— Не надо скромничать! — Олег воткнул кассету в магнитолу.
Ну что мы можем сказать? Этот романс оказался намного лучше, чем “Зайка моя”, но все же он начал разъедать компанию: хозяйка уносит тарелки из-под салатов, пробормотав, что жаркое зовет, пора полить его вином, хозяин убежал в комнату сына и страстно принялся наблюдать, как отпрыск хочет нарыть в интернете что-нибудь к юбилею Дали.
— А знаешь, сын: у испанского шилоуса всегда такой низкий горизонт. Вроде это воцаряет вечность и монументальность. Но! Обыщи все его миры — и не найдешь там любви. Это то же, что падшие ангелы: любили, любили Бога, и вдруг захотели быть такими же главными.
Сын поцокал по клавишам и сказал, что у Дали плод граната — смотри, как клево, каждая грань зерна блестит.
Под жаркое капитально разошелся Олег! Сумка его извергла тщательно проработанные чертежи. Эти большие листы ватмана вздымались и опадали, как опахала страсти.
— Вот здесь система тросов, она будет поднимать из-под сцены звездолет, помните, эпизод, где Странница стучит в обшивку корабля.
— Помним, помним, с Косталевским она там была! Еще у них поцелуй над звездной бездной.
— Какой поцелуй? — насторожился Олег.
— Да мы ошиблись, это совсем в другом фильме и вовсе не она.
Эх, текила, текила, выдумали тебя индейцы на голову европейцев!
— А тут, в сцене, будут прорези, через которые оболочка корабля поднимется и растянется, как дирижабль.
— А что это за такая пьеса? — повис в благовонном от жареного мяса воздухе вопрос хозяйки.
Рядом с ним тут же повис ответ Олега:
— Как, я не сказал? Это все пришло ко мне для юбилея моей Аллы.
— Чем мы можем помочь?
— Слушать мою поэму о любимой, — долженствующим голосом произнес Олег.
У каждого из нас внутри что-то заскулило. Все с опаской посмотрели на китайскую сумку. И не зря: он достал оттуда упитанную папку.
Но у хозяйки было чем защитить нас. Она сказала:
— Ребята, какая поэма! — И воинственно метнула манник с изюмом на середину стола.
И благоуханная душа его поплыла в наши ноздри. И этот щит из нежного манника и крепкого чая ослабил удары Олеговой утонченной любви. Все любят ведь как — без разбору, кого подбросит жизнь, а он единственный, кто дарит себе любовь к еще более единственной! Так Олег сигналил глазами и улыбкой.
Хозяин одной рукой пил чай, а другая, туго набитая мышцами, лежала на плече жены. Морзянка нервов и мышечных волокон передавала внутрь ей в грудь: ты не Ербезинская, и не актриса, и вообще не какая-нибудь другая знаменитость, но моя любовь уж будет посильнее, чем “Крылатый юнга”!
Поэма Олега наконец закончилась (он читал ее стоя) сценой про снежки: мол, пусть лучше взгляд мой запорошен — слава Богу, лик твой невредим!
— Что ты, Слава, так могуче вздыхаешь?
— Котика жалко.
— Какого котика?
— Рыжего. Он вот тут ходил — по крыше книжного магазина и заглядывал в наше окно то с одной, то с другой стороны. Запах жаркого его привлек. Но никто не предложил котику ничего — он долго и робко ждал, когда закончится поэма, чтоб вклиниться со своими насущными проблемами насчет жаркого, но его терпение кончилось раньше, чем у нас…
Олег — не моргнув глазом — продолжил говорить про свою Ербезинскую.
— Виделись мы один-единственный раз — 23 апреля 1981 гола в 2 часа 34 минуты. — Олег продолжал, волшебный манник здесь был бессилен. — Я взял друга и поехал в Москву. Перед этим, чтобы справку получить — мы же были студенты, — в носах помазали канцелярским клеем — получился насморк, выпили йода с сахаром — поднялась температура. Это еще старые армейские штучки.
— Надеюсь, йод не в чистом виде? — спросила хозяйка.
— Конечно, нет. Не раньше, не позже, а именно перед Москвой, в вагоне, у меня пошла носом кровь. С трудом я, Миша Журавлев, тут еще проводница подбежала — остановили. В столице купили цветы, тогда это было трудно. Ждем ее у театра. Только она показалась с репетиции, синеглазка моя — у Журавлева как хлынет из носа юшка! Как она к нему затрепетала, бросилась! Платок свой душистый об него замарала! А я думал: почему мне не везет! Почему не у меня! Почему у меня в поезде!..
Он аж захрипел и жадно припал к чашке с горячим чаем.
— Но это ведь не все? — спросил хозяин
— Не все. Алла пригласила нас в машину и повезла на кладбище. Это был день памяти ее отца-иллюзиониста. Когда мы проходили мимо памятника Хрущеву, она сказала: “Голова Хрущева облезла, но будет время — он засияет”. И это все отложилось там…
— Там — это где?
— Там — это в душе.
— А что такое тогда здесь? — не уставали мы напирать.
— Здесь — это в теле… Но вы поняли уже, что у Аллы провидческий дар? — Олег вдруг подернулся сумраком, как цветущий пейзаж перед дождем. — Но когда мы вернулись в театр, она позвонила с вахты и сказала: “Толя, жди, соскучилась, целую”. Ножом по сердцу!
Хозяин сказал так:
— Да, любовь зла, полюбишь и Ербезинскую.
— А моя жена, — снисходительно ответил Олег, — говорит иначе: любовь зла, и некоторые козлы этим пользуются.
