В полдень того же дня желтоватый негр с плохой печенью и рыжими зубами — каирский сутенёр, торговец и, по совместительству, британский агент — шагал с чемоданчиком по набережной Нила, приветствуя всех, кто мог бы нуждаться в услугах особого рода, отвратной улыбочкой.
Выбранное им для посиделок кафе случайно оказалось всего в нескольких шагах от бара, что накануне был повреждён гранатой.
Сутенёр аккуратно опустил опухшую печень под стол и попросил бокал дешёвого арабского коньяка. Потёр глаза и обратил внимание на соседний столик, за которым пострадавший от гранаты владелец взорванного бара — араб, размахивая руками, в сотый раз пересказывал события прошлой ночи. Он делал это с самого рассвета, обращаясь ко всем свободным ушам, а особенно — к тем развесистым, что ставили выпивку в обмен на его рассказ, на чистую правду о войне и мире.
Араб сражался со спиртным, словно борясь за независимость Египта. И к настоящему времени сильно проигрывал. Как и многие соотечественники, он смотрел на англичан как на угнетателей и готов был приветствовать в Каире немцев — как освободителей. Араба несло:
— На самом деле именно из-за моего хорошо известного патриотизма, — вещал он, — трусливые британцы послали элитный взвод замаскированных коммандос, чтобы напасть на бар под покровом темноты. Но я отважно отбил атаку. И как пить дать, когда непобедимые немецкие «панцеры» войдут в город, получу медаль от самого Роммеля. — К выходным, — он изрёк, и глаза его сверкнули от полуденного прилива джина в венах, — К выходным, согласно секретной информации, я посвящён. Не стоит хвастаться, — продолжал он, — но и скрывать правду больше нет необходимости. Не теперь, после того как британцы показали как сильно они боятся меня, напав на бар ночью целым полком с самым лучшим противотанковым оружием. — Он понизил голос и принял позу революционера в подполье. — Потрясающие победы нацистов и большие личные жертвы, которыми выстлан путь, — отметил он, — заслуживают глубочайшего уважения. Единственная правда? — прошептал он, — Вся правда в том, что Роммель больше не пишет мне через посредников. Теперь, когда он просит моего совета, то делает это собственной рукой, на гербовой бумаге.
Вздохи и проницательные кивки прошли по внимательной аудитории. В этот момент его безработных в основном слушателей было не узнать — мужчины с решительными взглядами, да и только.
От соседнего стола к «революционеру» наклонился желтоватый негр.
— Как у него с арабским языком? — прошептал он.
— У кого?
— У Роммеля.
— Превосходно, конечно же. Немцы не так глупы, как британцы.
— Я никогда не сомневался в немцах. Но уже в следующие выходные? Роммель скоро будет здесь?
— Он сам мне так сказал.
Негр вдруг поморщился. Он опустил пальцы на правую часть живота и попытался поддержать свою печень.
— Тогда у меня неприятности, — прошептал он, — Немцы пьют пиво, строго и исключительно пиво.
— ?
— Я много лет держал стакан только в левой руке. Думал, это принесет мне удачу, но всё бесполезно.
— Твоя печень? — прошептал араб.
Желтоватый негр кивнул и потянулся к чемодану, приоткрыв его настолько, что владелец бара смог заглянуть внутрь и увидеть бутылку ирландского виски с несломленой ещё печатью. Араб глянул, чемодан быстро захлопнулся.
— Прямо из «Отеля Шепарда». Извлечено с большим риском и ценой многих взяток. Но теперь я обречён по воле Божьей.
— Сколько? — подозрительно прошептал араб.
— Дешёвый. Так всё нелепо!
— Бог говорит загадочным образом, — возразил собеседник.
— Несомненно. И только достойные слышат его голос. Теперь, как один патриот-революционер другому, я предлагаю нам удалиться в ваше повреждённое заведение, чтобы осмотреть разрушения, нанесённые подразделением трусливых британских десантников, напавших на вас с небес под покровом тьмы.
— Подразделением… это больше походило на всю восьмую армию. Танки, огромные пушки, минные поля, бомбардировщики! всё в раз.
— Не сомневаюсь.
— И ими руководил… сам Черчилль.
— Как обычно в пьяном бреду, надо полагать. Но вы отбивались изо всех сил, и Роммель обязательно похвалит вас в эти выходные. А пока, может, побудем наедине?
Хозяин взорванного бара поднялся и высокомерным жестом распустил аудиторию, едва не рухнув на грязный пол. Желтоватый негр подхватил его, и в следующий момент, держа араба под локоток повёл по переулку. Тела их тёрлись одно о другое в традиционной левантийской манере искреннего сотрудничества.
Вечером некий британский майор после встречи с больным сутенёром и одной из его подопечных вернулся в институт ирригации. Положил на стол пробковый шлем и пошёл на доклад к своему полковнику, главному «жуку-плавунцу». Кабинет полковника выходил окнами в колодец институтского здания, и звуки улиц не достигали его.
— Насчёт «Пурпурной семёрки», — сказал майор, — Потребовалось некоторое время, чтобы узнать приметы армянина, потому что владельцу бара нужно было протрезветь.
Полковник кивнул.
— Назовём это расследование: «Дело пурпурного армянина», — сказал он, — Продолжайте.
