есть изобильный чудесами мир. И он найдёт в нём место, я верю в это.
Мод перестала плакать, подняла глаза и улыбнулась.
«Боже мой, какая ты красивая, — подумал Джо. — Вот женщины: вроде дура дурой, а всегда как-то устроится. Эту аж два мужика любят. Как хорошо, что этот забавный народ есть на свете, а то как бы мы, люди, жили без них? Приму жизнь как есть и сделаю, что смогу. Это трудный путь, но, слава Богу интересный».
Она подняла руку. Джо улыбнулся.
«В прежние времена, — думал он, — чтобы привлечь внимание, ты бы дотронулась до кончика моего носа. Этот твой способ сблизиться с людьми — лучшее, что когда-либо создал Бог».
Мод смущенно опустила руку.
— Лимонад. Я забыла про лимонад.
— Это я не напомнил.
Она засмеялась.
— Бедный Джо. Ты приходишь в гости жарким днём и даже не получаешь чего-нибудь прохладного. Извини, я буду через минуту.
Пока её не было, он бродил по комнате, разглядывая маленькие сокровища, простые вещи, которые говорили о годах поисков своего угла. Сувениры из Смирны, Стамбула, с Крита, островов и Аттики, а теперь и Египта. Часть вещиц он помнил по Иерусалиму и Иерихону, Мод даже сохранила морскую раковину с берега залива Акаба.
И снова Джо обнаружил, что его мысли скользят назад сквозь годы. В Иерусалим, где они встретились, и в Иерихон, куда отправились осенью, — когда ночи стали холодными, — потому что в Иерихоне всегда лето, а Мод собиралась родить ребёнка. Маленький домик недалеко от Иордана, в окружении цветов и лимонных деревьев; пьянящий лимонный аромат у реки надежды и обещания любви в вечности.
Но в Иерихоне у них ничего не вышло. Джо был в разъездах, перевозя оружие для неведомого бандита по имени Стерн, и Мод впала в отчаяние, боясь, что однажды Джо не вернётся и любовь снова будет отнята у неё. Опыт. А Джо был тогда слишком молод, чтобы понять её страхи, и Мод недостаточно взрослая умом, чтобы их объяснить. Она бросила Джо даже не оставив записки, потому что слова были слишком болезненны для того, что терялось…
Мод, переполненная печалью, брела по тропинке от маленького домика и цветов, унося маленького сына, которого она назвала Бернини, надеясь, что когда-нибудь он построит красивые фонтаны и лестницы… По крайней мере, у неё остался Бернини.
И потянулись годы беспокойных странствий, тянулись и тянулись, и Мод уже казалось, что они никогда не закончатся. Стерн вошёл в её жизнь из-за того таинственного поворота судьбы, что столь часты в древних землях Восточного Средиземноморья, где все люди, кажется, рано или поздно встречаются, возможно, потому, что все они здесь странники, а эти края, эти места — предназначены для поиска.
Стерн и Мод впервые встретились в унылый полдень под струями унылого дождя. Мод пришла смотреть на бурлящие воды Босфора, чувствуя себя слишком слабой, чтобы продолжать жить, слишком усталой, чтобы взять себя в руки и попытаться снова, слишком потрёпанной и одинокой для усилий. Тьма сгущается, и из-за занавеса дождя выходит незнакомец, подходит к перилам рядом с Мод и начинает тихо говорить о самоубийстве, просто потому, что он так хорошо понимает это печальное решение, эту преследующую одиноких идею… В тот день Стерн спас ей жизнь, и Мод смогла попробовать ещё раз.
Ещё раз был маленький домик в цветах, на этот раз в Пирее, у берега синего моря. Там они с Бернини были счастливы, а Стерн приезжал в гости.
И теперь, когда она оглядывалась назад, эти годы в Пирее виделись ей самыми лучшими, самыми счастливыми. Бернини был ещё мал, так что не имело большого значения, что он отличался от других детей.
Но всё закончилось… Началась война.
Стерн помог найти работу Мод и выбрал для Бернини школу в Америке. Спец-школу, где Бернини учится ремеслу, чтобы когда-нибудь суметь прокормить себя. Стерн, так как у Мод не было денег, предложил заплатить за обучение.
Она согласилась, потому что для Бернини это было лучшее, что можно желать. И она всегда благодарила за это Стерна, хотя подозревала, что средства, к бабке не ходи, выделил Джо. Потому что у Стерна таких денег не было, а Джо был из тех, кто умел их добывать. Таким образом, у Бернини появились два отца, два человека, чьи жизни на протяжении многих лет были неразрывно связаны с жизнью Мод…
«Эхо, — подумал Джо. — Отголоски солнца и песка и моря и винного источника на берегу залива Акаба… отголоски давнего месяца на Синае…»
Джо поднёс раковину — маленькое сокровище Мод — к уху, и прислушался…
Она вернулась с кухни, села рядом с Джо и откинула назад волосы.
— Чего ты вдруг так уставился?
Джо улыбнулся.
— Ничего.
— Я сделала что-то странное?
Джо засмеялся.
— О, лимонад. Я забыла про лимонад. Как глупо с моей стороны. Ужасно, как блуждает мой разум.
— О чём ты там думала?
— Бернини. Размышляла над твоими словами. Я понимаю это, ты знаешь.
