Хлопок! Это просто бутылка из-под минералки распрямилась с таким звуком. Наливали из нее и сплюснули, но воздух пробрался все-таки внутрь.
А сердце мое улетело за шкаф или дальше — в общем, словно из меня вылетело, и внутри пусто стало. Хлопок случился сейчас, а сердце… давно — когда муж от меня уходил к другой. Вот каково предыдущей жене Стаса — лишиться такого умницы? Я никогда ее не видела, но жалко всех женщин всегда…
Стыд-то какой! Нагадала — зачем?!
Я мысленно металась в поисках нейтрального тоста. Наконец предложила:
— Можно за галстук Стаса выпить — там столько символов изображено! И восьмерка — символ бесконечности жизни, и квадрат — символ свободы, ведь стороны направлены во все стороны света…
Когда выпили и я твердо себе пообещала, что пойду к исповеди и покаюсь в грехе гадания, дыхание мое стало ровнее, душа смятенная постепенно начала распрямляться…
Хромая судьба
Когда проходили “Обломова”, она говорила в классе: если бы Штольцами были все, то атомную бомбу взорвали еще в XIX веке… Может, Обломов и Штольц вместе составляют одну гармоническую личность.
До сорока лет, подходя к дому, она стирала помаду с губ — мать была очень строгая.
В начале войны пятилетняя Раечка и ее родители бежали от фашистов и попали под обстрел. Отца — наповал, а Рае оторвало левую ногу. В Перми, когда она лежала в больнице, нянечка звала ее “выковыренная” — не могла выговорить слово “эвакуированная”.
И с тех пор Рая часто вспоминала это — “выковыренная”. Из общей жизни она оказалась выковырена — на протезе не поскачешь, как другие дети.
Закончив пед, Рая сменила отчество Кутузовна на Константиновна. Ее на практике в школе дети прозвали Суворовной. А Константиновна — это трудно исказить. Хотя школьники умеют высмеивать — о, слишком! — Анну Карловну, которая говорила ученикам: “Не сыпьте перхоть на тетради”, семиклассники прозвали Каловна...
Ученики-старшеклассники иногда влюблялись в Раечку несмотря на ее хромоту, но она, конечно, все это переводила в дружбу, потом годами переписывалась с выпускниками, уехавшими по распределению. На ее длинные письма с эпиграфами они отвечали, что все еще в ушах их звучит ее зовущий голос (зовущий к духовным высям).
Роберт Чеканный, который однажды на уроке заявил, что Ольга ничем не глупее Татьяны (в “Евгении Онегине”), явно был сильно в Раю влюблен, но хотел убедить себя, что ему нужнее Ольга — вечная женственность такая. Роберта в классе звали Робка. И был он робкий…
Рая дружила с двумя старыми девами: одноклассницей Лией и однокурсницей Асей.
Лия (музыковед) поступила в заочную аспирантуру в Москву. Руководительница ее тоже оказалась старой девой.
Лия ездила в столицу часто, и однажды в поезде Москва—Пермь в нее влюбился молодой скрипач Исаак. Сыграли свадьбу.
А руководительница — профессор Белла Львовна Цуцульковская — как раз позвонила, что на пароходе приплывет в Пермь — в летний отпуск. И с неделю погостит у своей аспирантки — они поработают над диссертацией. Лия испугалась, что руководительница не поймет ее замужества: надо всю себя науке отдавать! Что же делать? И она попросила мужа пожить у Раечки. Мама Раи согласилась.
Но поскольку Исааку нужен был то костюм, то еще что-то, он каждый день хоть на минутку да заскакивал к жене. Наконец Белла Львовна сказала:
— Лия, вот этот молодой человек, что заходит к тебе — наверное, ты ему нравишься, раз заходит! Ты бы присмотрелась внимательно — по-моему, он подходит тебе. Выходи за него!
В Раю влюбился вдовец — отец одной ученицы, добивался, говорил, что она — женщина, созданная для любви. Вот тогда-то подруга Ася позвонила Лие:
— Слушай, ты Раечку любишь, счастья ей желаешь?
— Конечно, а что я должна для нее сделать? (Думала: опять ее диссертацию в Москве пристраивать — это однажды уже не получилось.)
— Ключ оставь завтра под ковриком! Вы ведь уезжаете на дачу к родителям? У меня папа всегда дома, я не могу помочь, понимаешь!
— Понимаю. Обязательно оставлю.
Но так получилось, что Рая провернула ключ на два оборота, и он сломался. Они ушли, сконфуженные… А потом сразу инсульт у мамы. Четыре года это длилось, Рая все силы отдавала, чтобы поставить ее на ноги, но ничего не вышло. И диссертацию тоже не стала защищать.
Однажды ей объяснилась в любви лесбиянка, особая чувствительность пальцев у них… Рая сидела дома и вязала, вдруг звонок. Рая открыла с вязаньем в руках, а та вошла, клубок из рук выхватила и стала ее нитками опутывать, касаясь груди… Рая спицами вязальными прямо вытолкала непрошенную гостью. Но та еще долго стояла за дверью и кричала:
— У тебя холодная вода вместо мужчин, да? Ну так иди — обливайся!
Один раз Рая (уже в девяностых) так сказала хулигану в классе: сразу видно, что ты не держись пост, ешь мясо, сил много! И он вдруг притих. Хорошие времена наступили: в программу вошли новые имена и под влиянием книг Шмелева Рая окрестилась.
