— Не надо. Им у нас не понравится — обоев нет, и вообще…
Пришли домой — запах! Наш кот сделал свои дела под кроватью. Я вышвырнула его на улицу. Агния в истерику: денег нет, так хоть с кошкой-то можно по-хорошему? Я сказала:
— Мальчикам не понравится, что у нас бедно, но еще больше им не понравится, если будет пахнуть от кошачьих какашек.
Задумалась она и успокоилась: да, верно — пусть кот приучается ходить в ванночку свою.
Но вечер-то длинный. Пришла в гости одноклассница Агнии и увидела чебуреки на столе.
— У вас что — праздник?
Для нее чебуреки — уже радость. Дитя алкоголиков! Они на кашах. Агния перед сном ко мне прижалась: “Мы еще не так плохо живем, мама!”.
В то время бессонница уже мучила меня. И вот я чувствую, что в детской кто-то тоже не спит. Вхожу и вижу: Агния сидит в кресле и гладит котенка Муркиного. “Мама, я думаю”. Заплакала я и пошла курить.
Чебуреки ведь у нас тоже не каждый день. А только раз в месяц… По книжке многодетной матери выдавали по килограмму мяса на ребенка, но — почти одни кости. Вот немного мяса срежу, фарш разбавлю рисом и луком… А Достоевский сидел на каторге, а Толстой воевал в Севастополе! Так что заткнись вообще, Нина!
На цыпочках с котенком в руках пришла ко мне Агния. Мурка бежит за нею. Я умоляю: “Отдай котенка матери!” Отдала. Кошка схватила за шиворот своего страдальца и потащила в детскую. Агния сказала:
— Не плачь. Мы всем довольны… Нет, не так. Довольны слуги, а мы любим вас с папой! Очень.
Фиалки умнее меня! Расцвела гигантская фиалка, но стебель не вынес веса цветка и подломился. Тогда куст подумал и… вырастил огромный листок — на него оперся следующий цветок. И месяц стоял так. А белые фиалки в жару сформировали себе из листьев колпачки (буквально — в виде полусфер таких), каждая полусфера прикрыла один цветок от лучей палящего солнца…
А я никогда не умею ничего придумать для своей защиты от прототипов.
— Ладно — я!.. Я всего лишь спрашиваю, зачем ты это написала? А он (Х) прямо сказал: “Мы эту падлу убьем когда-нибудь!” Отвечай: зачем ты это написала? (Имелась в виду “Любовь в резиновых перчатках”).
Стала я мямлить: меня волнуют до сих пор те события, поверь — хотелось разобраться, понять, почему так вышло… (В самом деле! Казалось бы чего проще — не писать о друзьях, ведь они тебе помогают? Но пишется лишь о том, что волнует, а волнует то, что происходит вокруг тебя.)
М. мне потом подсказала: “Нина, ты бы хоть ответила, что лично он тебя волнует до сих пор. ВОЛНУЕШЬ ТЫ МЕНЯ, ДОРОГОЙ!”.
Но я не догадалась…
— Прототипы узнают себя, потому что ты не меняешь суффиксы в фамилиях, — сказала мне У. — Василенко превращаешь в Устименко. А на Украине есть еще суффикс -юк. Гнатюк. Ты старайся, Нин, а то они все желают тебе зла… из-за этого болеешь.
Это только кажется, что имя-фамилию легко замаскировать. Не механический процесс! Любую фамилию не возьмешь, нужно, чтобы она у тебя во время работы все время как бы летела над реальной фамилией, как ангел-хранитель парит над каждым из нас. И фамилия героя так же должна нести высший смысл, как несет его ангел. Мой друг Сеня Ваксман считает, что у Чехова Вершинин — вершина авторских мыслей…
На самом деле, если меня предупредили, что о том-то писать нельзя, я не вставляю такую историю никуда! Описываю то, что все знают, о чем шепчутся. Из газет пермских иногда беру сюжет. О жизни своей семьи часто довольно рассказываю. Кроме того, некоторые люди сами предлагают использовать факты из их биографии. Одна моя университетская преподавательница даже так выразилась: ей легче жить от одного знания того, что я могу правдиво изобразить событие (в Каму попали ядовитые вещества — нервно-паралитического действия, и глотнувшие воды в эти часы… на некоторое время буквально сошли с ума. Я тоже отравилась тогда и в рассказе “Килька и немного нервно-паралитическое” описала эту свою одиссею, то есть ОТРАВЛЕЮ).
Я человек благодарный и не бросаю некоторых совершенно спившихся друзей, хотя кругом все твердят, что с алкоголиками надо порывать вовремя.
— Да, но они в свое время послужили нам прототипами! Не специально я с ними общалась, чтоб потом описать… но раз описала с любящей точки зрения, уже отношусь к ним как к родным…
Мама попросила купить для нее “циклопедию” про домашние растения. У нее фиалки плохо растут. Купила, листаю. Да, в самом деле, сколько есть способов защитить цветы, но негде мне поучиться, как спасаться от прототипов.
Однако прототипы являются не каждый день, а с соседями по кухне надо проживать вместе все двадцать четыре часа. Ближнее зарубежье, как мы сейчас называем соседей, нужно смиренно выносить, потому что ссоры — с зубами (съедают здоровье). Но ведь каждый алкоголик ведет себя, как центр мира. О других вообще не думает!
Самым трудным было время, когда выдали ваучеры, и дядя Коля получил первые дивиденды со своего проданного ваучера — синяки под глаза от сына. Мы не спали по трое суток! То милицию вызываем, то “скорую”. А когда деньги кончились, дядя Коля приходит ко мне, ангелоид такой:
— Нина, ты мне как дочь! Дай супу!
