«СЕКС-РАБОТНИЦА СТАЛА УБИЙЦЕЙ».
У вырезок был общий подтекст. На стене рассказывалась и вторая, более личная история о том, как непрерывно менялось восприятие миром ее прежнего «я», Стефани Бут: жертва, преступница, сообщница, мученица, жертва.
Эмбер подозревала, что может оклеить весь первый этаж дома статьями о прежней своей личности, причем только из британских газет.
«СУТЕНЕР КАСТРИРОВАН И СОЖЖЕН КИСЛОТОЙ: ЧТО СДЕЛАЛА СЕКС-РАБОТНИЦА, ЧТОБЫ ВЫЖИТЬ».
Только сейчас, сидя в кабинете и глядя на лоскутную мозаику вырезок, распечаток с интернет-сайтов и фотографий, сделанных во время изысканий для ее книги, она могла лучше понять, каково было мнение мира относительно Стефани Бут, а также жертв и их убийц. И очень быстро вспомнила, что по большей части оно ей не нравилось и не нравится до сих пор.
«ВТОРОЙ УБИЙЦА ВСЕ ЕЩЕ НЕ НАЙДЕН».
Пускай ужасы дома все еще были свежи в ее памяти, журналисты были беспощадны. Они заставили ее проглотить особый сорт мстительной травли вдобавок к черному ужасу, сквозь который она буквально проползла, вся в крови и моче.
«ПОЛИЦИЯ СНОСИТ СТЕНЫ».
Это пресса довела ее до того, что два врача назвали «нервными срывами», а не дом. Дом оставил шрамы, забрал у нее то, что вернуть невозможно, но она победила его и сбежала от того, что в нем обитало. Мир, однако, победить было невозможно, а его средства массовой информации были неисчислимо разнообразны. Лучшей защитой для нее было прокричать свою историю прямиком в круговерть соревнующихся голосов; безапелляционных и плохо осведомленных голосов, которые всегда все знали лучше всех. И она прокричала, а затем исчезла.
«Меня зовут Эмбер Хэа».
Но она никогда не простит мир за то, что он сделал, и не будет ему доверять. Из-за того, как он трактовал ее без стеснения и жалости ради собственного развлечения.
«КАСТРАТРИКС ПОЛУЧАЕТ ДЕСЯТКИ ПРЕДЛОЖЕНИЙ О БРАКЕ ЕЖЕНЕДЕЛЬНО».
Слова и изображения на стене мгновенно ожили шквалом дремавших эмоций, которые одновременно заставили Эмбер запаниковать, захотеть истерически расхохотаться, и почувствовать себя так, словно ее сердце взрывается. Проведя год в море, в наблюдении за древней и темной далью, безбрежностью, которая, надеялась она, очистит ее сознание так же, как морская вода очищает ракушки на побережье от всяких следов прежних хозяев, Эмбер боялась вот этих самых вырезок. Потребовалось много времени, чтобы вновь обрести храбрость и волю, дабы вернуться в тот период своей жизни. Она никогда не недооценивала прошлое, но также никогда не представляла, с какой силой может вернуться память. Память способна быть даже сумасшествием.
В тисках ужаса, которому сопутствовало чувство охлаждения собственной крови, Эмбер ненадолго уверилась, что никогда не должна покидать своего убежища.
На всякий случай.
«Стоп!»
Лишь три человека в мире – солиситор, ее агент, и консультант по личной безопасности – знали, что она была здесь, зачем она была здесь, и кто она такая.
«СТЕФАНИ УХОДИТ В ПОДПОЛЬЕ».
У Эмбер не было никаких иллюзий относительно того, почему она сейчас находится в самой большой комнате на втором этаже своего нового дома, зачем она заставила себя усесться в помещении, посвященном одному из худших случаев серийных убийств, похищений, пыток и сексуального насилия, который знала Британия. Она сидела здесь и знала, что так оно и будет, все эти месяцы плаваний – по той же причине, по которой бросила принимать антидепрессанты в первый год после спасения из дома. И хотя она прошла рекомендованный курс помощи жертвам насилия и страдающим посттравматическим шоком, и без возражений согласилась подвергнуться бесчисленным психологическим и медицинским тестам, она противилась большинству возможностей забыть, простить или сгладить пережитое.
Она хотела помнить. И даже когда взяла девичью фамилию матери, Хэа, и превратилась в Эмбер Хэа, анонимную победительницу лотереи, ее жажда истины держалась, как держался ее рассудок.
Может, она и выжила, но не станет обманывать себя, думая, что свободна или когда-нибудь станет свободна. То, что случилось в доме на Эджхилл-роуд, будет – и должно – влиять на оставшуюся жизнь Эмбер и определять ее саму, и никто не сможет убедить ее в обратном. Потребуется долгое время, чтобы вернуть то, что у нее отобрали.
Но главным образом то, что случилось в доме № 82 по Эджхилл-роуд, не закончилось даже тогда, когда ее вынесли из здания на носилках, потому что его до сих пор не нашли.
Фергала.
И то, что он забрал из кишок омерзительной твари, притворявшейся обычным запущенным жилым домом в северном Бирмингеме, тоже не было найдено.
Она.
Черная Мэгги.
Подробности долгого коронерского расследования и теории криминологов, отдела анализа особо тяжких преступлений, команд по поведенческому и географическому профилированию и сбору вещественных доказательств, рассуждения судебных психиатров, аргументы адвокатов и журналистов – все эти данные, рассортированные по стальным шкафам, окружавшим ее стол, были только частью истории: ее приемлемой поверхностью и последней известной главой, но не более того.