— Как, ты женат? — спросили мы в унисон.
Олег, видимо, давно приучил себя не морщиться, он только повел лицом сначала вправо, потом влево:
— Я развожусь. Она только внешне походит на мою Аллу! Сколько я просил ее измениться внутренне — ни в какую! Дошло ведь до чего: не дает фильмы по тиви смотреть с участием Ербезинской!
— Скажи спасибо, что она тебе череп не проломила, — буркнул хозяин на правах старого друга.
— Но с сыном у меня отличные отношения.
Мы забросали Олега вопросами: а сколько лет сыну? Чем занимается?
— Он у меня почти гений, — просиял Олег. — Я ведь сначала поэму в честь Аллы писал шифром, чтобы жена не прочла. И что? Вдруг сын начал писать мне записки этим же шифром. А сейчас он играет меня молодого в клипе, где в него снежками пуляют.
И сына втянул сюда, безбашенный!
— Я веду переговоры с первым каналом, чтобы он купил мой клип к юбилею Аллы. — Сияние резко усилилось.
Может, он ненормальный, этот Олег? “Ужели слово найдено?” Но вспомним селедку под шубой: высший класс селедочка, и как хорошо шубка к ней подогнана! Получилась гораздо лучше поэмы.
Вдруг он убрал свое сияние поворотом невидимого выключателя и стал жаловаться на жену: она даже денег не давала, чтобы заказать скульптуру из капа. Но Олег все равно выкроил семь тысяч рублей! Однако пришлось добавлять: резчик руку поранил, когда вырезал Царевну-лягушку, и пришлось оплачивать лечение, пока он не мог зарабатывать на хлеб с водкой. Да, эту лягуху играла Лидия Владимировна, мама Аллы, в свои свежие годы. А тут ей восемьдесят лет исполнилось. Привез эти пятнадцать лягушачьих килограммов в Москву. Вахтерша, как увидела, смешалась: “Ах, ах, не знаю, как они это воспримут, звоните по домофону”…
Вручил или не вручил деревянную лягушку, в конце концов, спросили мы попросту.
— Оставил у вахтерши. — Он вообще лег на стол, вспоминая этот ужас, потом вдруг вскинулся, как ярморочный Петрушка: — Но вот что радует — соперников у меня все меньше и меньше. Я молодых спрашиваю, а они вообще не знают такую актрису — Аллу Ербезинскую.
В спокойном, решительном взгляде Олега читалось: “Еще лет двадцать — и я смогу претендовать на роль мужа”.
— Если долго сидеть на одном месте, рано или поздно мимо тебя пронесут труп твоего врага, — засмеялся хозяин.
Мы засобирались.
— Да вы куда? — всплеснула своими серебристыми руками хозяйка.
Оказывается, хозяин специально сигары подобрал как завершение текилового вечера.
— Мы не умеем, мы никогда сигары не курили…
— А я вам сейчас покажу. Надо втянуть вот так вот в рот… мц-мц….пф-пф… Ни в коем случае не затягиваться и вникать в букет дыма.
— Нет, уже поздно, мы пойдем. Спасибо за все. Классно сегодня было…
При прощании хозяин повторил свой фокус — обнял нас. И мы начали уменьшаться в его объятиях и казаться себе худенькими-худенькими. Олег выглядывал из-за его плеча и договаривал нам вслед:
— Равен ли я Алле своей великой любовью? Даже не знаю…
— А если бы был выбор между жениться на Алле или получить славу из-за своей поэмы?
После некоторого колебания он ответил:
— Я бы выбрал Аллу! Кстати, не поможете мне найти спонсоров — этот клип снять? Нужно сто пятьдесят тысяч деревянных. Я уже дал объявление в “Фигаро”:
Красавицы Аллы грядет юбилей.
Ты друг Ербезинской? Откликнись скорей!
Вышли, вечер был какой-то набекрень, потому что солнце еще больше село. Мы говорили о том, что не дай Бог, если Ербезинская когда-нибудь достанется Олегу. Он с нее взыщет за все страдания.
Мы обогнали парочку бомжеватых влюбленных. Они шли обнявшись и спорили:
— Ты, Тося, кончай пить, скоро клубника пойдет, воровать надо.
— Когда клубника-то? Еще долго.
— Да у тебя и запои по два месяца.
— Меня от этой клубники тошнит. — И запела: — А ну-ка, песню нам пропой, веселый ветер!
Звенья
Искали двух блондинок с косами — и нашли среди выпускников. Думали: начнут кубинцы бешено русский язык учить только за то, что на нем разговаривают такие белокурочки.
Но все получилось наоборот: как увидели Люсию и Галу (Люсю и Галю) кипучие бородачи, так и перестали все славянские звуки воспринимать. В головах у кубинцев бушевал все сметающий торнадо, выучены были только два имени: Люсия и Гала, и “я тебя любить”.
Но не об этом писала Люсия своему (как она думала) Евдокиму в Пермь.
“Я сижу на столе. Прошел тропический ливень, стулья плавают вокруг, и даже одна яркая рыбка заплыла в гости! Мы обсуждаем, как спасти эту рыбу-дуру и отправить к родным берегам. У Галки вчера из носа выбежала цепочка мельчайших муравьев. А врач в посольстве сказал, что муравьи селятся только у европейцев. У местных — иммунитет. Прописал какое-то полоскание носа. Кимушка! А как твои ухо-горло-нос? Кондиционеры нам так и не выдали. От жары по восемь раз в день принимаем душ”.