— Конечно, понимаешь, Моди. Иногда мне кажется, что все всё понимают, только вот как берутся делать — так всё через жопу. А ведь у каждого из нас есть внутреннее понимание всего прошлого и будущего. Достаточно, чтобы кто-то просто напомнил нам о вещах, которые мы уже знаем. И, в свою очередь, нам надо передать это знание другим. Стерн научил меня этому, а потом я узнал об этом побольше, семь лет проведя в пустыне.
Звуки пустыни тихие, нужно слушать очень внимательно. И только тогда, даже если реальность уже внутри тебя, можно услышать её шёпот.
— Джо, я знаю, Бернини особенный. Просто сегодня я сбита с толку твоим появлением.
— Да, так много сожалений, Моди. Что мы имели и что потеряли, что с тех пор делали и что не сделали… Это сбивает с толку, я знаю, и это печально.
«Ему про Фому, он — про Ерёму. Где это видано, чтобы женщина о чём-то сожалела?», — это Мод подумала, а произнесла вот такое:
— Милый Джо, есть ещё кое-что, — тихо сказала она. — Ты не говоришь мне, почему ты здесь, в Каире. Это из-за Стерна? наверняка. И я полагаю, что ты не можешь сказать, и, честно говоря, я боюсь услышать… Стерн много значит для меня, и всегда будет значить, и этого ничто не может изменить… Но Джо? Скажи мне только одно.
Она отвернулась и покачала головой. Слезы заблестели в её глазах.
— О, какая разница, не стоит ничего говорить. Я уже знаю ответ.
— Нет, Моди, всё равно спроси. Некоторые вещи лучше обсуждать прямо, а не намёками; даже когда мы знаем ответы.
Она уставилась в пол.
— Хорошо… Прошлой ночью я видела Стерна. Мы с ним отправились в пустыню и просидели всю ночь у пирамид, а он говорил со мной так, будто всё кончено, и даже сказал, что это последняя ночь в его жизни. Я пыталась сказать ему, что мы не можем знать наверняка, но он утверждал, что уверен, а на рассвете сфотографировал меня «Лейкой», чтобы я могла…
Но, Джо, это правда? Для Стерна всё кончено?
Джо кивнул…
— Да.
— Ты имеешь в виду, что нет никакого способа… вообще никаких шансов?
— Не с тем, что случилось. Нет.
— О, я не хотела ему верить. Так трудно представить, что это происходит со Стерном, который и с самых опасных заданий всегда умудрялся вернуться. Почему-то ты никогда не думаешь…
Джо взял её за руки.
— Но откуда ему это известно? — спросила она. — Откуда ему это известно?
— Этому у меня нет объяснения. Он просто знает, что всё, кирдык.
— О боже, я чувствую себя такой потерянной…
— Моди, попытайся услышать меня, мне нужна твоя помощь. Я перелетел Атлантику в позе эмбриона, наслушался разных сказок, меня травили снотворным и вином — и всё это для того, чтобы узнать правду о Стерне, а времени почти не осталось. Помоги мне увидеть Стерна и я узнаю правду от него самого. Это может создать тебе проблемы с людьми, на которых ты работаешь, даже серьёзные проблемы. Но ты можешь сделать это для меня? ради Стерна, ради всех нас.
Мод опустила голову.
— …Я могу передать ему сообщение.
— Где он сейчас? Ты знаешь?
Мод повернулась и посмотрела на закрытое окно. Тонкие линии солнечного света обрамляли его сплошную темноту.
— Там, — прошептала она. — Там, одетый как нищий. Он сидит там будто внутри разрушенного города своей мечты.
Он так старался найти своё святое место! ему не удалось, но он никогда не переставал верить, Джо. А сейчас произошло что-то ужасное. Он сидит там и думает, что потерпел неудачу. Он видит свою жизнь превратившейся в руины, и считает, что старания ни к чему не привели, и вся боль и страдания были напрасны.
Он одет в лохмотья нищего. Он не боится, но одинок и побеждён, а он не должен так себя чувствовать… О, Джо. О боже.
Мод отёрла слезы.
— Прошлой ночью он сказал так много вещей, которых никогда раньше не говорил. Некоторые из них я уже знала, и ему не нужно было повторять, но некоторых я не знала, не гадала. Он решил, что потерпел неудачу, а я не смогла убедить его, что это не так. Я чувствовала себя совершенно беспомощной.
Мод всхлипнула.
— Стерн, лучший из людей. Стерн. Он так много делал для других, а теперь думает, что всё было зря…
Джо, не дай ему умереть с таким поганым чувством… заставь его посмотреть иначе. Пусть он увидит, что дорог людям.
Мод вскочила на ноги.
— Подожди, я принесу лимонад. Мелочи должны продолжаться… они должны продолжаться, иначе остановится жизнь.
Когда Джо ушёл, Мод уселась поудобнее, и принялась вертеть на запястье тонкий браслет. «Какая странная штука жизнь, — думала она, — какая противоречивая». Браслет напоминал ей о ремесле, изучаемом Бернини — починке часов. А время было тем, во что живущий ощущениями Бернини даже не верил.
И ещё она задалась вопросом, что, — в такое время как сейчас, — может означать этот дар от сына. Может быть, эта простенькая вещица станет последним воспоминанием о многих мирах, о бабочках в животе, которые она знала со Стерном, с Джо?