В дверь тихонько постучали. Почему-то он опять подумал, что увидит сейчас Лизу Матвееву. Барановский поставил стакан, натянул пиджак и открыл. На пороге стояла полная женщина лет сорока с короткой стрижкой.
– Простите, – сказала она, смущённо глядя на тощие, кривые и волосатые ноги Барановского. – Мне очень неудобно.
– Ничего страшного.
– Я администратор.
– Что-то случилось? Я вроде бы тихо себя веду, – сказал Барановский и протяжно рыгнул.
– Да. Дело вот в чём. Я случайно узнала, что вы у нас поселились. А завтра уедете. Утром я сменюсь, и уже не смогу вас увидеть.
– Входите. Я надену штаны. Просто у вас очень жарко. А я собирался уже спать.
Она вошла и встала у двери.
– Да, правда, у нас хорошо топят.
Барановский пытался натянуть брюки.
– В общем, – сказала администраторша, – я большая поклонница вашего творчества. И читала все ваши книги. Я подписана на вас в инстаграме и на фейсбуке. Но вы вряд ли знаете.
Он натянул штаны, устал и сел на кровать.
– Я тронут, Анна.
– Мне было важно вам это сказать. Жаль, у меня нет с собой ваших книг. Если бы вы мне подписали, я бы с ума сошла от счастья.
– Да, жалость. У вас нельзя ведь курить?
– Увы, нельзя.
– Ага.
– Ну вот, сказала, что хотела. Ух, так разволновалась!
– Не волнуйтесь. Если хотите, сядьте со мной, посидим.
– Нет, нет. Мне надо работать.
– А вы не знаете такую Лизу Матвееву?
– Нет. Но у первой жены моего брата была фамилия Матвиенко. Раиса Матвиенко.
Барановский промолчал.
– Но она утонула двадцать один год назад. Они поехали за ягодами на моторке и перевернулись.
– Кошмар, – с трудом сказал он.
– Да. Ладно. Доброй ночи.
Закрыв дверь, он опять разделся до трусов, выпил два раза по сотке и лёг на пол. Сначала на живот. Потом перевернулся на спину и застыл в позе распятого. Что-то кололо под лопаткой. Барановский сел, просунул руку за спину и отцепил маленькую серёжку с прозрачным камушком.
– Ага, – сказал Барановский, закинул её в рот и проглотил.
Запил водкой и соком. Вскарабкался на кровать и уткнулся носом в покрывало. Оно пахло пылью. Барановский не заметил, как уснул, с включённым светом и ногой, повисшей над полом. Ему приснилась мама. Они гуляли по тихому скверику. Была зима. Повсюду лежал снег. Мама держала Барановского под руку.
– А ты знаешь, я вспомнила ту девушку.
– Лизу Матвееву?
– Да. Очень симпатичная. Как-то раз она пришла к нам, ты был, кажется, на занятиях, и мы так мило с ней поболтали. Потом я покормила её щами. А тебя всё не было. Она не дождалась и ушла. Очень милая девушка, прелесть.
– Что с ней сейчас?
– Вроде бы она вышла замуж за директора школы.
– Она из меня душу выколотила, мама.
– Правда? А что ты от неё хочешь сейчас?
– Я и сам не знаю.
Его разбудил звонок. Барановский поднёс смартфон к уху. Это был Миша.
– Я сейчас приеду. Ты не мог бы спуститься?
– Ох, а сколько времени?
– Начало десятого.
Барановский разлепил веки. За окном было темно. – Чего так рано-то?
– Маме стало плохо под утро. Её в больницу забрали.
– Бля. Ты через сколько подъедешь?
– Минут десять.
– Поднимайся в номер. Я скажу, чтобы пустили.
Он успел умыться и выпить сотку. Хотя похмелье было слабым, почти незаметным.
Миша зашёл, снял ботинки.
– Извини, что разбудил, но сам понимаешь.
– Да, конечно, – сказал Барановский. – Не извиняйся.
– Ну вот. Под утро ей плохо стало. Надя вызвала скорую. Те не хотели брать, типа, всё равно не жилец, пришлось им сунуть.
– Кому сунуть? Чего? – спросил Барановский.
– Врачу и фельдшеру. Денег, чего же ещё.
– А, сколько? Я отдам.
– Вань, не в этом дело-то.
Миша вздохнул, посмотрел на бутылку 0,7, в которой осталось меньше половины.
– Блядский пузырь.
– А?
– Да, говорю, если бы не пузырь, я бы сейчас накатил.
Барановский обхватил тяжёлую голову.
– Я ничего не понимаю. Пузырь? Вот стоит пузырь. Выпей.
– Вань, у меня-то пузыря нет. Мне пить нельзя.
Барановский подумал, что всё ещё спит, и сильно укусил себя за кисть.
– Ты чего? – спросил Миша.
– Ничего. Просто я не понимаю ни хрена.
– Ладно. Слушай. Мама в реанимации. Скорей всего, оттуда не выйдет. То есть точно не выйдет.
– Мне можно к ней?
– Не пустят.
– Бляди.
– Ну почему бляди? Такой порядок. Ты ночью улетаешь?
– Да, поздно вечером.
– Вань, придётся остаться.
– Зачем? Всё равно к ней не пустят.
– Вань, ну слушай. Может, сегодня или завтра мамы не станет.
Миша заплакал. Барановский неловко его обнял. – Ну, ну, – пробормотал он.
