а или валерьянки. Ульяна решила, что он в своём деле понимает не так уж много, и перестала ходить на приёмы. Позвонила Игорю Ивановичу. Сапиго ответил, что принять не сможет, график забит.
– Хотя бы выпишите мне что-нибудь, – попросила Ульяна.
– Ну как я могу вам что-то выписать? – ответил он. – Для этого нам надо встретиться, поговорить. Я посмотрю на вас.
– Ну так давайте, когда?
– Говорю же, сейчас не имею возможности принять вас.
– Издеваешься, пидор?! – закричала Ульяна.
Сапиго вздохнул и повесил трубку.
Она плохо спала. Феназепам закончился. тире Раисы Львовны было неуютно. Время от времени Ульяне казалось, что старуха за ней подсматривает. Она подумывала продать и эту квартиру. Может быть, переехать на другой конец города. Или в пригород. Но на это пока что не было сил. К тому же недалеко находилось кладбище.
Аркадия похоронили рядом с матерью. Примерно через месяц там появилась и третья могила. Ефим исчез. Иногда Ульяне начинало казаться, что всё это время он был только в её воображении. С другой стороны, воображаемый человек вряд ли смог бы, убегая, стащить телевизор и ноутбук.
Коко позвонил один раз, в конце зимы. Он смущался, и от этого его акцент был чудовищен.
– Мы с шена стали попробовать опять, – сказал он. – Маркус пошел на хуй. Ты рад за меня, Юлиана? – Я не Юлиана, – ответила Ульяна и нажала отбой.
Она ждала, что, может быть, он ей ещё позвонит. А потом перестала ждать.
Как-то раз она шла с кладбища к автобусной остановке и заметила священника. Он стоял за оградой часовни, видимо кого-то дожидаясь. Ульяна подошла к нему.
– Хочу у вас кое-что спросить.
– Ну спросите, – сказал он осторожно.
– Я хочу уйти в монастырь. Но я не знаю, как это сделать. К кому мне обратиться?
– Понимаете… – начал священник.
– Просто уже невыносимо, – сказала Ульяна. – Не знаю, что ещё остаётся. Иначе в дурдоме окажусь. Меня крестили в пять лет. Но в церковь я не ходила особо. Это критично? Я брошу. Да и бросать особо нечего. Правда, у меня есть кот. Его бросить не могу. Можно я с котом? А больше ничего не возьму с собой.
Священник кашлянул, посмотрел под ноги.
– Понимаете, – повторил он. – Блин, как неудобно. Видите мою бороду?
Ульяна посмотрела на его бороду.
– Ну вижу. А что?
– Она ненастоящая. И ряса тоже. Волосы настоящие, да, я отрастил.
– Вы что несёте? – спросила Ульяна.
– Просто я не священник. Я артист. Мы там кино снимаем.
Он показал на часовню.
– Небольшой эпизод. Я вышел покурить.
И показал Ульяне незажжённую сигарету.
– А, – сказала Ульяна.
– Вы попозже приходите, тут будет настоящий батюшка! – крикнул он ей уже вдогонку.
В автобусе Ульяна задремала. А когда проснулась, увидела за окном лес и поняла, что едет не в ту сторону.
Где Лиза?(рассказ)
Самолёт взлетел, прочертил небо и без происшествий приземлился на посадочную полосу небольшого аэродрома. Барановский спустился по трапу и достал сигареты. Было позднее утро. Над одноэтажным зданием аэропорта висело пасмурное небо. Моросил холодный октябрьский дождик. Он поднял ворот плаща и закурил. Достал смартфон и выключил «режим полёта». От брата пришло эсэмэс: «Вань, я на стоянке». «Сейчас подойду, Миш», – написал в ответ Барановский, убрал смартфон в карман и быстро высосал сигарету до фильтра.
Миша вылез из салона старенькой «шестёрки» и кинулся обниматься. От него пахло бензином.
– Ну привет, привет, – смущённо пробормотал Барановский, хлопая брата по спине.
– Как долетел? – задал тот дежурный вопрос.
– Нормально. Соседка опрокинула мне на штаны стакан сока.
– Симпатичная?
– Старуха. Руки ходуном ходят. Наверно, у неё Паркинсон или что-то такое.
– А сок был какой? – спросил зачем-то Миша.
– Томатный. А что?
Брат пожал плечами.
– Да не знаю, просто. Едем?
Барановский кинул сумку на заднее сиденье.
– Это у тебя все вещи?
– Ага.
– Не много.
– Я завтра ночью улетаю.
– А, – сказал Миша.
Он был младше на шесть лет. И слегка робел. Весной ему исполнилось тридцать три. Барановский прислал по почте в подарок свою книгу, с автографом. Хотя и подозревал, что Миша вряд ли станет её читать. Зато сможет похвастать перед друзьями, что старший братец известный писатель, живущий в Москве.
– Ты изменился, постарел, – сказал Миша, выруливая на шоссе. – Пьёшь?
– Да не очень, – пожал плечами Барановский. – А ты?
– Что ты, Вань! Мне же в прошлом году желчный пузырь удалили. И поджелудочная барахлит. А то бы бахнули за встречу, конечно. Сколько не виделись?!
– Восемь лет, – сказал Барановский, потом понял, что вопрос был скорей риторический.