Майор раскрыл блокнот:
— Бармен описывает его как маленького смуглого человека европейского происхождения, с коротко стриженой бородой, глубокими морщинами вокруг глаз и, вероятно, пьющего. Худой, жилистый, с виду лет сорока. Рыжеватый оттенок волос, по крайней мере, именно так показалось бармену в свете одной слабой лампочки. Одет был неприметно, в «сэконд хенд», похоже. Слишком свободный для его фигуры костюм, как будто мужчина сильно потерял в весе. Несвежая рубашка, мятая и без воротника. Потрёпаный, но в целом обычный, неприметный посетитель.
— Или опытный шпион, — вставил полковник, — Продолжайте.
— Он вошел в бар вскоре после Стерна, где-то около десяти, может быть. Бармен бесполезен, когда дело доходит до точного времени, живёт по солнцу. Стерн и армянин вместе сидели за стойкой. Они пили местный дешёвый бренди. Платил Стерн. Говорили по-английски, а бармен, араб, понимает совсем чуть-чуть: «дай, пить, сколько…».
— Как они расположились?
— В пол-оборота друг против друга, облокотившись о стойку, спиной к ней так, что бармен видел большую часть помещения не двигая головой. Бар был отгорожен от улицы только занавеской в дверном проёме. За разговором оба курили дешёвые арабские сигареты Стерна. Сначала беседовали тихо; приглушенные тона, жесты. По большей части говорил армянин. Потом Стерн что-то сказал, и ситуация накалилась, возникли какие-то разногласия. Армянин, казалось, не соглашался с чем-то, в то время как манера Стерна стала самоуверенной. Ну может быть слишком сильно сказано, ведь это только впечатление. Стерн похоже что-то узнал от армянина и от этого испытал облегчение.
— Исходя из чего такой вывод?
— С этого момента Стерн начал улыбаться, и время от времени похохатывал.
— Продолжайте.
— Реакция армянина на поведение Стерна, на его самоуверенность или что бы это ни было, наводила на мысль о недоумении, а не гневе. Казалось, армянин не понимал, что чувствовал, или понимал, но не хотел принять. Что-то в этом роде. Тут дискуссия приобрела более острый характер. Стерн, казалось, пытался объясниться, оправдаться или что-то ещё, а армянин отказывался с ним соглашаться. Стерн говорил тихо, настойчиво. Армянин перебивал его, хватая за руку. Оба выглядели уставшими. Возможно, спор был давний. И так у них продолжалось до самой полуночи. Стерн хоть и устал спорить, но смотрел орлом, в отличии от. Опять же, это только впечатление. Вот всё, что происходило до того как влетела граната.
Полковник кивнул:
— Давайте притормозим, — он встал и принялся неуклюже вышагивать взад-вперёд, как будто не привык ешё к своему протезу. Набил пенковую трубку девственным табаком и рассеянно оставил её на столе, — Кого вы посылали к владельцу бара?
— Джеймсона, этот алкоголик способен выудить детские воспоминания у крокодила.
— Охуительно, — заметил полковник, — Что ж, доверимся его впечатлениям и примем их за факты. «Pourquoi pas, пуркуа па, почему бы и нет?»
Полковник огляделся в поисках трубки. У майора были вопросы, но время для них придёт позже. Он ждал.
— Теперь давайте перейдем к ручной гранате, — сказал полковник. — С чего там всё началось?
— Сначала с улицы донеслись крики местных, британская ругань и звуки борьбы, становящиеся всё громче. Драка катилась вниз по переулку. Владелец бара и некоторые посетители занервничали. Армянин, сидящий спиной к занавесу, несколько раз обернулся чтобы посмотреть, но Стерн продолжал говорить, не обращая внимания. Он мог искоса видеть вход, так что, возможно, и проявлял интерес, не показывая его явно. В любом случае, Стерн продолжал говорить, а крики приблизились. Затем занавес распахнулся, и что-то влетело в комнату. Бармен даже не успел понять, что это было.
Полковник нахмурился, глядя на армянский ковёр с грустным выражением лица.
— Да, могу себе представить.
— Стерн сбил армянина с табурета на пол ударом в грудь, — продолжил майор, — Бармен видел лицо армянина в момент удара, тот был поражён. Естественно, ведь он понятия не имел, что происходит. Тут хозяин со страху, что вдруг, ни за что ни про что достанется и ему — не из-за гранаты! — бросился на пол за стойкой. И вовремя — рёв! свет погас… Бармен укрывал руками голову, пока сверху не перестало осыпаться стекло.
— Зеркало?
— Да.
Полковник взял трубку в зубы и уселся на диван. Поправил обеими руками свою искусственную ногу.
— А Стерн?
— Граната, должно быть, летела прямо на него. Он успел уложить армянина, и на этом всё. Накрыл её грудью, наверное. Выше пряжки ремня не осталось ничего целого.
Полковник крякнул:
— Когда-нибудь бывали близки к этому? — спросил он, — Случилось такое рядом с вами?
— Нет, слава Богу.
— Рёв взрыва, худший звук в мире. Что-то делает с мозгами. На мгновение перестаёшь быть человеком. Это другое существование, первобытное, чёрное. Заглядываешь внутрь себя. Брр! — полковник извлёк из кармана галифе клетчатый платок и добротно высморкался, — Продолжайте.