После уроков я помчалась в библиотеку. «Мандей, наверное, больна», – твердила я себе снова и снова, успокаивая свои встревоженные нервы. Она пойдет домой, отоспится, и завтра ей станет легче.
Не пройдя и половины пути до библиотеки по Гуд-Хоуп-роуд, я заметила следующую за мной тень и резко остановилась.
– Что ты делаешь?
Мандей моргнула, глядя на меня. Самая большая реакция, которую я получила от нее за весь день.
– В библиотеку?
– Но… где Огаст? Ты собираешься просто взять и бросить его?
Она застыла, как будто я сказала что-то ужасное, потом с трудом выдавила ответ:
– Он… заболел. Мама… оставила его дома.
Именно так Мандей отвечала все следующие недели. Каждый раз, когда я спрашивала о нем, оказывалось, что он прикован к постели какой-то загадочной болезнью. К концу месяца Мандей постепенно пришла в себя, но продолжала уклоняться от всех вопросов о брате.
– Что такое с Огастом? – спросила я по пути в библиотеку, пробираясь через кучи почерневшего снега. Ледяной ветер холодил мои пальцы сквозь перчатки.
– Он болен, – ответила Мандей, сунув руки в карманы.
– Как, все еще? А врача вызывали?
– Да, – ответила она, хлюпнув замерзшим носом.
– И что он сказал?
Мандей втянула воздух сквозь зубы.
– Почему ты все время спрашиваешь про Огаста? Это не твое дело!
Тон ее был таким злобным, что я почти ощутила запах яда.
– Почему ты так со мной разговариваешь? Я просто спросила…
– Да ты постоянно спрашиваешь! Я же сказала тебе: он болеет! До тебя что, не дошло? Сколько раз мне это еще сказать?
Я застыла посреди улицы.
– Да что с тобой творится? – воскликнула я. – Это был просто вопрос!
Она резко развернулась лицом ко мне.
– И я тебе уже ответила! Какого черта ты все спрашиваешь и спрашиваешь?
– Наверное… потому, что он твой брат, и я…
– Вот именно! Он мой брат, а не твой. То, что у тебя нет своего брата, не значит, что ты должна париться из-за моего!
Семнадцатиградусный холод обжег мне легкие, когда я судорожно вдохнула воздух. Мандей почти сразу же сдала назад.
– Черт, Клодия, я не хотела. Извини.
– Неважно, – прорычала я, проходя мимо нее.
– Отлично, неважно. Тогда сама делай свою домашнюю работу! – закричала она, бросаясь в противоположную сторону.
– Отлично, и сделаю!
Это была наша первая ссора, и я понятия не имела, что сделала не так.
Прежде
В День Мартина Лютера Кинга наша церковь устраивала ежегодный благотворительный обед. Требовалось накормить почти триста человек, и это был один из самых хлопотных дней в году наряду с Рождеством и Пасхой.
Папа и другие мужчины расставляли в общем зале столы и стулья, подростки украшали и прибирали зал. Медиаотдел расставлял диджейское оборудование; из динамиков играли гимны, перемежавшиеся короткими выступлениями хора.
Конечно же, мама верховодила на кухне, и мне оставалось только помогать ей с соусами. Прихожанки, все в пластиковых фартуках и перчатках, стояли вдоль кухонного «конвейера»; они перчили курицу, нарезали овощи, скатывали рулеты и заворачивали в салфетки столовые приборы. В былые времена Мандей пришла бы помогать нам. Она любила готовить вместе с мамой, к тому же отлично умела чем-нибудь занять детей.
– Мисс Перл, как там овощи? – крикнула мама на другой конец «конвейера», доставая из духовки сковороду с курятиной. Ее волосы курчавились от жара печей. Мы занимались готовкой с самого рассвета, а столовая должна была открыться только через час.
– Почти готовы.
– Мисс Джанет, – позвал кто-то, – рис сварился!
– Отлично, мы почти закончили, – заметила мама, поливая курицу подливой. – Горошинка, ты слишком толсто режешь морковь. Если подать ее такими большими кусками, то на всех не хватит.
Нам хватило бы моркови на то, чтобы накормить весь город. Я знала это, потому что сама же и резала эту морковь.
– Да, мам, – пробормотала я, стирая рукавом пот со лба.
– И улыбайся! У этих людей куда больше поводов для грусти, чем у тебя.
Чувство вины – выигрышная карта. Я улыбнулась так широко, что показала все свои зубы.
– О-о-о, детка, не пугай людей! – Мама покачала головой и свободной рукой обняла меня за плечи. – Иди сюда, я кое-что быстро покажу тебе.
Она подвела меня к окну, выходящему на парковку. Очередь тянулась от дверей церкви до ворот и дальше по улице. Люди стояли на морозе; у некоторых куртки казались надутыми, словно пластиковые пакеты, от поддетых под них одежек, явно нуждавшихся в стирке. Остальные были закутаны в толстые серые одеяла. Папа вместе с несколькими другими прихожанами раздавал этим людям исходящие па́ром стаканчики с горячим кофе.
– Видишь? Мы с тобой могли бы стоять там. Некоторые из этих семей – не бездомные, но уже бог весть сколько времени не пробовали нормальной еды. Подумай о том, какое добро ты делаешь этим людям.
Среди взрослых я увидела несколько знакомых ребят из «Эд Боро», и мое сердце сжалось, когда я представила Мандей, стоящую там.
