Говорили, что её отец занимается импортом нефти из Дубая, но все девушки знали, что это выдумка. Просто легкомысленная выдумка после передачи по телевизору о том, что цены на нефть растут. Это было её не первое и не последнее враньё, но она так ловко рассказывала о себе, что никто толком не понимал, как же дела обстоят на самом деле. С помощью этого своего таланта она даже писала рассказы.
«Я поступала в университет на факультет корейского языка в надежде, что буду писать, но здесь приходится заниматься исследованиями. Надеюсь на наше дальнейшее сотрудничество. Спасибо за внимание».
Я прочитала только один её рассказ, он походил на плохо скомпонованные отрывки из чужих произведений, точно она их украла у кого-то. Правда, читалось это легко, фразы были неплохие, но я не могла поверить, что это написано ею самой, ведь основной смысл её существования — мужчины. Некоторые дураки из кружка литературы высоко оценивали её рассказы, но я сразу поняла, что она бездарная и пустая девушка, и даже не стала читать другие её рассказы, что бы ни говорили про её талант. Когда кто-то из однокашников спросил меня: «Как ты можешь судить о её таланте, если ты ничего не читала? Она хорошо пишет», я ответила: «Это можно понять и ничего не читая». Пойманных ею на удочку мужчин нельзя было переубедить, что она не такая уж лапушка. Им нравятся её произведения, потому что мнение их предвзято, ведь Хёнчу такая славная и добрая. Я не понимаю, как можно до такой степени не разбираться в литературе. В общем было ясно, что она прекрасно играет на чувствах мужчин. Я, по крайней мере, думала, что стоит провести расследование по поводу её творчества. Но тогда я решила жить, просто не обращая на неё внимания, тем более, она мне не мешала. Но дело в том, что она заинтересовалась Макото. Я заметила, что если Макото появлялся в нашей компании, то рано или поздно приходила и она. Решая предотвратить очередное падение Хёнчу в объятия Макото, я садилась вплотную к нему. А когда Макото и Хёнчу оказывались рядом, я выходила якобы в туалет и, вернувшись, втискивалась между ними, не давая им общаться. Я приветливо болтала с Хёнчу, следя, чтобы она не упала в обморок. Ни на секунду я не сводила с неё глаз, как баскетбольный защитник следит за всеми передвижениями гениального Ходже. (Когда это всё происходило, Ходже ещё играл, теперь он ушёл на тренерскую работу. Как летит время! Грустно.) Мне во что бы то ни стало нужно было блокировать передачу мяча. Но я отвлеклась на Хичон, мы обсуждали с ней план докладов на следующей неделе, а в это время Хёнчу, сидящая рядом с Макото, стала падать. Нет! Я резко встала и, пока Макото не сообразил, что происходит, подхватила Хёнчу под руки. Она оказалась тяжелее, чем я думала. Хитрая Хёнчу, видя, что я её держу, совсем обмякла, я только успела прошептать ей на ухо: «Эй, И Хёнчу, перестань разыгрывать, это же я, Джиён».
Мне показалось, что Хёнчу приоткрыла глаза, слегка приподняла в насмешке уголки губ, закрыла глаза снова и свалилась окончательно. По идее она должна была тут же прийти в себя, но оказалось, я была не права. Она повисла у меня на руках. Не в состоянии её удержать, я попятилась назад и в конце концов шлёпнулась на пол. Я распласталась на полу, как лягушка в анатомической лаборатории, а Хёнчу опустилась на меня тихо и спокойно, словно спящая красавица, остающаяся прекрасной и свежей уже сто лет. Лишь тогда Макото, понявший, что происходит, кинулся к Хёнчу. Он глянул на меня с упрёком, поднял Хёнчу на руки и кинулся из бара. В этот момент я поняла, что отношения у них не так просты, как я предполагала, и они встречаются. Конечно, у меня не было никаких фактов, это были лишь мои догадки, но тогда эта мысль впервые закралась в голову.
Хёнчу отвезли в больницу, там ей оказали помощь, поставили капельницу, только после этого она очнулась Ладно, Бог с ней! Меня это всё не интересует. После этого случая Хёнчу стала приходить в комнату Макото, ни от кого не скрываясь. Они напоминали пару подростков, которым родители наконец-то разрешили встречаться. Они как бы объявили всем: «Ребята, вам, наверное, известно, что мы встречаемся. Ведь лучше будет, если мы это будем делать открыто?» Мне стало просто невыносимо находиться в квартире, где за стеной хихикали и шептались Макото и Хёнчу. Я подала заявку на должность ассистента профессора и стала больше времени проводить в университете. Но мне, конечно, приходилось сталкиваться с ними. Например, однажды, когда я зашла в общий кабинет для аспирантов обсудить с однокашником наше расписание. В кабинете не оказалось того, кто мне был нужен, зато там сидели Макото и Хёнчу, при этом одежда её была слегка растрёпанной, на столе царил беспорядок и стоял резкий запах разврата. Они не ожидали меня увидеть и сильно смутились. Было ясно, что они играли не в 369.
— Сонён? Ты по делу? — спросил Макото, заикаясь.
— Вообще-то меня зовут Джиён, а не Сонён. Я пришла к Ёнчин, но, как вижу, его здесь нет. А ты, Хёнчу, что здесь делаешь?
