— А я бы пошел! — сказал вдруг Веня. — Да вот я прямо сейчас пойду, пол-ларька скуплю и на вокзал, там бомжей всегда много! Куплю им всем билеты...
— Пиджак от Версаче снимут, — продолжил Егор. — Печатку вместе с пальцем утащат, дадут по голове. В общем, ты хорошо им пригодишься!
Веню сейчас ничего не страшило: Лидия за него не идет...
О.П. изумился: сказано, что широк человек, выходит, что пермяки-то еще шире.
— Хочу с наследником престола встретиться, — озабоченно говорила Надька. — В Москву к вам поеду скоро. Это ведь будет уже новая династия! Князь Владимир Кириллович был женат на княгине из рода Багратидов, а это неравноправный брак...
Надька говорила все это Боре Ихлинскому, и он наконец-то понял: она, как бешеный штурмующий бомбардировщик, делает очередной заход, чтобы обстрелять эротическими ракетами именно его. И поступил традиционно, по-русски: бежал на кухню покурить.
— Мы же еще за родителей не поднимали, — озаботилась вдруг Галька. — Ваше здоровье, Анна Лукьяновна!
— Ну, пока еще ваш тост за мое здоровье не подействовал, я буду говорить сидя, — попросила Анна Лукьяновна. — Теперь вы можете наполнить бокалы!.. Есть люди, которые работают в обществе компенсаторами. У Лидочки, в частности, такая должность. К ней все приходят со своими обидами, проблемами.
— Ура, за нашу драгоценную! За Лидию!
— Вот мы здесь веселимся в честь моего рождения, — развела руками Лидия. — А где-то Вайль и Генис мучаются друг без друга, сглупили-поссорились, а теперь, наверно, гордость не позволяет сбежаться! А давайте их помирим!
— Это разве в наших силах? Как мы их помирим!
— Телеграмму им пошлем: “Российский читатель просит русского автора Вайля и Гениса вернуться в русскую литературу!”
— По факсу я отправлю. Только куда? — спросил Веня.
— В редакцию “Иностранки”, они там печатаются.
— Папа, папа, — тормошил Аркадия важный сын, — А ты когда о тете Лиде будешь говорить?
— Пожалуйста... Господа, предлагаю выпить, если есть, а если нет, то просто обсудить тезис: Лидия склеивает собой реальность, соединяет мир вокруг себя.
— Во дает! А в прошлом году, Аркадий, ты говорил, что распадающийся мир склеивает искусство!
— Ну да, Лидия с прошлого года намного уже вытеснила искусство с его места. Искусство моргает своими сонными шарами: “Ну, ни фига себе! Сколько времени я все здесь склеивало, собирало — обидно!”
— Что такое, уже полчаса удобства закрыты, кто там засел?
— Это дядя Егор закрылся, — трезво оценил обстановку племянник Лидии.
— Нам пора, — в который раз повторял Андрей Шубин.
— Ну еще пять минут, — умолял О.П.
— Хорошо. Други! “Татищев” проводит опрос: что есть Пермь для вас?
Тут посыпалось со всех сторон: место рождения, город на всю жизнь, место ссылки — это последнее сказала Лидия.
— Да? Ну, ничего, — принялась утешать Лидию вся компания. — Мы тебе скрасим ссылку-то! Побольше бы таких ссыльных было!
— Егор, выходи, тут очередь.
— Тихо, тихо! — сказал Аркашин отпрыск. — Я знаю, как нужно вызвать. — И властным тоном психоаналитика он сказал в дверь: “Дядя Егор, слушайте внимательно: правую, именно правую руку протяните к задвижке, тяните вправо...
На диво всем дверь вдруг легко распахнулась, и появился Егор, медленно наводящий порядок в одежде.
— А для меня Пермь — это хронотоп, — меланхолично сказал он.
Вдруг он осел, и глаза его повело, как у осьминога, в разные стороны:
— Сегодня... — задумчиво промолвил он.
— Что сегодня — Егор, что?
— Мы...
— Егор, кто мы?
— Все! Сделали...
— Что сделали? Ошибку, открытие, вывод, заключение?
— Один маленький шажок...
— Куда шажок? В вечность? В пропасть? К вершине?
— Один маленький шажок к большой правде о Перми.
Все слова на этот вечер закончились, остались только сигналы: “Тебе куда?” — “Егора я на такси...” — “Никак не темнеет”.
Сноски:
* Журнальный вариант
Нина ГОРЛАНОВА, Вячеслав БУКУР — родились в Пермской области. Закончили филологический факультет Пермского государственного университета. Авторы “Романа воспитания”, в 1995 г. признанного лучшей публикацией “Нового мира”, повестей “Учитель иврита”, “Тургенев — сын Ахматовой”, “Капсула времени” и др. Печатались в журналах “Новый мир”, “Знамя”, “Октябрь”, “Звезда”. В 1996 г. вошли в shortlist претендентов на букеровскую премию. Живут в Перми.
* * *
Журнальный зал | Урал, 2003 N2 | Нина Горланова, Вячеслав Букур
Нина Горланова — живет и работает в Перми. Публиковалась в журналах “Новый мир”, “Знамя” и многих других. Автор четырех книг прозы. Постоянный автор журнала “Урал”. С недавнего времени пишет также в соавторстве с писателем Вячеславом Букуром.
Голос жизни
Повесть
В свои сорок шесть лет он вставал по утрам совсем не так, как бывало в тридцать шесть... Недавно ему поставили фруктовый диагноз: синдром грушевидной мышцы, и как Фрукт, он падал. Представляете: встал — на швабре повисел и упал.
