал головой.
– Тетя Оксана знает, что ты здесь? – Леонид спрашивал не только из «родственной вежливости», но и, желая, от острой темы отойти в семейную.
– Не… я ей сказал, что работаю под Днепропетровском, окна в офисы ставлю. До последнего времени я с мамой регулярно перезванивался. Но вот уже скоро неделю не звонил. Нам приказали, когда из Иловайска выходили документы и мобильники уничтожить. Я, правда, этого не сделал, просто где-то в суматохе боя потерял, или вытащили у меня мобильник, когда больной лежал, не помню,– на лице Богдана обозначилась явная тревога.