Рот маленькой Алисы открылся.
— Белль… что случилось?
Белль шумно выдохнула и облизнулась.
— Я знаю, дорогая, это неприлично. Прости меня.
— Но Белль, в натуре! Я не видела такого шестьдесят пять лет.
Белль засмеялась.
— Шестьдесят семь, дорогая.
— Я считаю не с того раза, когда ты впервые собиралась провести ночь с Менеликом, — сказала Элис. — А с того дня, когда Менелик прислал записку, в которой умолял тебя провести тихий вечер в склепе при свечах — отпраздновать его уход с полевых раскопок.
— Я поняла, дорогая.
И какое это было величественное приглашение для молодой женщины, которой в ту пору было не больше двадцати лет.
Иероглифы, выгравированные Менеликом на тяжёлой каменной плите собственной рукой, с сопровождающими переводами на демотическом египетском и древнегреческом языках. Собственный Розеттский камень любви Менелика. Только подумать о том, сколько времени ему понадобилось, чтобы превратить эту тяжёлую базальтовую плиту в приглашение! Ни одна молодая женщина в здравом уме не могла бы ответить на это чем-то менее громким; да, я сказала «Да».
— Я помню, — Элис закатила глаза.
— Неужели, — Белль показала сестре язык, — и я тоже.
Нечасто жених посвящает женщине слова, вырубленные в камне:
«Женщине моей мечты, несравненной красавице.
Самой дорогой.
Сегодня я ухожу из активной археологии в подполье.
Не могли бы Вы помочь мне открыть проход в мою будущую жизнь в склепе у Нила, который станет моим новым домом? Среди его многочисленных прелестей — просторный саркофаг, облицованный пробкой, который будет служить и моей кроватью, и спальней. Достаточно большой, моя дорогая, а также вневременной; и нужно ли добавлять, что таких больше не делают?
Жду через час после заката, моя самая прекрасная раскрасавица. И мы будем лелеять друг друга целую ночь.
А до того момента, пока не услышу Ваш стук в дверь моего анонимного склепа, остаюсь Вашим самым пылким и преданным поклонником над- или под- песками Египта.
Со всей любовью, Менелик Зивар.
P. S. Не трудитесь выбирать платье. После целеустремленной египтологической жизни в моём распоряжении вся история, и мы можем бродить где угодно, примеряя такие костюмы, манеры и позы, которые могут соответствовать нашим целям, настроениям, вкусам и, самое основное, нашим грандиозным проектам любви в вечности».
Белль вздохнула.
— Нет, таких приглашений больше не увидишь, так же, как не встретишь такого человека, как Менелик.
Менелик был особенным, и его необычное приглашение было только затравкой других необычных прелестей того вечера. Я ожидала, что саркофаг будет немного тесноват для экскурсии по истории, которую имел в виду Менелик, но он это предусмотрел. До того, как потекло шампанское и Менелик полез лапать руками и достал баклажан и принялся макать его туда-сюда.[61]
— Белль! Я просто не знаю, что сказать. Я имею в виду, реально! Что подумает Джо?
— Я знаю, дорогая, но Менелик в этом деле был акробатом, и теперь нет смысла это скрывать. Я никогда прежде не знала ничего подобного, он был просто везде и сразу.
Должно быть, он наловчился сгибаться проводя раскопки древних гробниц. Не говоря уже о том, что большую часть времени он копал в темноте, на ощупь.
О, кончики пальцев Менелика! Даже сейчас я содрогаюсь при мысли о них.
— Белль? С тобой всё в порядке?
— Я прекрасно чувствую себя, дорогая. Я не чувствовала себя так хорошо шестьдесят пять лет. Это будто первый прорыв Джинна во-внутрь, когда глотаешь его прямо из бутылки. Бесподобно. Мне никогда не нравилось потягивание из бокалов, всё это наше стремление казаться леди. Менелик говорил, что есть только один способ справиться с джином. «Так же, как ты поступаешь со мной, — говорил он. — Просто крепко схватить парня, — скользкого негодяя, — и проглотить его».
— Белль!
Большая Белль рассмеялась.
— Какой был человек! Кто ещё мог подарить волнующую ночь в саркофаге? в саркофаге, изначально принадлежавшем матери Хеопса. О да, не было ни минуты покоя, пока я была с Менеликом, а он извлекал изыски из пяти тысяч лет египетской истории. Когда я думала что всё это, пришедшее через века, утомило его, он вдруг как-то извивался и снова шептал мне: «Знаешь, что они делали во времена XII династии? Нет? Ну, это довольно мудрёно. Нужно согнуть эту ногу сюда, а эту руку вот сюда… давай, а другой рукой…» О, да. О, да! Оооооо…
— Белль!
Большая Белль вздохнула.
— А потом он извлёк реквизит для механического приспособления, изобретённого во времена более ранней династии, — оно складывалось из нескольких священных реликвий… О, Менелик. Даже думать о нём утомительно. Может быть, мне стоит выпить ещё? я чувствую жажду. Эти воспоминания…
Белль резко подняла бутылку джина и снова глотнула. Потом вздохнула и поставила бутылку обратно на стол.
— А почему ты сразу не сказал нам, что ты — тот самый Джо?
Ну ладно, ладно. Перейдём к делу.
И зазвенели вязальные спицы. Элис взглянула на сестру и, вздрагивая и хлюпая, поправила шаль. Белла прочистила горло:
— Ты готова, Элис?
