– Мама моя, папа мой.
Он был умнее всех, Ваня-то.
А вот в какой дальний путь Ваня уходил по квартире, это только он знал. Все остальные видели со стороны вот что: он навешивал на себя шарф, складывал в большой пакет книжку, варежку, несколько конфет и динозаврика, махал рукой из стороны в сторону, как член политбюро (пока-пока!), а потом уходил путешествовать к спальне. И так раз двадцать за день.
– Пржевальский! Миклухо-Маклай! – умилялась на Ваню мама, пока папа не проиграл.
По дороге на автобусную остановку мама молчала. А ведь раньше она всегда учила детей по следам узнавать все: кошек, собак, птиц. Саша решил это молчание залепить:
– Я вчера на прогулке говорю Герману: “Смотри, смотри, деньги!” Герман: “Где?” А я ему: “Проверка жадности!” Он тут полез. А его ка-ак…
Тут они сели в автобус, в котором уже сидел Герман. Он говорил:
– Куплю шоколадку за три рубля, продам за пять рублей.
– Боже мой, да кто же у тебя ее купит! – измученно крикнула его мама.
Герман изумленно посмотрел на нее: мол, как это - кто купит, ведь шоколадка такая вкусная!
Саше хотелось услышать, что там дальше с деньгами от шоколадки случится, но тут, как всегда, остановка неожиданно подскочила и мама поволокла их к выходу.
Сразу от дверей он заявил бабушке:
– Когда я вырасту и буду стричься не в “Ежике”, а вместе с большими, я никогда не буду проигрывать деньги!
– А буду только выигрывать, – едко добавил дед.
Бабушка засмеялась, но как-то не по-настоящему, потому что закрутилась, как глобус, вокруг своей оси. А дедушка подмигнул Саше, но тоже невесело. И тут вопрос: зачем взрослые шутят, когда им невесело? Саша так и спросил деда, а дед честно ответил:
– Понимаешь, старина, Бергсон тоже уперся в тайну смеха, но так ничего толком и не мог объяснить. Все только твердил: интуиция, интуиция.
Саша замер, запоминая восхитительные слова, чтобы сказануть их со страшной силой в детсаду и тут же получить в ответ: “Сашка умный – по горшкам дежурный”.
После чего он схватил бутылку из-под минералки, пристроил ее себе на колени, как гитару, и объявил:
– Выступает солист живого уголка Саша Чибисов!
Потом он откинулся на спинку дивана, забил ногтями по выпуклому пластику и запел:
Папа, папа, что ты хочешь?
Играть-проиграть,
Играть-проиграть,
Вот и все, вот и все.
И больше ни-ни, и больше ни-ни!
– Ведь все для чего-то нужного случается, - вдруг успокоилась бабушка. – Отец продулся, а дети никогда не будут играть на деньги.
Тут позвонила какая-то многочисленная подруга. Бабушка ее послушала и говорит:
– У нас тоже проблем!.. Зять вообще играет.
– Играет на сцене театра, – добавил дед, ужасно двигая пальцами, глазами, ушами (он этим говорил: не надо всему миру докладывать).
– Бабушка, что сказала твоя многочисленная подруга? – спросил Саша.
– Оно опять запило.
– Бабушка, что хуже: когда оно пьет или когда оно проигралось?
Тут бабушка опять проделала свой фокус: сразу засмеялась и зарыдала:
– Варя сказала вот что: ведь Анна Григорьевна Достоевская пошла бы гонорар получать вместе с Федором Михайловичем, чтобы он не проиграл все в рулетку.
Леха тут сказал:
– Бабушка, у тебя по экватору пояс халата развязался.
Она сразу воздела руки и закричала:
– Какую силу воли нужно иметь, чтобы сесть на диету! А зятю еще труднее!
Ваня почувствовал, что пора отложить очередной поход вдаль. Он изобразил присядку: пригибался, резко вставал, отрывал от пола то одну ногу, то другую. При этом он пел боевую песнь двухлетнего человека: ха, ха, фа, фа! Мама посмотрела на него и сказала:
– Танцуешь? А потом пойдешь на автоматах играть?
Ваня упал от неожиданности, но упорно гнул свою линию, крича:
Мама моя! Папа мой!
–Да, – подтвердил Саша, – папа принесет зарплату. Но ты, мама, должна идти с ним, как Анна эта ваша Григорьевна.
Леха тут включил телевизор: свой любимый канал про живую природу. Там показали, как паучиха съедает паука.
– Дед, а разве друзья-пауки не сказали ему, что паучиха может его съесть?
– Ну, если все друзья разводятся, а ты решил жениться, то все равно ведь не посмотришь на разводы друзей, – ответил дед.
– А до того, как мы родились, была зима или осень? – спросил Саша.
– А так все и шло: осень, зима, потом весна и лето.
Саша был поражен: их не было с братьями, а все уже шло и шло.
Бабушка сказала, что Саша во время дневного сна кричал: “Герман, сейчас я тебя так укушу!”
– Бабушка, а почему к папе ангел не прилетел и не сказал: нельзя проигрывать деньги?
– Наверное, ангел прилетал, да твой папа принял его за разряд электричества…
Саша знал: в детском саду Герман дружит с Васей, потому что у них дома компьютеры. Вот если бы папа не проигрывал зарплату, а купил компьютер…
Только вернулись домой, как в дверь к Чибисовым позвонили. Мама открыла. Стоит мальчик, весь сгорбленный, печальные глаза. Рядом с ним старенькая бабушка:
– Алексей здесь живет?
