– Я приду, Аркаша. Куда?
– В морг, к девяти утра. Но можно немного пораньше.
– Ладно.
Аркадий продиктовал адрес, пробормотал «до встречи» и отключился. Коко был в комнате, писал свою книгу в ноутбуке. Ульяна зашла.
– Я завтра с мужем встречаюсь.
– А.
– Иду на похороны его матери.
– О.
– Что ты об этом думаешь?
Коко пару секунд молчал, будто размышляя ём, потом пожал плечами.
– Это надо, я тумаю.
– Хорошо. Решила, что ты должен знать.
Он кивнул, посмотрел на экран и спросил:
– А что ты тумаешь о политике Путина?
– Это ещё к чему?
– Надо для книги. Хочу делать исторические э-э-э сравнивание. Что ты тумаешь про Крым?
– Слушай, Коко, мне вот вообще сейчас не до этого.
– Но мы бутем об этом поговорить?
– Ты серьезно?
– Песусловно. Это вашно. Я хочу много знать о твоих з-з-з мыслях…
– Ладно. Потом обо всём поговорим.
– Хорошо. Я потошдать сколько скашешь.
Ульяна поцеловала его в висок и прошептала:
– Завтра будет тяжёлый день.
– Ты справишься.
– Я боюсь похорон, ненавижу их.
– Та, я понимаю. Моя детушка умерла, я очень плакал.
– Стоп. Дедушка или девушка?
– Детушка. Старик. Отнажты он упал с крыша дома и убил гуся.
– Какого гуся?
– Гусь. Жирный гусь. Кар-кар. Понимаешь? Птица.
– Ага.
– Детушка держал много гусев. И их вождя убил, когда упал с крыши. Другие гуси плакали.
– Печально.
– Я напишу про детушка в книга, – сказал Коко.
– А про гуся?
– Та, и про гуся напишу. Знаешь, как его звали?
Хитлер. Он был злой, шипел, кусался.
– Ты, надеюсь, про гуся?
– Та, про гусь. Он был Хитлер, в честь Хитлера.
И детушка его убил, как Сталин Хитлера. Он сказал:
«А, чертов, сраный Хитлер, до Роштества ещё сейт-семан месяц, а ты уже дохлый, притётся тебя жрать раньше время».
– А дедушка упал с крыши и остался жив, что ли?
– Та, он только ушипся. Он потом умер от сертса. Хочешь, я савтра с тобой пойду?
– Нет-нет, что ты. Не надо.
Она рано легла, но никак не могла уснуть. В голову лезли мысли обо всём на свете, о похоронах, об Аркадии, о Виталике, о Коко, даже об убитом гусе. Казалось, мысли транслировали ей в голову через невидимый репродуктор, и она никак не могла это прекратить. Ульяна ворочалась. Коко, чтобы не мешать, ушёл утбуком на кухню. Потом вернулся, вошёл очень тихо и стал раздеваться.
– Сколько времени? – спросила Ульяна.
– Отин, два, три… Три часа ночи.
– Мне уже вставать скоро.
Коко лёг рядом, обнял её и быстро уснул. Ульяна лежала, смотрела на серый квадрат окна и боялась пошевелиться, чтобы не разбудить его. Он всхрапнул лез ей в трусы. Ульяна отодвинулась. Коко сунул руку в трусы себе и что-то пробормотал на финском.
– Коко, – прошептала Ульяна. – Ты любишь жену?
Он не ответил.
«Молчание – знак согласия», – сообщил ехидный внутренний голос.
Ульяна приехала в морг без двадцати девять. Ей удалось немного подремать, часа полтора до того, как в смартфоне заиграл будильник. Чувствовала она себя отвратительно. Почти как с похмелья. Ульяне хотелось, чтобы Коко проводил её до двери, обнял и сказал пару ободряющих слов на своём ломаном русском. Но Коко не проснулся.
Аркадий уже был на месте. Стоял в сумерках посреди маленького двора, высокий, худой и мрачный. Под мышкой он держал букет цветов, а руки грел манах пальто.
– Здравствуй, – сказала Ульяна.
– Привет, – ответил он.
– Извини, я забыла цветы купить.
– Да всё это уже никакого значения не имеет. Спасибо, что пришла.
– Ещё кто-то придёт?
– Нет. Не стал никого звать. Мамины подруги уже сами все одной ногой в могиле. Чего их расстраивать? – А твой этот…
– Кто? Ефим?
– Да.
– Он здесь, – сказал Аркадий. – Он там, за углом стоит. Боится тебя.
– Прелесть какая! Выжил меня из дома и теперь боится.
– Никто никого не выживал, не начинай.
– Я не начинаю. Всё уже начато давно. Он сказал, что я убила твою маму, ты ему поверил и выгнал меня из дома.
– Это мы обсуждали. Я был пьян. И не помню. Но я не думаю, что всё было именно так.
– Ой, – махнула рукой Ульяна. – Ты хорошую позицию занял. Был пьяный, не помню.
– Я больше не пью, – сказал Аркадий. – Всё! Трезвость. Это была ошибка.
– Ещё какая! Ты столько ошибок наделал, экскаватором не разгрести.
Подошёл суетливый мужчина с папкой в руках.
– Вы Самсоновы? Я распорядитель. У вас на девять прощание, правильно? Газель подъедет чуть позже. На прощание у вас будет полчаса. Потом погрузка. Я вам свидетельство о смерти отдам перед отъездом.
– Хорошо, спасибо, – сказал Аркадий.
Повернулся к Ульяне.
– Мы можем без конца обсуждать сложившееся положение, да? А можем подумать, как всё наладить. – Что, есть предложения? – спросила Ульяна.
– Да, есть.
– Ты говорил про развод.