Вместо ответа она спокойно посмотрела мне в глаза, словно давая понять, что можно обойтись и без объяснений. Я хотела сказать: «У тебя блузка расстёгнута», но промолчала и ушла. После этого случая я остыла к Макото. (Ну как можно было забыть моё имя?) А Хёнчу всё чаще и чаще приходила домой к Макото, и, соответственно, я вставала всё позже. В конце концов я отказалась от этой квартиры и вернулась домой в Кодокдон. Когда мама спросила меня, с какой стати я вернулась, ведь я так хотела жить отдельно, я просто расплакалась, крепко обняв её. Я не плакала так горько с семи лет.
— Ах, еда была противная, хозяйка квартиры слишком строгая, а другие жильцы со мной не общались, так как я сеульская.
Мне кажется, мама не поняла меня, но приняла, не вдаваясь в подробности моих неудач. Ведь просто невкусная еда не может быть причиной таких слёз.
Я окончила магистратуру и покинула университет. Приятелям я говорила, что не хочу продолжать учёбу, но на самом деле мне не хотелось встречаться с Макото. Через общих знакомых я узнала, что Макото защитил диссертацию по творчеству Ким Саляна, которую очень хвалили. К тому времени я окончательно остыла к Макото и только усмехнулась: «Надеюсь, он не писал о том, что Ким Салян имел двойника, как Ли Квансу».
Я устроилась на работу в рекламное агентство и занялась рекламой в интернете. Тогда этот бизнес только начинался и друзья надо мной посмеивались, говоря, что лучше бы наша компания писала свою рекламу на воздушных шарах, которые вешают при открытии разных мероприятий и выставок. В то время новые фильмы рекламировали лишь с помощью афиш и крупные компании размещали рекламу только по телевизору или в газетах. Мы начинали с нуля, но рынок рекламы в интернете быстро развивался.
На работе я познакомилась с парнем и увлеклась им. Он начал работать в этой фирме раньше меня (я, как правило, влюбляюсь в мужчин, которые рядом). Мне казалось, что он попался на мою удочку, но оказалось наоборот. Мы повстречались короткое время, а потом он переметнулся к другой сотруднице. Стараясь избежать неприятных встреч (это моя болезнь — я всегда бегу от неразделённой любви, как преступник с места преступления), я ушла с этой работы и возглавила подразделение в небольшом рекламном агентстве, принадлежащем моему университетскому приятелю. Я забыла, что когда-то увлекалась стихами Бэ Сока и произведениями Чан Ёнхака. В моей жизни остались только бесконечные собрания, встречи и презентации, опять собрания, собрания, работа по ночам, собрания и опять презентации. Я читала только книги и статьи по экономике, менеджменту и перспективам развития. Кино смотрела только новое.
Сейчас мне стыдно об этом вспоминать, но там я опять влюбилась. Он был моложе меня, ниже по положению, и любовь эта тоже оказалась несчастной. Я стала большим специалистом по несчастной любви и долго работала только в этой области, ничто другое меня не интересовало и в иных обстоятельствах я чувствовала себя неуверенно. Неразделённая любовь возбуждала меня, я травилась ею и искала опять такие же отношения. Следующими были музыкант какой-то неизвестной музыкальной группы и тайваньский актёр, играющий в телесериалах. Нормальной девушке такие парни в жизни не попадаются. Я рассталась с ними и получила при этом очередную дозу удовольствия.
Прошли годы, и однажды, глянув на календарь, я вдруг обнаружила, что мне уже тридцать. Кто эта женщина в зеркале, с хвостиком на голове и сумочкой «Луи Витон» в руках, готовая, как солдат или полицейский, сию минуту отправиться на службу? Это я?
Как-то мне позвонила Хичон, всё ещё учившаяся в аспирантуре, и сообщила, что Хёнчу больше нет. Первая мысль была, что это очередная проделка Хёнчу. Но такими вещами ведь не шутят? Прощание было в траурном зале морга очень скромной больницы (интересно, куда делся её отец — нефтяной магнат?), вынос тела должен был состояться на следующий день. Я не пошла. Тогда я придумала оправдание, что не совсем здорова, но сейчас совершенно точно знаю, почему не пошла. По этой же причине я не читала то, что она писала. Я не смогла поверить в её смерть. Эта хитрая лиса всегда врала, за своей приятной внешностью она прятала коварство. Она бы лежала в гробу и хихикала надо мной. К тому же была вероятность, что там я встречу печального Макото. По традиции он должен был сидеть там перед портретом Хёнчу до тех пор, пока её тело не вынесут. Мне вспомнилось, как укоризненно он посмотрел на меня тогда, когда я пыталась удержать её обмякшее тело. Ну почему Хёнчу всегда была лучше меня, что бы она ни делала? Даже причина её смерти — опухоль мозга — была чистой и изящной. Ведь навалом других болезней, таких как СПИД или брюшной тиф! Она даже своей смертью вызывала симпатии окружающих.
Перед смертью Хёнчу начала писательскую карьеру и успела опубликовать три рассказа. Издательство, где вышел её первый рассказ, после её смерти опубликовало и другие, но я их, конечно, не читала. Я боялась увидеть красивый и таинственный портрет автора. Мне страшно было даже подумать, что с книжной полки на то, как я старею, будет смотреть вечно молодая Хёнчу