Настало время снова погрузиться на глубину. Понимание этого будило в ней не радость, но чувство долга; долга, поддерживаемого желанием развязки. И она собиралась вернуться в то место не только ради себя, а ради ее друзей на стене.
Эмбер проглотила остаток напитка. Потом пошла на кухню за бутылкой рома «Сейлор Джерри».
Она вернулась в кабинет и снова наполнила стакан. Порция была больше, и на этот раз колу она не добавляла.
Шестьдесят семь
«МУЖЧИНА УБИТ КИРПИЧОМ. ЖЕНЩИНА ЗАДУШЕНА».
До того, как полиция привезла ее обратно, чтобы начать вторую стадию расследования, Эмбер никогда не была в саду дома № 82; она видела заднюю половину участка только из кухонных и лестничных окон и знала ее лишь как кусок заброшенной, некрасивой и в то же время необъяснимо плодородной земли, окружавшей забросанную мусором террасу. Сейчас терраса представлялась в ее воображении грязной береговой линией между домом и буйством диких лоз, плодов и сорняков, достигавших почти человеческого роста и тянувшихся до задней ограды сада.
Но полиция долгое время не верила, что ее отношения с садом были столь мимолетны. Журналисты уж точно были убеждены, что это не так, и вследствие этого общественность также уверилась в плотной связи Эмбер с убийствами.
Только назначенное самой себе лечение работой стало действенным избавлением: рассказать собственную историю, подлинную историю, которой большинство отказывалось верить, с помощью Питера Сент-Джона. А потом пересказать ее снова, с помощью режиссера-документалиста Кайла Фримана, в фильме «Тьма ближе, чем свет». После чего добавить веса художественной адаптации своей книги «Девять дней в аду», взяв на себя роль исполнительного продюсера. На «Девять дней в аду» до сих пор стекались зрители по всему миру, а в Британии фильм не сходил с экранов уже четвертый месяц. Это была лишь интерпретация ее истории, но Эмбер признавала, что художественное кино реабилитировало ее образ сильнее, чем освобождение из-под стражи и вердикт по итогам коронерского расследования.
Фильм показывал ее в роли невинной жертвы, роли, в которую наконец-то начали верить, к разочарованию столь многих, для кого пятнадцать убийств и неисчислимое количество изнасилований были недостаточной сенсацией. Им нужен был живой козел отпущения, чтобы излить на него свою желчь, а в некоторых случаях – похоть. Но вернувшийся к Эмбер статус выжившей жертвы никогда не будет признан или поддержан всеми; ей достаточно было заглянуть в интернет, чтобы это понять.
Хотя возвращение к мельчайшим деталям пережитого и всего того, что было обнаружено на Эджхилл-роуд, и оказалось настолько болезненным и выматывающим, что дважды чуть не довело ее до нервного истощения, но в конечном итоге это был правильный и результативный процесс. Для Эмбер книга и фильмы не были развлечением, они были свидетельскими показаниями. И правда в конце концов сделала ее очень богатой.
Эмбер закрыла глаза и вспомнила свои первые задыхающиеся, путаные рассказы в полицейском участке Перри Барра; как она рыдала от облегчения, ужаса, печали и отчаяния, когда пыталась сообщить, высказать так много и одновременно.
Она стиснула веки и двинулась дальше.
Ее раны залатали, а одежду, испачканную кровью трех разных групп, забрали и упаковали в пакеты для вещдоков. Через несколько часов после ее ареста за убийство Драча она рассказала назначенному ей солиситору и детективам, которые первыми допрашивали ее, что по ее представлениям Райан Мартин и проститутка из Албании, известная ей как Маргарита, были похоронены в саду, и возможно, завернутыми в пленку, и возможно, под дубом.
Она была права в обоих случаях.
У двух из последних трех жертв дома обнаружились тяжелые черепно-мозговые травмы. Райана Мартина избили ногами до потери сознания, а затем добили кирпичом. Его пришлось опознавать по характерному родимому пятну на левой лодыжке.
Девушка, известная ей как Маргарита, также перенесла тяжелую травму головы, но умерла от удавления петлей; убийца оставил садовый шпагат на шее, внутри ее полиэтиленового савана. Катушку шпагата, от которого отрезали удавку, нашли в кухне заброшенной квартиры на первом этаже.
Пресса в то время еще не знала, что, в отличие от всех остальных жертв, чьи высохшие и расчлененные останки вскоре обнаружат и вернут на свет из разнообразных неосвященных могил, разбросанных по территории дома, только Маргариту и Райана закопали полностью одетыми. Единственной другой чертой, отличавшей их убийства, были отсутствующие волосы и зубы.
Когда недельной давности труп извлекли из неглубокой могилы, оказалось, что заметную часть волос Маргариты срезали после смерти. Райан потерял шесть зубов, два из верхней челюсти, четыре из нижней. Эксперты-криминалисты нашли лишь четыре зуба.
На протяжении большей части расследования это не считалось значимым по сравнению с тем, что вскоре раскопали – в буквальном смысле этого слова – в том же саду. Дознание служило только для того, чтобы записать известные факты дела и детали тяжелого опыта Эмбер. Что были готовы принять лишь немногие, так это более старую и значимую тайну, о которой она говорила, и которая осталась неразрешенной. Роль, сыгранная в истории украденными зубами и волосами, не будет разгадана, пока не поймают Фергала Донегала; или, как надеялась Эмбер, пока его собственные никчемные останки не обнаружат в месте, столь же одиноком и жалком, как то, где он похоронил своих жертв.