Он смотрел в окно. Родной город не изменился. Стало больше рекламных щитов, из-за которых торчали невзрачные малоэтажные дома. Тоскливо. Барановский подумал о Лизе Матвеевой. Шестнадцать лет назад он чуть не повесился из-за неё. Долго стоял на табуретке с бельевой верёвкой на шее, но так и не решился спрыгнуть. Маленькое постыдное воспоминание. Иногда оно раздувалось и занимало все мысли. Несколько раз он звонил ей по пьяни, уже живя в Москве. К счастью, не дозвонился. Знакомый психотерапевт назвал это «незавершённым гештальтом». Лиза бросила его слишком резко. И в тяжёлый момент. Умер отец. Мама лежала в больнице после сердечного приступа. Барановскому казалось, он тонет. И тут Лиза, воображаемая будущая жена и мать его детей, вместо спасательного круга кинула ему наковальню. Свалила к Сане Кожухову, чемпиону области по боксу, сыну главы района. Барановский даже не мог его избить. Правда, через несколько лет Кожухов женился на дочери директора мясокомбината и сам бросил Лизу. Интересно, что сейчас с ней? Жива ли вообще? В этом заскорузлом городе красивые девушки часто превращаются в злых, сильно поддающих тёток. Если вовремя не уезжают.
– Вань, – позвал Миша.
– Чего?
– Говорю, хорошо, что приехал. А то мама боялась не успеть попрощаться.
– Как же я мог не приехать, – сказал Барановский.
– Ну, знаешь, по-всякому бывает. Всё-таки у тебя там своя жизнь и прочее. Ты ведь редко навещал.
Барановский закурил.
– А сколько раз я звал в гости? И тебя, и маму. Постоянно.
– Это да, – согласился брат. – Но где мы, а где Москва.
– Я тоже так думал раньше. Дорогу бы вам оплатил. Поселил у себя.
– Ну всё дела какие-то, одно, другое, пятое, десятое, – забормотал Миша. – Сам понимаешь. Не так оно всё просто.
– Да, понимаю, – сказал Барановский.
Спорить было лень. И смысла в этом уже никакого не существовало.
Они проехали площадь с памятником Ленину в центре. Барановский показал на здание гостиницы. – Я там снял номер.
– О, солидно! – ответил Миша.
– Жить можно?
– Не знаю. Не бывал.
– Что, и баб не водил?
– Так у меня же машина, – сказал Миша. – Сиденья сложил, вот тебе и гостиница.
– Слушай, а помнишь Лизу Матвееву?
– Кого?
– Ну встречался я с ней. Давно, ещё до отъезда.
– Нет, не помню. А что?
Барановский пожал плечами.
– Если не помнишь, то какая разница.
Миша задумался.
– Я помню, у тебя была какая-то Таня Кириллова из ПТУ. Не она?
– Такую я не помню. И причем тут Таня Кириллова из ПТУ, если мою бабу звали Лиза Матвеева?!
Брат пожал плечами.
– Ну вдруг они знакомы. Нет?
– И как это мне поможет? – спросил Барановский.
– В чём?
– Ладно, не важно. Забудь.
Они подъехали к жёлтой пятиэтажке. Миша заглушил двигатель. Немного посидели молча.
– Давай, что ли, перекурим, – сказал брат.
Барановский достал пачку «George Karelias and sons», протянул.
– Ого, душисто как! – сказал Миша, пуская дым.
У него на приборной доске валялась мятая пачка «Тамбовского волка». Барановский вытащил одну сигарету, прикурил и закашлял.
– Слушай, Вань, там в квартире жена моя новая. Ты не пугайся только.
– Чего мне пугаться?! – ответил Барановский.
Почему-то он подумал, что увидит сейчас Лизу Матвееву.
В прихожей их встретила полная розовощёкая женщина лет сорока с крупными руками.
– Здрасьте, – сказала она.
Миша поцеловал её в щёку.
– Это Иван, мой старший брат.
– А меня Надя звать.
Барановский слегка поклонился.
– Очень приятно.
– Вань, ой, а вы изговнялись где-то, – сообщила вдруг Надя.
– Что? В смысле?
Он быстро себя оглядел и заметил на плаще несколько жирных тёмных пятен.
– А это походу от машинного масла, – сказал Миша. – Я чуток пролил в салоне недавно.
– Ладно, не страшно. Новый куплю.
– Зачем покупать? Постирать же можно, – сказала Надя.
Барановский повесил плащ на вешалку. Прихожая была тесная. Чтобы разуться, пришлось ждать, пока Миша снимет свои говнодавы.
– А вон и на колене у вас пятно, – заметила Надя.
– Это его в самолете какая-то бабка облила, – рассказал Миша.
– Зачем?
– Может, с похмелья руки тряслись.
Барановский снял свои «дерби» и отодвинул в угол. Надя их тут же схватила и переставила.
– Там кот метит, провоняют.
– Спасибо за заботу.
Он вдруг занервничал. Во внутреннем кармане плаща была небольшая фляжка с водкой. Сейчас бы не помешало. Но Барановский стеснялся.
– Мама там лежит, – сказал Миша и показал на дверь дальней комнаты. – Вань, ты тут постой. Ага? Я зайду, скажу, что ты приехал. Если ты сразу сам зайдёшь, она может испугаться.
– Меня? – спросил Барановский.
– Нет. У неё иногда глюки бывают. То отец мерещился. Потом ты несколько раз приходил. Мама говорила, ты в тюремной робе был. Короче, погодь, я предупрежу.
– Ну ладно.
Миша прошёл по коридору, осторожно приоткрыл дверь и проскользнул в комнату. Барановский остался с Надей.
– Вот ведь как, – вздохнула она. – Жалко Зинаиду Прокофьевну.