Если не дать, то всю ночь будет стучать — якобы плинтус прибивать или что-нибудь еще. Знаю хорошо все ходы. Один раз я закричала: “Нельзя стучать в пять утра!”.
Нельзя стучать
В пять утра?
Ё-мое! (это я назвала: “хокку алкоголика”).
Уеду в Москву, побегаю там с новой пьесой по театрам — нигде ее не пристрою, а возвращаюсь довольная. От соседей отдохнула. Но сразу же стучит дядя Коля:
— Нина, я без тебя так пять дней и не ходил по-большому!
— Вы же знаете, что я вам даю — тертую свеклу!
— Знаю, но запустил.
— Так трите скорее, дядя Коля!
— А у меня свеклы нет.
— Вы что думаете: свеклу я из Москвы привезла! Апельсины детям.
Апельсины Агния потихоньку вытаскала все во двор. Мы с гостями сидели, а она туда-сюда! Вдруг смотрю: что-то в трусах! Это оказался апельсин. Была жара, дети бегали в трусах…
Даша сказала: “Мама, все богатые жадные, значит, мы должны сделать какой вывод?” — “Какой?” — “Стать пожаднее”. Но куда уж нам! Поздно. Я думала, что апельсинов хватит на три дня, а их уже нет…
Дядя Коля вышел на пенсию и дома ходил в таком рубище (в прошлом это был, может, женский сарафан). Не знаю, расчет ли точный с его стороны или просто комфортно казалось ему, но психологически на меня рубище действовало безотказно. Только выходит на кухню — сразу наливаю ему тарелку супа. Уходит с ним в свою комнату. Но оттуда начинает доноситься странное шипенье. Этот загадочный звук меня интриговал много лет. Однажды я налила ему борщ и только после поняла, что забыла посолить. Открыла дверь в комнату дяди Коли, а они с сыном уже пшикают в тарелку дихлофосом (токсикоманят)…
Когда дядя Коля заболел, сын исчез. Неделю его нет, месяц, делать нечего, пришлось нам прямо в рубище завернуть дядю Колю в одеяло и повезти на саночках на рентген. Диагноз — рак желудка. Антон колол ему промедол, а я осматривала лимфоузлы. Наша участковая не заходила к больному, а все спрашивала у меня, почему не увеличиваются лимфоузлы… Однажды дядя Коля вышел в коридор, и у него прямо фонтан крови забил изо рта. Вызвали мы “скорую”. Оказалось — просто язва желудка. Он прожил еще девять лет. С тех пор я всем говорю: тщательнее с диагнозами!
Только дядя Коля выписался из больницы, тут сразу и сын его объявился. Начались снова оргии. И белые горячки… Однажды сын слишком рьяно требовал у отца пенсию — ударил по голове. Дядя Коля и затих навсегда.
Сын его стал работать, вел себя смирно, только получить с него деньги за свет — большая проблема. Я плачу за всю квартиру, а потом собираю с соседей согласно показаниям счетчиков. Вчера с утра сказала ему, чтобы отдал четырнадцать рублей, а сегодня он принес мне облезлые ромашки, трясет ими: “Нина, возьми”. Думал, что они заменят мне деньги. Обижен, что не беру. “А говорили, что красота спасет мир”, — читаю в его взгляде…
Он все время просит у нас что-то почитать, но только не классику. А что еще я могу предложить? У нас мерабохватательный рефлекс — все книги Мамардашвили покупаем. Ну, собрание Бродского появилось плюс три книги о нем. Небогато.
— Нина, дай хотя бы сказки!
— Сказки все внукам отданы.
— Ну, страшила! Иди ты на залупу!
Вот обычное окончание разговора. Поэтому один из любимых тостов Славы звучит так: “Давайте выпьем за то, чтоб соседи были, но не так близко!”.
Когда я привезла дарить первую книгу Р.В., был еще февраль 1987 года. В то утро наш сломанный будильник вдруг сам пошел. Я остановилась возле него, пальцами надавливая на лоб. Муж: “Что — голова опять заболела?” — “Нет”. — “А чего ты давишь на лоб?” — “Мысль ищу”. — “Понял: ты так мысль выдавливаешь изо лба!”
Что же мне этот будильник напоминает? А, вот! Время стояло и вдруг пошло. Началась перестройка… Поэтому с Р.В. я сразу заговорила о Солженицыне: мол, скоро он вернется на Родину. Но она не поверила. И тогда я на своей книжке “Радуга каждый день” написала: “Сегодня загадано…” Три точки! Только мы с ней знали, о чем загадано. Конспирация — на всякий случай.
Р.В. сказала, что в докторской она много места уделила Залыгину, они переписываются.
— Так что, Ниночка, несите рукописи, я отправлю их ему в “Новый мир”.
Не будучи сторонницей “блата” в литературе, я тем не менее послушно принесла папку с рассказами. Сработала связка “учитель—ученик”. Она обещала быстро прочесть и прислать открытку. Но вот прошло четыре месяца — тихо все. Однажды в магазине встречаю ее красавицу-дочку:
— Как там мои рукописи — прочитаны?
— Об этом я ничего не знаю, но мама вам приготовила мешок вещей — приходите!
— Передай, что мы зайдем в воскресенье после обедни. (Р.В. жила рядом с храмом. В рассоветское время я сказала бы, что зайдем после обеда.)
Сердце-вещун подсказывало мне, что впереди испытание, но я не знала, от чего там зреют кристаллы гнева… Даже писать об этом трудно. Но нужно.