«Доберись до спальни. Достань его. Достань его. Достань его».
Понадобился отчаянный, бездумный рывок, чтобы добраться до порога спальни; Эмбер боялась, что он будет стоять за дверью, или лежать на полу возле кровати. Ей придется установить по всему дому зеркала, наподобие тех, что вешают для безопасности на дорогах, чтобы она могла убедиться, что каждая из комнат пуста, прежде чем зайти.
В комнате никого не было.
Тем не менее, она не могла достаточно быстро добраться до прикроватной тумбочки, чтобы открыть свой оружейный склад. Наконец, она отыскала на кольце с ключами от дома и машины тот, что подходил к запертому металлическому футляру.
Эмбер открыла коробку, откинула крышку. Вырвала черную «Беретту» из ее серого губчатого гнезда; незарегистрированный пистолет она купила онлайн, когда разобралась, как сформулировать запрос на интернет-форуме.
Сняв пистолет с предохранителя и стиснув его в руке, она вытащила из тумбочки перцовый баллончик, засунула его в задний карман джинсов, и подбежала к двери, чтобы запереться в спальне. Визг сигнализации сделался тише.
Ее телефон вибрировал; мелодии она не слышала из-за тревоги. Эмбер ответила на звонок. Это была охранная фирма.
– Простите, я не хозяйка дома, – сказала она оператору, который едва успел закончить свою минималистичную вступительную речь. Но того, что она сказала, хватило: это был код для быстрого реагирования.
– Можете сказать, где именно в доме вы находитесь?
– Хозяйская спальня.
– Пожалуйста, запритесь внутри.
– Уже.
– Взломщик находится внутри или снаружи дома?
– Не могу сказать.
– Он все еще на территории дома?
– Не знаю.
– Команда вскоре прибудет. Пожалуйста, не вешайте трубку.
К тому времени, как двое из «Преториан Секьюрити» завершили поиски и уехали, уже стемнело.
Эмбер смотрела из кухни на свет их фонарей в полях за дальней стеной сада; огоньки скакали вверх и вниз, пока мужчины были вынуждены бегать за своими псами, выискивая любые следы вторжения.
Агенты охранной службы, или «оперативники», в конце концов вернулись в дом, чтобы сообщить, что вторжения не было; ни один датчик по периметру не сработал, а это значило, что никто не перелезал через ворота или стены, окружавшие участок.
Мужчины были убеждены и убедительны, когда говорили ей, что возможность быстро укрыться в живой изгороди, которая была непроходимо густой, «чтобы даже перепуганный скот не выбежал на дорогу», была «крайне маловероятна». Хотя они согласились, что тот, кого она заметила, мог перепрыгнуть через изгородь с дороги и что «кустарник был в достаточной степени гибок, чтобы восстановить свою прежнюю форму».
Оперативники были очень профессиональны и восприняли ее утверждения всерьез. Она хорошо видела, что думают о ней люди, и была уверена, что оба они могли понять, насколько девушка перепугана, едва взглянув на нее. Сигнализация и датчики движения были проверены и признаны превосходно работающими, и двое агентов теперь осматривали территорию снаружи ее владений. Больше они сделать ничего не могли.
Но он был снаружи, и что-то вторглось в ее дом.
«Вот это».
Эмбер поместила второй отвратительный комок пыли на газетный лист на кухонной стойке. Один она могла еще принять как случайность; два означали неестественное происхождение.
Она обвиняюще уставилась на второй комок, а затем на его соседа, которого не так давно выловила из кухонной корзины для мусора. Потыкала в комья лакированной палочкой из китайского столового набора, подаренного ее агентом на новоселье. Плотная и серая пыль окружала и облепляла что-то, похожее на несколько длинных черных волос, образовавших круглый каркас внутри этой дряни.
После того как строители и дизайнеры покинули дом, все здание вычистили профессионалы. С тех пор, как Эмбер заселилась, она не видела ни пылинки. В своих странствиях она всегда обращала внимание на пыль. Такая, как ей казалось, собирается в старых зданиях, плохо изолированных, с щелями между плинтусами и полом – пыль, летающая по комнатам, полнящимся мельчайшими частицами минувших лет.
Пол и основание под ним были уложены недавно; по приезду она восхищалась мастерством рабочих. Ни в одной из комнат не было щелей у стен, где могла скопиться, а потом выброситься в ее сияющий новый мир такая вот грязь, да еще и всего за семь дней.
Возможно, пыль выбралась из-под ступеней лестницы. Дерево на них было заново отлакировано, однако сами ступени были в доме изначально.
Мобильник Эмбер завибрировал, и она подскочила, потом схватила телефон, чтобы посмотреть, кто звонит; номер знали немногие.
«Джош».
От неожиданного прилива облегчения при одном только виде его имени у Эмбер закружилась голова.
– Слава Богу.
– Я был за рулем, когда ты звонила, – сказал он. – Шоссе. Свернул на обочину, как только смог.
Эмбер слышала его, но не воспринимала его объяснения. Она не узнала свой голос, когда сказала:
– Он здесь. Я его видела. Снаружи. На дороге…
– Не спеши. Его? Фергала?
– Я видела его меньше часа назад.
Семьдесят три
– Уверена? Ты его хорошо разглядела?
