Явницкий резко развернулся.
— Гляжу, Шило, она тебя самого как-то уж очень сильно разволновала. Вон как завелся, до сих пор никак не успокоишься.
— Да кто завелся-то? Мне вот просто интересно, с чего твоего батю на доярку-то потянуло?
— Так ты у него и спроси, — рявкнул Явницкий и подхватил сумку. А выходя из кабинета, явно намеренно толкнул Шилова плечом.
— Максим! Мы еще не закончили! — окликнула его Алла Геннадьевна, но тот даже не оглянулся.
Ужинали они втроем: отец с новоиспеченной дочерью укатил в ресторан. Решил пообщаться наедине. Максима такой расклад вполне устраивал, он бы с удовольствием не видел обоих хоть каждый вечер. А вот мать и Артем заметно расстроились.
— Это все Глушко, — сердилась мать. — Весь этот дурацкий спектакль — его идея. И ужин в ресторане тоже он придумал.
— Да и пусть, — пожал плечами Максим, — я хоть поем нормально, а то при этой чухонке кусок в горле застревает.
Парочка вернулась поздно, около десяти. Максим наблюдал из окна, как она выпорхнула из машины, в два шага догнала отца — тот вышел первым — и подхватила его под руку. Видимо, ужин провели душевно.
А спустя полчаса отец собственной персоной пожаловал к нему. Такое случалось крайне редко. Оба, не сговариваясь, старались избегать лишних контактов, тем более тет-а-тет.
— Как в школе дела? — спросил он, пристально разглядывая стены комнаты, будто тут впервые, затем кивнул на гитару. — Музыку свою забросил, что ли? Не играл давно… Чего так? Хорошо же получалось…
— Да ты уж прямо говори, что надо, — хмыкнул Максим, вольготно откинувшись в кресле.
— Эти вопросы меня тоже волнуют, — раздраженно отозвался Дмитрий Николаевич, но, помолчав, добавил: — Ладно. У меня к тебе небольшая просьба. Будь завтра дома к семи вечера.
— А что будет завтра дома в семь вечера? — насторожился Максим.
— Ничего особенного. Просто ужин в кругу друзей и близких. Я собираюсь представить Алену…
— А я тут при чем? — вскипел Максим.
— Но ты ведь тоже часть семьи… Кроме того, будет кое-кто из репортеров, так что… Надо показать, какая у нас дружная, культурная семья, как мы все хорошо приняли Алену, как рады ей…
— Но я ей ни черта не рад! Меня тошнит от нее. Почему я должен притворяться?
— Знаешь что, — отец наконец взглянул ему в глаза, — меня тоже многое не радует и очень многое не устраивает, я же терплю. А вот эти все твои шмотки, прибамбасы модные, «Фендер» твой, айфоны-айпады тебя радуют?
— А-а-а, шантаж? — ухмыльнулся Максим и закинул ногу на ногу.
— Называй как хочешь, но ты не маленький и должен понимать, что все в жизни имеет свою цену. И потом, не так уж часто я тебя о чем-то прошу.
Отец снова отвел глаза, поджал губы.
— Я не понимаю, это что, так сложно? Просто прийти вовремя на семейный ужин, спокойно, без сюрпризов посидеть от силы час?..
— Ла-а-адно, приду, посижу.
— Без сюрпризов? — уточнил отец.
— Да какие сюрпризы? Я что, фокусник?
Отец пытливо взглянул на него, словно пытаясь распознать подвох. Затем напряжение в глазах спало. Он достал из кармана портмоне, вынул несколько купюр, положил на край стола. Спрятал портмоне, молча развернулся, но у порога вдруг остановился и сказал:
— Кстати, с понедельника Алена будет учиться с вами.
— Что?!
Максим аж невольно дернулся.
— А я что, по-твоему, должен был отправить ее в обычную школу? Чтобы все потом говорили, мол, сыновей-то устроил в престижную гимназию, а…
— Да плевать мне! — взвился Максим. — Но в моем классе это чучело учиться не будет.
— Потом об этом поговорим… Посмотрим… — нахмурился отец и вышел из комнаты.
«Поговорим»? «Посмотрим»? Эти словечки рассчитаны на доверчивых идиотов, которыми отец привык считать почти всех вокруг. И Максим бы ему, может, поверил. И стал бы готовить убедительную речь, почему этой замарашке не место в его гимназии. Объяснил бы, какой это будет для него позор, какой удар по репутации. Да и ей самой, если уж на то пошло, несладко там придется. Ею ведь там все брезговать будут. Но Максим знал отца как облупленного и все его маневры уяснил давным-давно.
«Посмотрим» — это всего лишь попытка увернуться от разговора прямо сейчас, потому что на кону стоит завтрашний вечер, а отцу нужно, чтобы все прошло гладко, чтобы Максим не выкинул очередной фортель. Ну а после ужина он заявит что-нибудь в духе: «Кто ты такой, чтобы мне указывать? Как я сказал, так и будет». И плевать он хотел и на Максима, и на эту девку. Лишь бы для массмедиа предстать в нужном свете. Именно так все и будет, тут даже без вариантов, сотни раз повторялось подобное.