– Здесь. – Мама была в ужасе: – Это он что-то сделал вашему мальчику? О Боже!
– Учительница просила расписаться: двойки у Алеши в тетради.
– Всего-то? А я уж подумала… А почему мальчик ваш такой согбенный?
– Болеет. Мы только что из поликлиники, это к Алеше не относится.
Радости мамы не было предела. Но Алеша-то не знает этого: он испугался, что мама задаст за двойки, побежал к раковине и стал сильно сморкаться, зная, что кровь пойдет. И кровь пошла. Тогда мама врезала ему по заднице. И стыд охватил ее.
– Где нервы взять на все это?! – закричала она.
А еще недавно были совсем другие проблемы. Например, папа мог поинтересоваться, почему Саша пришел понурый из детского сада.
– Я кукарекать не умею!
– Да, это серьезно. А что – все уже умеют?
– Все.
– Ну а есть что-нибудь хорошее-то?
– Есть. Хрюкать научился.
Папа по-свойски облапил его плечо:
– Ну вот, видишь, брат, какая жизнь-то неплохая: хрюкать ты умеешь.
А теперь что? Саша твердо решил, что не будет кричать, как мама. И остались одни шутки:
– Ты, папа, осень без ягод.
– А ты, сынок, уши без мыла.
И во время этих шуток Саша почему-то вспоминал, как стоял в углу и никуда нельзя было пойти. И теперь каждый вечер Саша начинал с двух главных фраз, когда приходил из детсада:
– Папа, ты принес зарплату? Скажи маме, что ты принес зарплату!
Папа не двигался с места. Один раз Саша даже начал ныть без слов, потому что ничего не получалось. Мама тут как тут, ничего не спросила, сразу говорит:
– Чего ты как маленький, ты уже большой.
Но в какой-то вечер папа вдруг разразился:
Среди унылых чибисов,
Свихнувшихся с копыт,
Один лишь Саша Чибисов
Пушистенький сидит.
Саша выслушал, сжал все выросшие к этому дню зубы и подумал: ничего, все становится лучше, еще до воскресенья буду каждый день говорить про зарплату. Никакого Колю не надо будет выкапывать из-под снега, потому что папа принесет зарплату в прекрасном количестве.
* * *
Журнальный зал | День и ночь, 2006 N7-8 | Нина ГОРЛАНОВА, Вячеслав БУКУР
БОЛЕЕ РАВНЫЙ
Он уже подъезжал к Перми, но мы не знали об этом, хотя знаки были, которые я разглядела задним числом: так, дочь вдруг спросила, кто такой миссионер, и мы рассказали про свет, который он несет, например, отсталым племенам Африки, про Швейцера, конечно, который построил больницу в джунглях, а сын уже придумал лозунг для первомайской демонстрации – “За наше нитратное детство – спасибо, родная страна!”, и щит с ним стоял на лестничной площадке, и я исключительно удачно купила девочкам новые кисточки, правда, совсем бедные – дух облысения уже витал над ними, но самое главное – мы ходили по магазинам (в школе дали материальную помощь) и вдруг напали на шампунь, правда, красящий, но все равно – моющий, каштановый колер, то есть всей семьей мы сделались рыжими, но все равно, мы на это были согласны, потому что вши хуже, вроде тоже божья тварь – вошь, но почему-то ее не хочется заиметь...
В тот день мой муж с другом обсуждали, какого погребения будут достойны ботинки Володи – он на них уже молится, каждый день боясь, что с работы до дому они не дотянут, но они всегда дотягивают, а ведь пермского производства, может быть – молебен отслужить, предложила я, но опять же неизвестно, какого они вероисповедания, стали уже, как плетенки, сплошная вентиляция, несмотря на мех внутри, загадка: “Мех и вентиляция – что это? Ботинки Володи”. Муж: мол, нужно огненное погребение устроить – сжечь, это благородно, а пепел в мешочек и носить на груди, чтобы он стучал в сердце, но Володю мучает вопрос, даст ли это им успокоение? Чтобы вещь переправить на тот свет, ее нужно сломать, так считали первобытные люди, значит, ботинки попадут прямиком в рай, но тут же оба мужика задумались: вдруг левый ботинок – марксист, при слове “марксист” Володя зачем-то делает руками квадрат вокруг головы, чертит его так в воздухе, мне это кажется особенно подходящим для пьесы или сценария, кинематографично выглядит – рисовать квадрат вокруг головы при упоминании марксиста, но как это воспримет американец? Нам вчера Боря сказал, что придет с американцем, да что об этом думать, американец увидит наш сломанный унитаз, упадет в обморок, вызовем “скорую”, и его увезут. Сын вдруг кричит нам из детской: “Я покажу американцу наш советский компьютер, он упадет в обморок, вызовем “скорую”, и его увезут”. Мужики уже было начали служить мессу (ботинкам), бряцая высоким слогом, как Володя вдруг спросил: “А кто такой Боря?” – Это неомарксист, из неформалов, наш новый друг, марксист! (квадрат руками вокруг головы), да, и марксизм был бы, может, хорош, если б не отгораживался от других учений, а находился бы с ними в каком-то кровообращении, Нина с ним где-то в народном фронте подружилась, и как он ни увезет ее расска