– Да. Нет. Но сколько на свете таких высоких людей? Это был он.
– Во что он был одет? Я немедленно передам описание в полицию.
Эмбер попыталась вспомнить, что увидела на самом деле, в промежуток не длиннее секунды до того, как ее машина заглохла.
– Не знаю. Потому что солнце садилось у него за спиной. Я видела только силуэт.
Но это был силуэт человека, которого она узнала бы где угодно.
Она потерла руки; они покрылись мурашками при воспоминаниях о возможном росте фигуры, и о том, куда смотрела длинная костлявая голова.
– Как вообще он мог узнать, что ты там? – Джош изо всех сил пытался поддерживать сочувственный тон, но Эмбер знала, что он ей не верил. Он всегда сохранял в основном невысказанные сомнения относительно ее показаний, относительно ее нормальности. Она не могла его винить. Так было со всеми, всеми, кто на нее работал. Все думали о ней одно и то же: что переутомление и депрессия, и тревожность так повлияли на нее, что она начала галлюцинировать с первого дня жизни в доме на Эджхилл-роуд. Что у нее гипермания, как предполагал один из врачей, и что она сделалась остро параноидальной из-за того, что они с ней сотворили и угрожали сотворить. Виновата травма. Виноват шок. Виноваты постоянный ужас и неотступный страх перед собственной смертью. Виновато длительное ожидание пыток и изнасилования. Виноваты неволя и неспособность контролировать свою судьбу.
Ее нестабильное состояние мешало расследованию с самого начала: об этом ей сообщали не раз, в корректной и некорректной формах. Но Джошу она платила, и ему приходилось воспринимать ее всерьез. Джош всегда признавал, что ее страх был подлинным – на это он не жаловался – но не мог поверить в то, что она говорила об иных вещах.
Глаза Эмбер жгло от слез. Ее потрясение оставалось неслышным, пока она не всхлипнула.
– Я еду. Дай мне три часа. Я в Вустере.
Эмбер откашлялась, протерла оба глаза рукой.
– Пыль, и он… у меня был сон. Новый. Здесь, внутри. Они были здесь. Они пробрались внутрь, Джош. Они были в моей комнате… – ее голос сорвался.
– Хорошо, хорошо, я выезжаю. Полагаю, твой «маленький друг» с тобой? – в голосе Джоша сквозило неодобрение того, что она обзавелась оружием в то время, как он на нее работал. Вопрос он задал не для того, чтобы убедиться, что она готова защищаться; он боялся, что Эмбер может застрелить себя или одного из соседей, который по глупости решит выгулять на ее подъездной дороге собаку.
Эмбер хлюпнула носом.
– Я готова. Готова встретить этого козла. Я почти хочу, чтобы он показался. Ты знаешь, вот это безумнее всего. Часть меня даже радует идея прикончить эту тварь. Прикончить его.
Она забыла страх, чтобы воспламениться яростью. Даже руки у нее задрожали. И это было хорошее чувство, если, конечно, слово «хорошее» сюда подходило. Оно казалось естественным, необходимым, и жизненно важным, и неостановимым; она не могла бы унять его даже если бы захотела. Они даровали Эмбер эту ярость в ту ночь, когда заперли в квартире на первом этаже. Где обитала она.
На заднем плане, за границей ее мыслей, которые полыхали красным и заставляли ее скрежетать зубами, пока не стало казаться, что те сделаны из глины и слипаются воедино, она слышала голос Джоша. Строгий голос, постепенно набиравший громкость:
– Так, Эмбер. Эмбер! Послушай меня. Эмбер, мне надо, чтобы ты успокоилась. Обдумала это хорошенько. Эмбер, ты меня слушаешь?
Но она его не слушала. Это был ее дом, ее святилище; она страдала ради него, и заслужила его, и заплатила за него большим, чем просто деньги. И этот крысомордый хрен не смел возвращаться, чтобы угрожать ей и запугивать ее.
Ломать ее.
– Я ему не позволю! Не позволю! Где он? Джош? Где этот мудак? – она поняла, что кричит, через несколько секунд после того, как начала. – Три года! Три года, а он все еще свободен. Она с ним. Она! Почему ты не можешь их найти? Почему? Почему, Джош? Потому что он забрал ее из дома. Вот почему. Ее так никогда и не нашли…
А потом она прошептала в пораженную тишину в телефонной трубке:
– Она спрятала его. Спрятала его, Джош. Только так Фергал мог сбежать. Она знает, как прятаться. Она пряталась в том доме сотню лет. Почему никто из вас мне не верит?
Джош молчал. Даже он не знал, что сказать. Он был в Ираке и Афганистане; он участвовал в войнах, и Эмбер была уверена, что ему случалось убивать. Теперь он был телохранителем у богачей и их детей, потому что Джош умел видеть угрозу и все, что могло быть подозрительным или рискованным; он был специалистом по безопасности. Он знал, как прятаться и как прятать людей от их врагов. Но даже человек вроде Джоша не был ровней для нее.
«Для нее.
Для Мэгги.
Черной Мэгги».
Слова грохотали глубоко и глухо, ритмично, как маленький барабан под невидимыми руками, в деревянном ящике, в черной комнате, откуда открывались двери в иное место, которому не было видно конца.