— Готова, Белль.
Белль посмотрела на Джо.
— Стерн в беде?
— Да.
— Думаешь, это серьёзно?
— Да.
— Насколько серьёзно?
Джо посмотрел на неё, потом на Элис.
— Боюсь, что это конец.
Пальцы Белль свело. Она посмотрела на реку.
— Я отказываюсь в это верить, — сказала она. — Но пожалуйста, спрашивай.
— Я нахожусь на зыбкой почве, — сказал Джо, напоминая себе, что с пьяными старухами нужно говорить по-проще. — Есть несколько разрозненных кусочков, но пока нет представления об общей форме того, что я ищу. Вы могли бы сравнить это с работой Менелика, когда он находил части целого, а затем пытался собрать его в кучу. Полагаю, всем время от времени приходится заниматься ремеслом а-ля египтолог, и разгадывать некоторые иероглифы; как, например, мужу, заглянувшему в телефонную книжку жены и вопрошающему: Дорогая, а кто это у тебя записан — Ох. Ах. и Эх. Пфф.? Код, так сказать, который я не могу расшифровать, потому что для него нет Розеттского камня.
— Чегоо? — спросила Белль.
— Извините, я о жизни Стерна. Вы хорошо знаете Стерна, и понимаете, что разгадать его жизнь — это не то же самое, что просеять песок сквозь пальцы правой руки на левую руку и подтереться. Разгадка должна быть простой, потому что Стерн только человек. Но я пока не знаю, как читать эти иероглифы.
— Греческое слово, означающее «сакральное письмо», — пробормотала Белль.
Джо кивнул.
— Да, греческое. Как и многие другие вещи в этой части мира.
— Но письмена, которые обозначает это слово, гораздо старше, — размышляла Белль.
— Гораздо старше, — сказал Джо. — Даже вчерашний день может быть загадкой, подобно истории древности, не так ли?
— Или даже после дневного сна, с похмелья, — пробормотала Элис. — Иногда всё, что происходило до сна, похоже на сон. И Менелик, благослови его Господь, первым подтвердил бы это.
— Правда, — сказал Джо. — Так вот, как и Менелик, я должен сдуть пыль со смальты, подвигать кусочки и посмотреть, смогу ли я сделать из них картину.
— Пациентка Белль, — сказала Элис. — Она собрала много пазлов. У меня совсем нет терпения, но зато я иногда чувствую закономерности. Они просто приходят ко мне извне.
— Так что у тебя уже есть, Джо? — спросила Белль.
— Есть такое: Роммель знает то, чего не должен знать. Как будто может читать британские шифровки. Некий «Чёрный код», вероятно; и в это может быть вовлечён полковник Джад, американский военный атташе в Каире.
Белль прикрыла глаза ладонью, а через несколько мгновений убрала руку.
— Ничего не приходит в голову. А тебе, Элис?
Элис мечтательно глядела в сторону двери. Джо и Белль проследили за её взглядом.
— Дверь, Элис?
— Нет, дверной упор.
Белль и Джо изучали дверной упор. Он был сделан из дерева и расписан вручную; небольшая вертикальная картина изображала двух оживлённых девушек, улыбающихся из прошлого столетия, с длинными кудрями волос из-под цветочных шляп и с зонтиками. Их расклешёные платья и небо над ними были выкрашены пастелью, выцветшей за три четверти века под светом Египта.
— В те дни мы носили с десяток нижних юбок, сказала Элис. Сколько нам было лет, когда я это нарисовала?
— Четырнадцать, — ответила Белль. — Мы тогда жили в Риме.
— Верно. Только посмотри на эти шляпы, Белль, и эти нелепые платья. Как нам вообще удавалось передвигаться в таком виде?
— Ка-как? неуклюже. Мы были очень ограничены в свободе движений.
— О, я просто ненавидела носить все эти юбки. И обратите внимание, как черна земля, это не здешний красный песок. О, как это странно вспоминать теперь.
— Это очень странно, Элис, что ты вдруг вспомнила Италию.
— Понятия не имею: почему. Белль, а разве мы не стали считать себя взрослыми, когда начали так одеваться?
— Да, стали.
— Вот именно. Нам было всего по четырнадцать лет, а итальянцы всегда были… И когда Джо упомянул Чёрный код, чёрная земля на этой картине напомнила мне, Белль, итальянский секс.
— Давнишний секс, дорогая? Боюсь, это довольно обширная тема. Или ты думаешь о чём-то, что мы могли слышать недавно?
— Да, совсем недавно. Возможно, в течение последнего года. О, это сводит меня с ума, язык сводит.
Почему мы должны быть такими старыми и помнить так много вещей? Но ты должна знать, о чём я думаю, Белль. Секс. Рим. Разве ты не помнишь?
— Нужно перебрать в памяти сотни случаев, дорогая, но какой из них сейчас у тебя на уме? Попробуй сузить круг поиска. Какой именно это был секс?
— Итальянский. Соблазнение. Опыт, насмехающийся над невинной молодостью. Бедная молодая уборщица и обходительный пожилой мужчина. Он тратит на неё деньги и воплощает её мечты о тряпках и блестяшках, а затем ведёт её к себе в апартаменты с видом на Пьяцца Навона и при свечах даёт мезальянсные клятвы, стягивая с девушки юбки и авансом беря кое-что вз