– Там же похороны будут, Вань. Ты ведь не можешь похороны пропустить. А если улетишь, то сразу же придётся прилетать снова. Правильно?
– Правильно, – кивнул Барановский.
– Останешься?
– Ну да. Ты прав. Останусь. Ты прав, – повторил он, машинально вытирая с плеча сопли брата.
– Переезжай к нам. Чего тебе тут торчать?
Барановский махнул рукой.
– Ерунда. Поживу.
– Ну смотри. Точно останешься?
– Да. Сдам билет.
«И буду ждать смерть матери», – подумал он.
– Ладно. Я пойду, на работу надо. Позвоню вечером.
Закрыв за братом дверь, Барановский лёг и проспал полдня. Проснувшись, он долго пытался сообразить, сон это был или не сон. Вечером позвонил Миша и сказал, что состояние матери тяжёлое, но стабильное. – Будем ждать, – ответил Барановский.
Он продлил проживание в гостинице на неделю.
На следующий день Барановский поехал в больницу. Его не пустили.
– А с врачом можно поговорить? – спросил он.
– Подождите, он на обеде, – ответила медсестра, симпатичная женщина лет тридцати. – У вас знакомое лицо. Вы у нас лежали недавно?
– Нет.
Барановский хотел сказать, что он писатель, довольно известный, его часто приглашают выступать в ток-шоу, медсестра наверняка его видела по телевизору. Но поленился.
Потом пришёл врач, молодой мужчина, похожий на старшеклассника.
– Я хотел навестить маму, – сказал Барановский.
– Нельзя, нельзя, – покачал головой врач.
– Какие шансы?
Врач выдохнул, надув щёки.
– Нууу… Я бы сказал, что очень маленькие.
– Но есть?
– Нууу…
Он медленно пожал плечами.
– Очень маленькие. Почти невидимые.
– Когда всё закончится? – спросил Барановский.
– В любой момент, – сказал врач. – Будьте готовы.
– Я готов.
– И крепитесь, конечно.
– Я креплюсь.
Возвращаться в гостиницу не хотелось. Барановский решил погулять по городу. День был прохладный и пасмурный, но без дождя. Он зашёл в кафе и купил бизнес-ланч. Официантка, симпатичная девушка лет двадцати пяти, принесла ему борщ, салат «Столичный», два сырника и чай.
– У вас много красивых женщин, – сказал Барановский. – На каждом шагу.
– Вы о чём? – спросила официантка.
– О городе.
– Это правда. У нас много красивых женщин. А вы приезжий?
– Да. Как вас зовут?
Она показала бейджик. «Катя Матвеева».
– Скажите, вы не родственница Лизы Матвеевой?
«Это её дочь», – сказал внутренний голос.
– Нет. Не знаю такую, – ответила официантка.
– Точно?
– Точнее некуда.
– А как зовут вашу маму?
– Ирина. А что?
– Я подумал, может, Лиза ваша мама. Хотя вряд ли. Возраст не тот.
– У кого?
– И у вас, и у неё.
– А.
Барановский съел обед, оставил чаевые и вышел.
Ветер швырнул ему в лицо мокрый целлофановый пакет. Тихо матерясь, он шагал по улице, утираясь носовым платком. В кармане зажужжал телефон. Это был Миша. Барановский остановился.
– Вань, я сейчас звонил с больницу. Изменений нет.
– Да, знаю, я заходил туда.
– Не пустили?
– Нет.
– Ну я говорил, что не пустят. А ты сейчас где?
– Гуляю.
– А я на работе. Перерыв. Хочешь, вечером зайди.
– Не знаю, посмотрим, – сказал Барановский.
Он заметил информационный щит, на котором висел плакат. «Депутат Кожухов Александр Александрович ведёт прием посетителей…» Барановский посмотрел на часы, задрал голову и поискал табличку с названием улицы. Миша что-то говорил.
– Хорошо, созвонимся, – перебил Барановский и нажал отбой.
Побродив по округе, он нашёл нужное здание. Над входом покачивался триколор. Барановский вошёл. У двери сидел охранник в дешёвом костюме и читал книжку.
– Вы к кому?
– На приём к депутату.
– Второй этаж.
Барановский поднялся. В небольшой приёмной на металлических сиденьях сидели старушки. Это было похоже на очередь в поликлинике.
– На приём? – спросила секретарша, симпатичная женщина лет тридцати пяти.
– Да.
– Присаживайтесь.
Сесть было некуда. Старушки перешёптывались, вздыхали. Барановский чувствовал их взгляды. Он будто вторгся на чужую территорию. Отвернувшись, он достал телефон. Пришло несколько сообщений в соцсетях. Одно было от бывшей любовницы, живущей в Петербурге. Она написала, что будет в Москве через полторы недели, хорошо бы встретиться. Пару минут он раздумывал, что ответить, но так ничего и не придумал. Послал ей смайлик. Другое сообщение было от симпатичной девушки лет двадцати. Она писала, что он её любимый писатель, она прочитала все его книги и не по одному разу. Барановский посмотрел её профиль. Город был не указан. Её внешность ему понравилась. Но и для неё он не смог ничего придумать в ответ и послал тот же смайлик, что и бывшей любовнице. Убрал телефон и стал ждать.
Старушки заходили по очереди в кабинет, но надолго не задерживались и выходили с какими-то буклетами в руках. Барановский прождал минут сорок, потом секретарша жестом пригласила его войти.
Кожухов сидел за столом и пил чай. Он изменился, растолстел, отрастил усы.