— Что? Я сойду с ума. Если бы мы хоть жили на первом этаже!
— Не беспокойся. Он ходит прямо в унитаз.
— Если бы еще за ручку дергал!
— Мама, этот котенок вырастет и будет ловить мышей.
— Но у нас нет мышей.
— Мы разведем.
— Это уже другой разговор. Тогда пусть остается. Света, не плачь, котенок останется у нас. А я напишу пьесу для детей — светлую. Иди ко мне, моя маленькая!
Но маленькая не обращает уже на меня никакого внимания, она гладит котенка, приговаривая: “Иди ко мне, к своей маме! Я мама, ты — мой сынок”.
Испуганно кричу мужу:
— Что с ребенком?
— Нормальная девочка, готовит себя к семейной жизни. Не всем же быть писательницами, правда?
— Вижу, как ты устал. Ну, иди, полежи, расслабься. Я дома.
Человек, которого не видят кошки
(Из цикла “Первые рассказы”)
Однажды какого-то ясновидца в Пентагоне журналисты прижали к стенке, и он сказал им все: третьей мировой войны не будет, а будет всемирное правительство, во главе — Зусмановиц...
— Боже мой! — говорила теща Никиты, слушая его с каким-то деревенски-юродивым скептицизмом. — Да пусть оно все будет, как Бог хочет!
А мы с мужем — к досаде Никиты — ничего не говорили, потому что у меня часто пропадало молоко. Диссертация тоже пропадала.
— Возьми мертвую воду — это такая, в которой долго стояли цветы... смочи у своего шефа край одежд. Человек начинает чахнуть, — советовал Никита.
— Я еще могу письмо в редакцию написать, что шеф меня криком довел... Но и то не буду, — отвечала я.
Никита в замешательстве оттянул кожу на шее:
— Смотрите сами! Я предложил, остальное — дело ваше.
— Представляю: идет моя жена по университету и направо-налево брызгает мертвой водой, — начал изображать мой муж.
— Господи, не дай дожить до этого часа! — вздохнула теща Никиты.
— Мама, вы делайте свое дело, — Никита в раздражении начал щипать кожу на своей шее. — Я думал: если человек заслужил свое наказание...
— Что он заслужил, не мне судить. Лишь бы молоко появилось.
— Тогда так, — энергично вскочил Никита, — у меня есть эликсир из тридцати трав...
Теща сразу подозрительно спросила:
— Где взял?
— Один знакомый старичок...
— А старичков этих где берут? — поинтересовалась я.
— В командировках. В командировках.
Никита — председатель областного общества автомобилистов и часто разъезжает. Но я сама до рождения ребенка часто ездила в экспедиции, а никаких чудодейственных эликсиров мне старички не предлагали.
— Ну! — воодушевился Никита. — Разве ж они на дороге валяются! Я захожу в райком: так, мол, и так — занимаюсь секретными исследованиями. Официально езжу под маркой автомобилистов — показываю удостоверение.
— И чем все кончается?
— Медом. Мед предлагают дешевый.
— А ты говорил, что на рынке купил его — дорого, — вставила свое недоумение теща.
Никита показал, что не слушает ее, и продолжал совать мне эликсир прямо в руки.
— Не надо. Я выпила от головной боли сейчас таблетку анальгина.
— Надо! Пойдем к вам, я сниму головную боль.
Только мы вышли из его комнаты, как Никита на все общежитие начал вещать о том, что нужно нам завести кошку.
— Какую — черную?
— Любую. От головной боли они хорошо помогают.
По словам Никиты, кошкам самим выгодно снимать наши боли во всех конечностях тела, в том числе и в голове. Они так любят тереться о нас, потому что получают энергию.
— Неужели? — скептически спросила я, прямо как теща Никиты.
— Но меня — увы — кошки просто не замечают. Я для них не существую, потому что...
Не успел он договорить, как навстречу нам — по лестнице — хлынул водопад из общежитских кошек. С чердака донеслись крики комендантши-гонительницы, а прямо в ноги Никите бросилась пушистая Пятналя, стукнулась и с удивлением отскочила. Мы прошли, а Пятналя все стояла в позе боевой готовности — шесть дыбом — и фыркала.
— Главное, — сказал Никита, — жить правильно.
И вдруг в этот миг грудное молоко изобильно появилось у меня. Мне захотелось поцеловать Никиту или съехать по перилам. Тут мы дошли до нашей комнаты, где спал шестимесячный сын.
Никита велел мне сесть, а сам закрыл глаза и стал энергично выкручивать руками кусок пространства, словно белье выжимал.
— Отдача здесь, — сказал он.
— Какая? — спросил мой муж.
— Ну, отдача, — Никита расправил невидимое белье, часто выдыхая и выпустив волосы из ноздрей.
— Спрячь волосы в нос, — бросил муж, уходя стирать реальное — детское — белье.
— Какая хорошая шутка, — Никита открыл глаза.
— Сеанс окончен? — спросила я.
— В общем так: в космическом столбе у тебя... пробки. Я попытался их открыть, но голос сверху сказал: рано. — Он пощипал кожу на шее. — Как голова? Легче? То-то.
