Но я хотела бы, чтобы она не была все время такой напуганной. Она боится, что люди станут относиться к ней по-другому из-за того, как она читает и пишет. Но если б они знали ее, то увидели бы, какая она умная и клевая. Тогда все захотели бы с ней дружить. Не могу поверить, что из всех людей в мире она выбрала своей лучшей подругой меня – МЕНЯ! Ну, мы даже не просто лучшие подруги, мы скорее как сестры.
– Ты готова? – спросила Меган, останавливаясь рядом со мной у гримировального столика. – Или так и собираешься весь вечер просидеть, уткнувшись носом в эти бумажки?
Сидеть, держа на коленях копию дневника моей лучшей подруги, читать его, почти не путаясь в словах, – это было похоже на рай. Я просидела бы так целую вечность, если б могла. Я сделала глубокий вдох и сунула папку в свою сумку, пытаясь сдержать широченную улыбку.
– Да, я готова.
Меган покачала головой.
– Не могу поверить.
– А? Со мной что-то не так?
– Я имею в виду – не могу поверить, что ты здесь, – пояснила она, опираясь на столик. – После всего, что случилось! Не знаю, что бы я делала… если б такое случилось с Кит-Кат.
Она была права. Мне следовало быть грудой разбитого стекла, лежащей в углу и ожидающей, пока уборщики придут и сметут меня в ведро. Только одно заставляло меня двигаться вперед – Мандей.
– Ты бы танцевала, – ответила я, пожав плечами. – Потому что, если б ты этого не сделала, она надрала бы тебе задницу.
– Черт, и правда… – Мы несколько секунд смотрели друг на друга в зеркало, потом захихикали. – Ладно, ты идешь следующей.
– Ты будешь смотреть?
– А то ты не знаешь! Давай, сделай это. И не забывай улыбаться.
Я не забывала. Я улыбалась во время каждого разворота, высоко держа голову, во время каждого прыжка, чувствуя, что Мандей танцует вместе со мной. Танцует в искрящемся платье лавандового цвета, и ее улыбка сияет всем. Я вкладывала свое сердце, свою душу, всю свою любовь в каждое движение. Как в прежние времена, мы двигались совершенно синхронно, наслаждаясь каждым моментом, до самого финала, когда мы поклонились неистово аплодирующему залу.
Мама, папа и Майкл сидели в первом ряду, хлопая и крича громче всех.
Позже
Дорогая Мандей!
Я уже давно ничего тебе не писала. Уверена, ты знаешь, почему.
Но слушай! В прошлые выходные, на ежегодной квартальной вечеринке, папина группа играла тот зажигательный сет и все танцевали. Пришла даже куча народу из тех, кто переехал куда-то. Даже Эйприл и Тьюздей! Это было как встреча большой семьи. Видела бы ты Тьюздей – она танцует совсем как ты.
Я хожу к терапевту каждую неделю, и она говорит что-то насчет того, что мне нужно завершение. Кажется, я знаю, где его взять, но никому это не понравится.
P. S. Видишь, как хорошо я теперь пишу? Я даже помогаю своим друзьям в УЦ.
– Ты уверена, что хочешь послушать это? Прямо здесь и сейчас?
Я пристально смотрела на дом. Дом Мандей. Окна были заколочены, дверь свисала с петель, словно кривая скобка, удерживаемая толстой цепью и амбарным замко́м. Тонкие серые облака висели в небе, птицы чирикали на дереве, отбрасывавшем на тротуар узорчатые тени. Мне помнилось, что оно выглядело намного выше.
Я повернулась к Майклу, который почти упирался головой в крышу машины. Его отец исполнил обещание и купил ему новенький «Додж Чарджер», сплошь черного цвета. Майкл заботился о своей машине лучше, чем некоторые люди о своих детях.
– Сколько раз нам еще это обговаривать? – Я вздохнула.
– Я знаю, но надо ли… – он оглянулся через плечо, – делать это прямо здесь? Даже мне нелегко переварить это.
– Знаю, – простонала я. – Я услышала это еще в первые четыре раза, когда ты это говорил.
Майкл шумно выдохнул, энергично потерев лоб, словно его голова была лампой джинна, и он хотел загадать желание, чтобы ничего этого не было.
– Ладно. Я прокручу только одну часть. И на этом все.
– Ты так долго тянул – чего ж теперь так спешишь? – поддразнила я.
Майкл протянул руку и пощекотал мне шею. Я взвизгнула и захихикала, а потом он взял меня за подбородок, чуть приподнял мое лицо и запечатлел на моих губах быстрый поцелуй, потом другой – более глубокий. Я целовала его в ответ, и мои губы жаждали его поцелуев все сильнее.
– Скажи мне правду, – прошептал Майкл, – ты все еще слышишь это жужжание?
Я вздохнула.
– Да.
Его улыбка мгновенно угасла.
– Тогда зачем мы это делаем?
– Потому что мне нужно знать. Я не могу идти дальше, если не буду знать, а только воображать, что случилось.
– Она могла солгать, – возразил он. – Может быть, она пытается выкрутиться, придумав новое вранье.
– Она не лжет. Ей больше нечего терять.
Майкл покачал головой.
– Твой отец меня убьет.
– Он не убил тебя в прошлые двадцать раз, когда ты это говорил.
Майкл фыркнул, достал свой «Айфон» и щелкнул по значку приложения с подкастами, а потом взял меня за руку.
– Ладно. Готова?
