Пакет покидать морозилку не собирался. Он давно там лежал, привык, прикипел и пустил корни в новый слой пушистого льда. Я подергал, разозлился и рванул посильнее. Пакет подался с хрустом. Не разорвался, к счастью, но выбил соседнюю коробку, которая примерзнуть не успела. Что ей мерзнуть-то. Обычная обувная коробка. Она и не приучена мерзнуть-то. Стоит теперь наперекосяк и дверце отделения закрыться мешает.
Почти не думая, я вытащил коробку наружу, снял крышку и уставился на телефоны. Мамин, папин и, видимо, дедов — с расколотым экранчиком. Экранчики быстро затягивала бледная испарина. Я машинально провел пальцем по папиному аппарату и уставился на кривой толстый смайлик с цепочками малюсеньких капелек.
Вот кому понадобилось телефоны в морозильник совать?
Да какая разница, в общем-то. Все равно никогда не узнаю. Это ж надо мозги особые иметь — вернее, их временное отсутствие. Родители из такого режима вышли и никогда его не вспомнят, а я входить не собираюсь.
Включать холоднющие девайсы явно не стоило. Умнее было их подзарядить, но тоже не сразу. Пусть отлежатся в тепле. Мы когда зимой телевизор покупали, папа его не включал, пока прибор сам до комнатной температуры не нагрелся. А то там какой-то конденсат где-то выступит и все испортит.
Не знаю, грозил ли конденсат телефонам, — судя по влажным экранчикам, вполне. Устраивать рискованную проверку я не собирался, хотя возможностей у меня было богато, аж три попытки. Ну или две, если дедов аппарат с концами разбит. Жалко, кстати, клевый телефончик. Как они его грохнули, интересно?
И тут я понял, что неинтересно мне это на самом-то деле. Настолько неинтересно, что я отбиваться бы начал от любого, кто решит мне эти подробности рассказать. Пятками отбиваться и табуреткой.
Так что хорошо, что никто не придет и не объяснит. Или не очень хорошо. Тоскливо одному. Хотелось уже с людьми пообщаться.
Особенно почему-то с Дилькой.
Смешно. Соскучился я, что ли? Не. Привык, что она рядом — и что надо всегда быть уверенным: Дилька в порядке. Сейчас я не то чтобы был в этом не уверен, просто хотел, не знаю, ощупать не рукой, так голосом: вот она сама, вот ее башка, вот руки-ноги-очки, вся в сборе, ходит и разговаривает — ну и ладушки. Так летучая мышь, наверное, ощупывает воплями окружающий мир.
Но Гуля-апе я звонить не стал. Даже номер ее по блокнотам искать не стал. Узнает, что я из больницы сдернул, дергаться начнет, прибежит меня кормить или выхаживать, как маленького, все такое. А врать, что я из больницы звоню, не хотелось. Надоело мне врать и уклоняться. Что я им, маленький фантазер из подготовительной группы? Буду говорить, что есть и что думаю. Заслужил как-нибудь. И пофиг, если кому-то такое не нравится. Вот сейчас думаю, что не буду говорить, — ну и закрыли вопрос.
Что я, без этого тоску не прибью? Я ж дома. Делаю что хочу, используя все домашние преимущества.
Главные вещи в доме — комп, холодильник и кровать. В такой последовательности. Впрочем, кровать штука необязательная — можно на полу поспать, в кресле или вообще не спать — я пробовал, знаю. Да и холодильник, если подумать, тоже. Зимой можно продукты на балконе или за окошком хранить или не хранить, а съедать немедля. Да и комп не сказать, чтобы прям такая неповторимая штука. Он и в школе или там в интернет-кафе есть, к тому же всякие телефоны и ноутбуки с планшетами вполне его заменяют. Так. Получается, в доме нет ничего главного и обязательного? Что-то я не так думаю. Ну и ладно. Все равно мой случай особенный хотя бы в одном отношении. Телефона и ноутбука у меня нет, школа закрыта, а на интернет-кафе не хватит денег. Без десктопа не обойтись — особенно если хочу развлечься и пообщаться. Народ-то уже нагулялся и вернулся по домам. Завтра в школу ведь. И понятно, что все за компами сидят, где ж еще, не за уроками же. Один я время теряю.
Я решительно направился к компу, включил его и вбил пароль. Хмыкнул и вбил снова. Зарычал, сосредоточился и аккуратно ввел еще раз.
Пароль не срабатывал.
Кто-то сменил его, пока я был на тренировке. Кто-то пришедший к нам в квартиру, в дом-крепость, в мой безопасный чик-чирик.
Кота подозревать я быстро перестал. Не такой он парень. Да и мы не в сказке же про Лукоморье. Значит, есть другое объяснение.
Я смотрел пару фильмов, герои которых обнаруживали, что у них вдруг поменялся размер ботинок, ключ не подходит к двери, а в любимой банке вместо кофе лежит гречка. В фильмах такие чудеса объяснялись двумя способами. Первый — герой чокнулся. Второй — героя пытались по каким-то важным причинам чокнуть паразиты, которым не лень прокрадываться в квартиру и заниматься мелкими подменами.