С изворотливостью отца, с его шаганием по головам Максим уже почти свыкся, но вот от одной лишь мысли, что эта девка придет в их класс, ему становилось дурно. Мало того что она, растрепав всему свету про себя, и так его опозорила на всю школу — вон как сегодня изгалялся Шило, да и остальные «бэшки», — так теперь она еще и учиться с ним в одном классе вознамерилась. А он ведь на дух ее не переносит. Смотреть в ее сторону без отвращения не может. Даже вон не видя ее, лишь зная, что она где-то рядом, в доме, он чувствует, как внутри все клокочет. Пятнадцать минут за завтраком еле выдерживает. А тут — находиться с ней рядом постоянно? Нет, нет, нет, не бывать этому!
Максима бесило в ней все: как она ходила, точно пришибленная, — скромницу из себя изображала; как хлопала глазами — прямо сама невинность; как улыбалась во весь рот, притворяясь простодушной; и вообще — как выглядела. Особенно как выглядела, хоть отец и провез ее, видать, вчера по салонам, где замухрышку постригли, приодели. А ее отвратная услужливость! Мать с отцом аж поперхнулись, когда эта дура деревенская кинулась помогать Вере убирать со стола посуду после завтрака. А как у Темочки вытянулась физиономия, когда она вызвалась помочь ему с черчением! У того якобы никак не получалось изобразить болт в поперечном сечении. На самом деле болт тут ни при чем, Артем просто пытался привлечь внимание отца, и Максим это явственно видел. Видел, как младший бесится от того, что его ненаглядного папашу приходится теперь делить с девкой. Еще как бесится, хоть и старается сохранить при этом спокойную мину. Малыш ведь привык быть в семье пупом Вселенной. А эта дура ни черта не поняла, но попыталась угодить:
— Давай я тебе помогу? У меня с черчением никаких проблем.
Максим бы ее послал, конечно, но Тема вежливый — выдавил кислую улыбку и пробубнил, что справится сам.
— Хорошо, но, если что, обращайся. Буду рада помочь!
Это да, она уже и не знает, кому еще свою помощь предложить, всем рвется услужить, всем желает понравиться. Аж противно!
Разговор с отцом все-таки выбил у Максима почву из-под ног.
Хотелось срочно, немедленно выговориться. Благо Ренат был в Сети.
Прикинь, отец заявил, что это чучело деревенское с понедельника будет учиться с нами!
Я в шоке!
Я там же.
Что делать будешь?
Пойду убью ее. Вариантов мне не оставили.
А с батей поговорить не пробовал?
Ему пофиг.
Хреново.
Не то слово! У меня от нее стабильно позывы. Вообще терпеть ее не могу. Ну и сам понимаешь, какой это зашквар. Уже вижу, как у бэшек говно из всех щелей лезет.
Не парься насчет бэшек. Придет твоя сестра…
Она мне не сестра.
Ок. Придет эта девка — будем ее гнобить в лучших традициях. Все вместе. Если ты с ней общаться не будешь, никто и троллить тебя ею не сможет. Это раз. А два — загнобим ее так, что она сама от нас по-быстрому свалит.
Загнобим… Это мысль, конечно. И Ренат прав. Если он от нее сразу же и публично открестится, позор от ее появления можно свести к минимуму. Только вот… Почему-то было не по себе. Почему? Максим и сам толком понять не мог. Просто возникло внутри неуютное ощущение тяжести. Оно давило, раздражало, мешало чертовски. И ведь не жалость это. Какая тут жалость? Он же не выносит ее, ненавидит даже.
Просто… Он-то знал своих одноклассников, знал, какую у них могут устраивать травлю. И это отнюдь не то же самое, что доводить пошлыми шуточками занудную училку-истеричку. Это будет настоящая жесть. Это будут издевательства высшей пробы. Над бедной дурой будут с азартом, всем скопом ежедневно измываться, методично ломать ей психику, унижать, сживать со свету. Хотел он этого? Совсем нет. Ему нужно одно: чтобы ее не было в их классе.
И ведь сколько в городе есть престижных гимназий и лицеев, если уж отец так печется о своем новом амплуа заботливого папочки. Отправил бы ее туда. Да куда угодно, только бы не к ним. Так будет лучше для всех.
Максим все-таки не удержался, превозмогая себя, сунулся к ней. Его отец слушать, понятно, не станет. Но, может, хоть ее послушает.
Она, сидя в кресле, читала книгу, просвещалась. Так увлеклась, что даже не услышала, как вошел Максим. А увидела его в дверях — заметно вздрогнула, даже книжку из рук выронила.
Он лишь ухмыльнулся: хорошее начало. Не спрашивая, прихватил стул и приставил к ее креслу вплотную спинкой вперед. Уселся, сложив руки на изголовье, мазнул взглядом по книге, прочитав на обложке: «Стефан Цвейг», затем вперился в нее изучающим взглядом. Она еще больше занервничала и опустила глаза, а ему это только на руку. Лучше уж он ее сейчас как следует запугает, чем эта дура познает на своей шкуре все прелести их травли «в лучших традициях».
— Что, раскрутила папашу? Прибарахлилась, смотрю… — начал он, беззастенчиво разглядывая ее.
«Положа руку на сердце, — отметил он, — не такая уж она и дурнушка. Губы такие… Верхняя — чувственно изогнутая, нижняя — соблазнительно припухшая. Да, губы зачетные».