Я затаила дыхание и сжала его руку в ответ.
– Да.
Майкл кивнул, нажал на кнопку воспроизведения, и в машине зазвучал голос миссис Чарльз.
– Огаст постоянно поднимал руку на девочек. Я все время говорила ему, чтобы он перестал. Но он избивал своих сестер. Те синяки, которые вы видели на Мандей и Эйприл, не все на моей совести. Последней каплей стало то, что я подловила его, когда он кусал Тьюздей. Она еще совсем ребенок! Я начала щипать его, кусать в ответ. Сказала ему: «Разве я не говорила тебе, что мальчики не должны трогать девочек?» Он знал – я ведь все время говорила ему это. Он кричал и не затыкался. Я стала душить его, сжала руками его горло. Он сопротивлялся, а потом закатил глаза и умер. Я велела Эйприл запихать его в морозильник, потому что… ну, мне не хотелось заниматься им.
Ее голос был спокойным, размеренным, гладким, как шелк. Она подробно описывала то, как убивала своего ребенка… так вы могли бы рассказывать о скучном воскресном вечере.
– Мандей была шустрой девчонкой. Шустрой с самого своего рождения. К моему дому приходили парни, искали ее, и всякое такое. Я даже слышала, что она путалась и с девушками тоже.
Мы с Майклом встретились взглядами, и он сжал мою руку, целуя костяшки пальцев.
– Я вернулась домой с работы няней раньше обычного и увидела, как она выходит из какой-то машины в обтягивающих коротких шортах. Она болтала, что собирается бросить меня. Я схватила ее за шею и начала бить. Она хотела быть большой и крутой, пыталась изображать передо мной взрослую, – ну, так я и побила ее, как взрослую. Она начала кричать, ругаться на меня и продолжала все это без конца.
Я заперла ее в шкафу на пару дней. Она продолжала кричать, просить, чтобы я ее выпустила, дала воды. Каждый раз она поднимала такой шум, что я подходила и пинала ее. В последний раз… она просто не встала. Не знаю, как она оказалась в том морозильнике. Я не клала ее туда. Пусть бы она сгнила в том шкафу.
Я не жалею о том, что сделала. Люди придумывают оправдания, говорят про то, про се… Но я знаю, что сделала, – и не жалею.
Майкл нажал на кнопку «стоп» и привлек меня к себе.
– Мы больше никогда не будем слушать эту мерзость. Никогда!
Я вытерла лицо о его плечо, только сейчас осознав, что пла́чу. Майкл чуть отстранился и поцеловал меня в обе щеки.
– Ты в порядке? – прошептал он, обдав теплым дыханием мои губы. Я кивнула.
– Останься здесь.
– Ты уверена?
Я оглянулась на дом, представляя, как Мандей выскакивает с заднего сиденья машины и вприпрыжку бежит по дорожке – все как во сне. Неспешно взмахнув руками, она одним прыжком взмыла на крыльцо и повернулась, чтобы с дурацкой улыбкой помахать нам. И я почти помахала ей в ответ. Почти.
– Да, я в порядке. Мне нужно это сделать.
Осенний ветерок играл с моими недавно выпрямленными волосами, и я дважды обернула вокруг шеи черный вязаный шарф. Я теперь носила только синее и черное. Любой другой цвет слишком сильно напоминал мне о Мандей. И я до сих пор чувствовала укол вины всякий раз, когда видела что-нибудь розовое.
Из-за всех этих уведомлений о выселении «Эд Боро» в последний год медленно превращался в город-призрак, а дом Мандей теперь называли «Домом ужасов». Я подошла поближе, инстинктивно ожидая услышать громкий звук телевизора, и приподняла тяжелый замо́к, висящий на цепи, словно гиря. Он клацнул по тонкому дереву. Прижавшись ухом к двери, я закрыла глаза и прислушалась. Тишина. Никакого жужжания, только шелест ветра в пустом помещении. Я сделала шаг назад, слабо улыбнувшись от облегчения. «Ее здесь нет, – сказала я себе. – Ее нет в этом морозильнике. Ее просто нет».
– Ты – подруга Мандей, верно?
Я вскрикнула и едва не споткнулась о ту же самую трещину в дорожке, что и пару лет назад. На крыльце у соседней двери сидела женщина. Сидела так неподвижно, что полностью сливалась с окружающей обстановкой.
– Я помню, ты приходила сюда несколько раз искать ее. – Она застегнула верхнюю пуговицу своего желтовато-коричневого пальто. – Она рассказывала мне о тебе. Говорила, что вы похожи. Как близнецы.
Мое сердце дрогнуло при мысли о том, что Мандей говорила про меня с такой гордостью. Сквозь пожелтевшую траву я подошла ближе к соседскому крыльцу. Вблизи женщина выглядела намного старше: ее густые волосы были платинового цвета, кожа – сливочно-коричневой, точно ириска, а улыбка могла бы озарить собой ночное небо.
– Я – миссис Раундтри. Как раз собиралась уйти к себе. Хочешь выпить чая?
Окна брошенного дома справа от ее жилища, заколоченные кривыми досками, создавали впечатление, как будто оттуда уезжали в спешке.
– Нет, мэм, спасибо. Вы единственная остались на этой улице?
Миссис Раундтри фыркнула.
– Родни и Кейси уехали через год после того, как это случилось. А с учетом всего остального, что здесь творилось… никто не захотел жить рядом с этим местом. Но я живу здесь уже так давно, что для меня слишком поздно все бросать.