Я попробовал представить спецслужбы, мафию или любого клоуна, готового следить за нашим домом, дожидаться моего отхода и вламываться без следов — чтобы переставить ботинки и поменять пароль в компе. Кое-что представилось, я даже огляделся в поисках камер, натыканных по незаметным углам. Камер нашлось аж две — одну я сам полгода назад укрепил на мониторе, вторую, выдранную в больничке, утром выложил на полочку рядом с роутером, чтобы в кармане не мешалась. О, может, тетя Таня так мстит, чтобы меня наверняка уже в дурку запереть? Или, может, я впрямь дебил, который не живет, а придумывает? И комп я сегодня не включал, на тренировке не был, из больницы не сбегал. И по правде ничего не было — ни леса, ни электрички, ни болота. А я сижу в этом кресле неделю и пузырьки из слюны выдуваю. Или не в кресле сижу, а в той самой дурке, замотанный в смирительную рубашку, и пытаюсь этого не заметить. Такое бывает, я слышал. Поэтому все время придумываю разговоры про дурку и поэтому так психую из-за них.
Ох как я испугался. До тошнотной слабости.
Это в самом деле было возможно. Это в самом деле все объясняло. И это не оставляло ни смысла, ни надежды.
Если я впрямь придумал хоть малюсенький кусочек того, что считал своей жизнью, то придуманной может считаться вся жизнь. Все мои страхи и радости, моя семья и я сам. И никакой я не казанский школьник Наиль Измайлов четырнадцати лет, а, например… Да кто угодно — обкумаренный индейский вождь Пакачтоли, переучившаяся студентка Лена Головач или китайский резиновый ежик, с которым младенцы купаются.
Ой как страшно.
Я хотел треснуть себе по роже, но сдержался. Во-первых, этой роже и без меня досталось — сегодня поменьше, чем раньше, но все равно. Во-вторых, если считать, что я ненастоящий, то предыдущие разы не помогли. Так и этот не поможет. А что делать-то?
Я зажмурился и осторожно ощупал лицо, голову, руки. Все было примерно как я помнил и представлял, и болело в тех местах, куда получал. Тут я вспомнил вычитанное где-то правило, позволяющее определить, во сне ты или нет. Надо посмотреть на часы и вспомнить, как ты сюда попал. Если часы идут, при этом все вспоминается четко и без разрывов, значит, ты не спишь. Ну и наоборот.
Часы, которыми я обычно пользовался, были недоступны — телефон сгорел, а компьютер не включался. Других часов у нас не было — всем телефонов хватало. Я издал несколько протяжных звуков и грозно пошел на кухню. Согрелись — не согрелись, пофиг. Если все воображаемое, то ничего им не будет, а если по правде — ну, я думаю, за телефон-то мама не убьет. Коли до сих пор не убила.
Я нервно хихикнул и остановился, уткнувшись в холодильник. Над дверцей сияли оранжевые цифры 19.55. Не отрывая от них взгляда, я нашарил табуретку и сел. Ждать пришлось недолго — я даже не успел додумать, какой же я дурак, что телик не включил: там-то часы быстрей найти можно. На третьем вдохе последняя пятерка сменилась шестеркой.
Я помотал головой, встал и громко сказал:
— Ну и идите все пешком. Поняли? Я нормальный, все я помню.
Я все помнил. Сюда я пришел от компа, а к нему прошел вот отсюда — могу всю последовательность повторить — и до тренировки сидел за компом, а пароль был на мониторе написан, прямо тут, жаль, что я пыль стер, — правда, она опять нападала. Быстро что-то — но мама говорила, что это нормально, это от моего постельного белья.
Про белье я думал уже каким-то далеким кусочком головы, а сам пялился в монитор. Вернее, на монитор. Слой пыли на нем был толще, чем утром. И если смотреть не прямо, а снизу, с колен, можно разобрать латинское слово, словно бы выдавленное штампиком, скрученным из тонюсеньких иголочек прямо поверх высвеченного окошечка для пароля. «Hcaq».
Я помедлил, пытаясь понять, что все-таки происходит. Огляделся, пожал плечами и тщательно набрал: «Hcaq».
Экран моргнул и осветился.
Пароль подошел.
Я огляделся и хотел встать, пройтись по квартире, пощупать плинтуса и найти не след, так намек, который подскажет, что за квест с загадками мне тут устроили. А заодно — кто устроил и зачем. Но я и так знал, что видимых следов нет, а невидимых я не вижу. Ну и не дергайся. Надейся, что научишься, и занимайся своим делом.
Я и занялся.
Первым делом пришлось проморгаться и вытереть экран — он каким-то странным казался под слоем внеочередной пыли, радужно-неразборчивым, и сверкающие точки группками ползают. Аж глаза заслезились. Я сунулся подстраивать изображение, но отвлекся, чтобы проморгаться. А когда стер слезу, экран был уже нормальным: заставка да иконки, все четко, никто не ползает, и яркость в пределах разумного. То ли очередной привет от веселых гномиков, то ли пару ударов я от Ильдарика все-таки пропустил, сам на кураже не заметив.
В аське и скайпе народу прибавилось, но у всех стоял статус «отошел» или «не беспокоить». Важные такие, ты что. Я все равно написал Киру и Ренатику пару слов — ну, как обычно: здорово, как дела, какие планы. Ренатик не откликнулся, а Кир без лишних слов бросил ссылку на сетевую игру, в которую мы обычно рубились всей толпой. И не поздоровался, гад. Ну я тебе…
Я рухнул в игру, как в парник, шумно и с осколками. Еще музычку включил — и аж застонал от наслаждения, такого, знаете, которое под кожей не спеша расползается. Как мне этого не хватало, оказывается.