– Развестись никогда не поздно. Кое-что случилось. Важное событие. Я подумал, это знак.
За углом здания Ефим два раза громко чихнул.
– Вон тот знак, который всё нам разрушил, – сказала Ульяна. – Хотя, если подумать, он тут особо и ни при чём. Ты ведь сам его привёл. А меня выгнал.
Аркадий почесал нос.
– Можно я продолжу свою мысль?
– Конечно. Говори. Я послушаю.
– Спасибо. Чёрт, я забыл! Вот надо было меня перебить обязательно. А! Мне на днях звонил Бражников. Насчёт Виталика. Тебе он тоже звонил, я знаю. Он решил опять этим делом заняться.
– Да, его совесть вдруг стала мучить.
– Пусть мучает. Это хорошо. Он был не слишком любезен на этот раз. Спрашивал про Ефима. Мне это не понравилось. Ладно, речь не об этом. Про Виталика разговор.
– Ты что, веришь, что он его найдёт? Сколько лет-то прошло.
– Ефим сказал, что мусор поможет.
Ульяна сжала зубы, но не выдержала и расталась.
– Аркаша, какой бред!
– Я ему верю.
– Уточни кому. Бомжу или менту?
Открылась дверь, вышел санитар морга.
– Здравствуйте! Вы Самсоновы? Проходите, пожалуйста.
– Пора, – вздохнул Аркадий.
Они зашли за санитаром в маленький вестибюль. Поднялись по короткой лестнице, свернули за угол и оказались в небольшом закутке. У стены стоял гроб, и в нём лежал тощий и бледный старик с запавшими щеками.
– У вас полчаса, – шепнул санитар и ушёл.
– Аркадий, – сказала Ульяна. – Кто это?
– Где?
– В гробу.
– Ты издеваешься, что ли? Это мама, моя мама.
– Это не она. Посмотри.
Вошёл Ефим, испуганно поглядел на Ульяну, встал на колени и перекрестился. Аркадий наклонился рику и поцеловал в губы.
«Я точно сплю, уснула и проспала», – подумала Ульяна, чувствуя подступающий, будто изжога, истерический хохот.
Аркадий поцеловал старика в лоб.
– Аркаша, это не Раиса Львовна.
– Перестань!
– Ты сам не видишь? Даже стрижка другая.
– Стрижку ей сделали в морге. Я попросил платил. Всё. Молчи.
Ефим на коленях ходил перед гробом и что-то бормотал. Аркадий вытер платком глаза.
– Я вот что подумал, Ука. Всё не просто так. И смерть мамы. Во что-то это складывается. Теперь Ефим может переехать в мамину квартиру. Тебе я предлагаю вернуться. Если Виталика найдут, всё станет как раньше.
– Ты серьёзно говоришь?
– Я стою у гроба матери. Думаешь, пошутить захотелось? В общем, решай.
– Аркаша…
– Я тебя не тороплю. Подумай. Сейчас помолчим.
Ефим встал и поцеловал мёртвого старика. В губы, в лоб и в обе щеки. Ульяна подумала, что скорей согласится отрезать себе губы садовыми ножницами, чем поцелует покойника.
Вскоре пришли санитары, накрыли гроб крышкой, подхватили и понесли к выходу. Аркадий положил сверху цветы. Ефим тихо запел:
– Папа, скажи, почему мать не дышит, глазки закрыла, рука холодна. Мама не слышит, мама не слышит, значит, она разлюбила меня…
– Ох, пидор! – закричала Ульяна.
Она схватила бомжа за шиворот, развернула рила кулаком в лицо. Он хрюкнул и обрушился на пол со скоростью свободного падения. Один из санитаров равнодушно оглянулся. Ульяна стала бить Ефима ногами. Тот ползал отклячив задницу и скулил.
– Скотина, ты мне за всё ответишь.
– Ука! – тихо сказал Аркадий. – Перестань его бить.
Ульяна старалась попасть ботинком по роже, но Ефим умело закрывался руками.
– Уля, милая!
Аркадий заплакал.
Она развернулась и вышла на улицу. Гроб задвигали в кузов микроавтобуса. Водитель придерживал дверь. – Молодая бабёнка? – спросил он.
– Нет, – ответил один из санитаров.
Ульяна закурила. Через пару минут вышли Аркадий и хныкающий Ефим.
– Поедешь с нами на кладбище? – спросил Аркадий и высморкался в платок.
– С ним я не поеду.
– Ладно. Знаешь…
– Что?
– Не надо было бить его.
– Да. Это тебе надо было ему врезать хорошенько, – сказала Ульяна и выпустила мужу в лицо дым. – Он петь начал. Ты не слышал, что ли?
– Это от горя.
– Господи, Аркаша, ты такой дурак!
Распорядитель принёс свидетельство о смерти. Ефим забрался в кузов «Газели». Аркадий сел в кабину. Потом вылез, подошёл к Ульяне.
– Тем не менее всё, что я сказал у гроба матери, это всё в силе. Ты помнишь, что я сказал?
– Да. Я подумаю.
– Ефим сказал, что ты плохо поступила, Бог тебя накажет.
Ульяна заметила, что ботинок измазан соплями и слюнями. Достала бумажный платок и вытерла.
– Надеюсь, не туберкулёзом.
– Не злись на него. И вообще не злись.
Аркадий вернулся в кабину. Катафалк медленно выкатил со двора. Ульяна докурила и пошла к выходу по узкому проезду. Навстречу ей попалась небольшая группа людей с цветами, пожилую женщину в чёрной одежде вели под руки.
– А мы правильно в морг идём? – спросил парень лет двадцати.
– Да, да, правильно, туда, – ответила Ульяна нула рукой.
– Убейте меня, – сказала женщина в чёрном. – Обещайте, что убьёте меня. Отрубите мне голову.