– Так что запомни, Горошинка: то, что у кого-то есть крыша над головой, еще не значит, что у них есть дом. У нас есть не все, но у нас есть многое, за что мы должны быть признательны. Понимаешь?
Мама сжала мое плечо, а я в ответ сдавила ее руку и кивнула.
– Хорошо. Мисс Аллен, заверните эти булочки, чтобы они остались теплыми и мягкими. Двери скоро откроются!
Когда все столы были расставлены, лампы зажжены, а еда разложена, мама дала папе сигнал. Двери отворились, и толпа повалила в зал, прямо к раздаточной стойке. Мама раскладывала по тарелкам ломтики курицы и ветчины в одном конце стойки, а я выдавала рулеты в другом. Люди были очень… благодарны и счастливы. Мама находила время поговорить почти с каждым, произнести несколько теплых слов и благословений. Она никогда не измеряла свое отношение к людям их происхождением или достатком.
Весь день кухонная команда металась туда-сюда, унося пустые кастрюли и принося полные. Закончив раздавать хлеб, я принялась разливать по стаканчикам кофе и чай. Маленькие дети носились кругами, напоминая мне об Огасте и Тьюздей. Вспомнив о них, я побежала наверх, в детскую комнату, и схватила из корзины пачку бумаги и несколько сломанных восковых мелков. Расчистив стол, сгрузила на него все и увидела, как просияли лица детей. Я рисовала карандашом смешные фигурки и показывала малышам, как их раскрашивать. Мне было приятно, что дети радуются и смеются. Я знала, что Мандей терпеть не могла, когда я постоянно справлялась об Огасте. Но если она была мне как сестра, то Огаст был как брат. Я скучала по ним обоим. Я скучала по этой части моей семьи.
Папа, улыбаясь, остановился возле нашего стола с раскрасками.
– Эй, Горошинка, мама тебя потеряла.
– Хорошо. Ты можешь проследить, чтобы они рисовали мелками на бумаге, а не на стенах? Научи их, как раскрашивать, не вылезая за контур.
Он хмыкнул.
– А почему ты думаешь, что я умею не вылезать за контур?
– Да, ты прав… Ну, тогда делай то, что проще всего, – хихикнула я и помчалась прочь, проскользнув за стойку. – Да, мам?
Вздохнув с облегчением, мама кивнула на мисс Шонду, стоящую рядом с ней.
– О, хорошо, что ты уже здесь. Подмени мисс Шонду, ей нужно отвезти свою мать домой. И прихвати из кухни последний поднос, ладно?
– Давай, я помогу, – вызвалась мисс Шонда, и я следом за ней прошла на кухню. – Я видела тебя в зале. Как славно, что ты развлекла детишек…
Я улыбнулась и пожала плечами.
– Ну, надо же было чем-то их занять.
Мисс Шонда достала из подогревателя последний поднос с ломтиками курицы.
– А где твоя кузина? Ну, та, которую ты приводила сюда каждый год в День Кинга?
– А… э-э… она не моя кузина. Это… моя лучшая подруга.
– Так где же она? Ей хорошо удается ладить с детишками.
– Она… уехала к отцу. Или к тете, не знаю точно, – выкрутилась я. Хотя все говорили мне именно это, оно казалось мне ложью. Огромной, гадкой ложью.
Я бросилась обратно к раздаточной стойке и заняла место мисс Шонды рядом с мамой.
– Не клади много, всего по ложке, – проинструктировала меня она. – Не нужно слишком нагружать тарелки.
К счастью, очередь начала редеть, и в итоге нам осталось обслужить всего нескольких человек.
– Здравствуйте, мисс Суаби, – улыбнулась мама.
Мисс Суаби. Тощая, как прутик, хрупкая старая женщина. Я сомневалась, хватит ли ей сил нести тарелку, наполненную едой.
– Здравствуй, Джанет, как поживаешь? – спросила она, сверкнув яркой белой улыбкой на гладком темном лице.
– Хорошо. А вы как? Не видела вас со Дня благодарения.
Мисс Суаби была одной из самых старых прихожанок, которые усерднее и громче всего молились во время проповедей пастора. Она глубоко и протяжно вздохнула.
– Что ж, я поживала неплохо. До тех пор, пока не пришло уведомление о выселении.
– О нет! Только не вам! – ахнула мама. – Я слышала об этом.
– Да, мэм. Я прожила в «Эд Боро» всю свою жизнь, и никогда не было никаких проблем. А теперь эти люди ходят вокруг и рассылают эти бумажки. Этот город плохо обошелся с нами. Они хотели заполучить эту землю столько, сколько я помню. Им проще вышвырнуть нас всех прочь и начать с чистого листа, чем все исправить.
– И что же вы будете делать?
– Пастор созывает экстренную встречу с городским советом, чтобы посмотреть, чем сможет нам помочь.
– Если я тоже могу для вас что-то сделать, дайте знать, ладно? Нечестно вот так выгонять людей из их домов.
– Спасибо, Джанет, ты очень к нам добра, – произнесла мисс Суаби, продвигаясь дальше вдоль раздаточной стойки. – А пока что просто молись за нас.
– Да, мэм, обязательно. Ах да, мисс Суаби, я хотела вас спросить: вы в последнее время не видели… Мандей Чарльз?
Я едва не выронила из рук ложку прямо на пол.
Мисс Суаби стояла перед лотком с овощами, напряженно размышляя.
– Мандей Чарльз?.. А, дочка Патти? Да, кажется, видела. У нее сейчас такие жутко осветленные волосы, верно?