— При этом я издал звук подстреленного гуся!
— Оленя! — поправила жена.
Да что там оленя — гуся... Потом, конечно, врачи сильно постарались, но ходит Гамлет Эльбрусович (“Казбекович”)... да не ходит он, а словно говорит языком вазовой живописи. Стал более адажио, в общем.
Рассвет не успел еще продрать свой единственный глаз, а собака уже начала шумно облизываться. “Вита, СПАТЬ!” — послал он ей копье-мысль. Вита громко вздохнула, словно говоря: “И за что мне хозяева такие достались”. Наконец кровать с чмоканьем отпустила Гамлета — сетка сожалеюще распрямилась. Ладно, говорила она, ты все равно ко мне вернешься, ибо отныне я — твоя пожизненная любовь. Улыбаясь, Вита застучала когтями навстречу хозяину.
— Подожди, сначала я разбужу девочек. Вставайте, поднимайтесь, еще раз тыщу скажу, а потом в гневе буду страшен!
Через час, намотав шесть километров пробежки, он вытирался после душа, любуясь на свой шмелиный загар и напевая:
— Косые мышцы живота! Косые мышцы живот-а-а...
Вита тут же суетилась, намекая: пора чем-то существенным наполнить ее миску.
— Сейчас, счас, в первую очередь я замочу футболку, отдающую аммиаком. Косые мышцы живота-а...
Жена пришла на кухню: нахмуренный взгляд, сверхмать такая. Ее до сих пор удивляет, что мужики, как дети, радуются мышцам каким-то своим. Она дала Вите поесть и только после этого тихо сказала: “Салют!” Тоже студенческое приветствие. Они прожили вместе почти двадцать пять лет и, кажется, до конца не повзрослели.
И тут вышел какой-то здоровенный мужик в шортах. Один шрам на лице, а другой — на животе. Эльбрусович начал оглядываться вокруг себя с полным непониманием, вот уже два месяца, как он время от времени начинает вдруг озираться, как же это случилось, что он в средине жизни оказался в таком... за что?!
Но вообще-то чего притворяться — это мой сын. Игнат. И я все отлично понимаю. Он приехал из Белоруссии и показал свои шрамы как весомые аргументы в борьбе с мафией.
— А как же твое наследство — бабушкина квартира в Ярцево?
— Вы разве не знаете такую птицу — обломинго?
...Наехала мафия, и он подписал генеральную доверенность... а сам к другу в Белоруссию.
Дело все в том, что за ночь Эльбрусович намертво забывал об этом. У него был сон, крепкий, как яблоко. Так что утром всегда было неожиданностью, что сын живет вместе с ними и ест за четверых. Когда Игнат приехал, запястье у него было с горлышко бутылки, а сейчас!.. Но из-за шрама на щеке сын все еще выглядел, как бомж. “Как из-под лодки”, — говорила жена (она выросла на берегу Камы, там под лодками иногда ночевали алкоголики — летом, конечно).
Днем, во время работы, о сыне Гамлету тоже удавалось забыть, могучая психика вытесняла все мысли про Игната. А вот у жены такой способности нет. Она каждую секунду переживает свою беду. Отчасти потому, что на работу не ходит (отработав двадцать пять лет учительницей литературы, Ольгуша стала мучиться головными болями и села на “выслугу”).
Сын скрылся в ванной. Жена завелась: не спала до пяти утра — пила цинаризин, пирацетам, клофелин, но-шпу, нозепам, две андипала. Наконец помог анитриптилин.
— Ольгуш, тебе ведь первая горсть таблеток никогда не помогает... а со второй ты уже чего-то... добиваешься.
— За что нам такое? Я так переживаю, так глубоко... умру, наверное.
— Не-ет, ты не умрешь. Потому что кто глубоко переживает, тот глубоко и отдыхает.
Жена взбодрилась и, как выстреленная, стала готовить завтрак. К несчастью, взгляд ее попал в зеркало, и оно опять подхлестнуло ее к причитанию: “Вечером стакан воды выпила — утром два на лице! А мешки под глазами больше самих глаз! “ — и она наклонилась до полу, зарыдав, пряча лицо в коленях.
— Ты чего! Клинтон так хохочет... помнишь? Ельцин что-то сморозил, а Билл до земли наклонился: “ха-ха-ха” (главное: отвлечь жену, а потом убежать по делам). Ольгуш, давай выпьем за то, чтобы мы относились к людям лучше, чем они к нам!
Иногда в нем просыпался дед-тамада, и реплики-тосты сыпались уже с утра. Лицо жены, секунду назад выглядевшее так, словно было сделано из сине-зеленых водорослей, стало на глазах оживать.
— Хорошо... просто так разволновалась, что не могу сапог застегнуть. Руки дрожат. Надо за хлебом сбегать.
Он помог с сапогами. Вита зацокала когтями, намекая, что хорошо бы и ей прогуляться с хозяйкой — ведь там, на улице, сотни запахов, в том числе — Лорда, которого уже прогуляли, наверное, к этому моменту. Игнат вышел из ванной и запнулся за Виту.
— Эта собака! Она меня бесит уже.
Присоски губ его скрылись за дверцей холодильника. “Гной слов потек”, — подумал Эльбрусович, но смолчал. А жена, конечно, не смолчала:
— Бесит тебя? А этот глагол от слова “бес” — ты беса-то прогони, не тешь его.
“Дорогая, дорогая, идея вечномужественности слетела с тебя навсегда, — бормотал Гамлет. — Где же бритва, бритва-то где?”