“Платонов — атеист, но он признавал тайну мира, которую атеизмом нельзя объяснить”. Так написал в сочинении один ее ученик.
Летом 1996 года захотела поехать в Москву, побродить по литературным музеям (Ахматовой, Цветаевой), но у нее билет прямо из компьютера взяли! Кассирша хотела его печатать, а он исчез с экрана! И тогда она почему-то решила: не судьба. Отправилась в санаторий.
Купила два дорогих костюма и ругала себя. Лия удивлялась: чего уж так ты, Рая, ешь себя поедом?
— А я за себя, как жену-мотовку, и за мужа, которого нет…
На вокзале молодая мама стоит и дрыгает ножкой, а строгая дочь лет пяти стоит с выражением: “Уймись, ты ведь уже мама”. Как Рае хотелось иметь дочь, сына!
Соседка по купе говорила про тех, кто ходит по коридору, когда проводница моет:
— Шваброй их по спине! Шваброй!
Когда в санатории Рая ночью открыла шкаф, чтоб взять таблетку снотворного, то два солнца маленьких в темноте посмотрели на нее — это были два золотистых шарика аевита. Они прозрачные, почему-то сердце обрадовалось им, и неясное предчувствие накатило… Но мне шестьдесят лет, о каком счастье могу я мечтать, осадила она себя.
— Ну, желудочники, налетай на шашлыки! — кричал закопченный продавец.
К Рае подошел седой мужчина и спросил:
— А ты, старушка приятная, одна живешь?
Она была в чалме и не считала себя старухой! В школе ей всегда говорили, что выглядит на десять лет моложе. Рая чуть не бегом убежала от обидчика, хотя — конечно — он совершенно не имел в виду ничего плохого.
Соседка по столу (63 года) жаловалась на мужа: не вышло из него хорошего старика.
— Он меня все пилит, пилит. Эх, еще бы здесь побыть! Недобрала отдыха, знаете, как бывает — недоспал, хочется еще полежать, так и я полежала бы еще в йодо-бромных ваннах…
Раечка с завистью слушала. Пусть бы кто-нибудь ее пилил дома, она бы все вынесла.
Соседка по скамейке в парке (незнакомая) вдруг агрессивно начала говорить про мужчину в кроссовках и шортах: бесят меня так одетые — что, с корта теннисного, что ли, сразу? Раю поражала такая нетерпимость — и за что — за шорты, Боже мой!
Вдруг при чистом небе разыгралась гроза: молнии проскакивали, а небо голубое — без облачка… Огромное стекло во входной двери в магазинчик выдулось пузырем на миг — вот-вот разлетится фугасом. Кто-то крикнул:
— Ложись!
Так они встретились — лежа под летящими стеклами. Это был ее ученик Роберт-Робка! “Ольга” его недавно умерла от рака. Да и сам он поглаживал швы над тем местом, где был желчный пузырь. После операции, догадалась Рая.
Они шли, а воробьи, как группа сопровождения, вокруг них летали и музыкально чирикали что-то… Он сказал:
— Когда я приехал работать на Север, еще не было там ни воробьев, ни тараканов, потом с людьми все появилось.
— Ты на Север уезжал — когда это было, Роберт?
— А хотел тебя забыть поскорее. Я так мучился тогда. А потом, когда жена умерла, я хотел писать на телевидение. Квашонок ведет такую передачу, знаешь — всех разыскивают они. Но это было еще на Севере.
— Роберт, зачем телевидение? Я живу в той же квартире, работаю в той же школе.
— Я так и подумал потом, поэтому вернулся в Пермь. Но тут операция…
Ее ждешь годами-десятилетиями. И вот она приходит — любовь.
Перед регистрацией в ЗАГСе Рая будущему мужу брови поправляла: в таком возрасте брови стремятся куда-то вниз…
У Роберта было два взрослых сына. Он рассказал: когда купил магнитофон, сыновья подошли и пожали ему руку.
Именно в это время Раю часто в транспорте стали замечать пожилые мужчины. Один даже сказал:
— Предлагаю купить бутылку хорошего вина и идти к вам!
— Муж мой бутылке хорошего вина будет рад, а вот обрадуется ли он вам?
Роберт — двигателист (на заводе авиадвигателей). Где и когда он учился, Рая не могла запомнить, хотя муж много про это рассказывал. Но ее душа от счастья в это время куда-то улетала просто.
Когда они стали съезжаться, оказалось, что все у них одинаковое: книги, книжные полки, стол-ушастик. Только кастрюли разные. Когда мамина посуда вся уже прохудилась, Раечка привыкла картошку варить в сковородке — так быстрее (одной ей много не надо). А теперь накупила книг с кулинарными рецептами, гречневую крупу, не ленясь, смешивала с сырым яйцом, потом подсушивала в духовке и лишь затем варила кашу. Пушистая получалась!
Оказалось, что у Роберта есть дача.
— Я могу березу обнять, — призналась Рая. — Ты не будешь смеяться?
— Что ты! Там как раз есть береза с элементами плакучести.
Рая счастливо засмеялась — с элементами! Речь инженера. Но иногда он выказывал чутье к языку, все-таки ее ученик!
— Меня хотели познакомить с женщиной по имени Бронислава. Я отказался. Что хорошего может быть у женщины с таким именем!
Роберт уехал в субботу, чтоб дачу как следует приготовить для Раечки. Она в воскресенье приезжает туда — в доме пусто. Пусто стало внутри — от страха.
А что оказалось: он в пруду ковры полоскал — к моторке привязал и вперед, а ковер полощется.