— Никита, я подремлю, пока дитя дает такую возможность, а ты книги посмотри.
— Посмотрю. Я бы тоже покупал, но все уходит на бензин. А без машины не могу.
— Почему?
— В автобусе от этого дует, от того вообще холодом веет.
— Это что значит — какой диагноз?
— Тяжелый.
— И ты что делаешь?
— Того подкачаешь, другого пожалеешь, выйдешь без сил, а впереди рабочий день.
— Ладно, — сказала я. — Заведем мы кошку.
И завели. Точнее, накормили пару раз общежитского кота Ворона, и он не захотел уходить от нас. Никиту кот встречал по-боевому: шерсть дыбом, рычание.
— Я для кошек не существую, потому что каждое утро чищусь: сам убираю все ненужное, — говорил Никита.
Он часто бывал у нас, сбегая от стирки, а вообще защищался от домашних дел щитом из трех слов: сеанс, эксперимент и карма.
Сеанс — жена и теща Никиты не должны его трогать, но сами могут делать все, что хотят.
Эксперимент — жена и теща должны положить дочку в коляску и уйти гулять.
Карма — жена не должна обижаться на Никиту, потому что такова ее и его судьба.
И жена не обижалась. Она была аспиранткой кафедры философии, а если смотреть на жизнь философски, то можно ужиться даже с Никитой. Вообще жена верила всему, даже если Никита в шесть вечера уходил... на зондирование печени.
— Какое зондирование так поздно? — удивилась я, но встретилась взглядом с тещей Никиты, который говорил всегда одно и то же: “Да пусть оно все будет, как того Бог хочет”.
И все так шло. Только однажды Никита привлачился к нам шаркающей походкой, повалился на стул и выдохнул:
— Ффу! Сегодня из меня высосали все силы!
Тотчас наш кот ворон прыгнул с подоконника и начал тереться своим боком о ноги гостя. Никита напустил туману:
— Спасал одного. Двое детей, а присушила его одна...
— И ты что?
— Был у него дома. Чистил-чистил...
Было один раз, что я за солью к Никите пришла. А жена его говорит:
— У него эксперимент, выносить из комнаты ничего нельзя, мы сами уходим...
В другой раз я попросила Никиту минуту посидеть с нашим сыном — мне “скорую” к нему нужно вызвать сбегать. Но Никита отказался помочь: мол, идет эксперимент, и он не должен выходить из комнаты.
— Вот что: в нашу комнату больше никогда не входи! — сказала я.
И побежала звонить, хотя боялась, что сын выпадет из кроватки, как уже было недавно. Обратно я принеслась вся в поту, как рыба в чешуе, а в нашей комнате сидел Никита и гулил с сыном. Оба были вымазаны чем-то красным.
— Я сделал несколько пассов и вызвал рвоту, — объяснил Никита. — Ребенок чем-то отравился.
Я стала переодевать сына. Никита не уходил:
— Рубашку свою испачкал...
— Карма твоя такова, — пробормотала я.
Никита понял, что прощен, и спросил: как у меня дела с шефом.
— По-старому.
— А чего он больше всего боится?
— Что его на пенсию отправят.
— Из этого нужно исходить. Сделать матрицу...
— Некогда мне, сейчас “скорая” приедет.
Но Никита не ушел, а рассказал историю про родственницу, которая — между прочим — депутат и все такое. Муж молился на нее: Мария, Мария, Мария! И вот Мария родила и не смогла мужа видеть рядом. Хоть режь! Но однажды подушки перешивала, нашла внутри клубок ниток, а в нем — иголка...
— И с мужем все наладилось?
— В тот же вечер.
— Он сам подложил — для внушения. А потом подал идею перешить подушки.
Никита возмутился:
— Что ты! Это же матрица. Вот я и предлагаю: давай отправим твоего шефа на пенсию.
— Никита, говори проще — я все равно пойму.
— Не хочешь, как хочешь. Дай мне почитать два тома эти вот.
— Но это же по истории искусства.
— Оккультизм сейчас упирается в понятие гармонии...
Через месяц, когда он возвращал мне эти два тома, сказал: из этого можно сделать матрицу.
— А из своих подружек ты тоже матрицы делаешь? — спросила я.
— Из каких? Ты на мой костюм посмотри!
Костюм у Никиты был действительно анти-донжуанский. Зато каждой женщине хочется его обстирать и прочее. И вообще павлиний рефлекс — вещь разнообразная. Никита не хвост распускал, а язык. Одни девушки реагируют на джинсы, а другие — на карму, матрицу и прочее. Я видела на днях его в кафе-магазине “Хлеб— кофе— торты” — какой-то красавице он рассказывал про эксперимент.
— Вчера? — он заоттягивал кожу на шее. — Это я встретил одну с интересной аурой. Дай, думаю, познакомлюсь — с целью исследования.
— Абсолютно — исследования, — повторила я.
— Ну, приятного такого исследования, — сдался он.
— Сладкая вещь — наука, — горько вздохнула я, думая уже о своей диссертации.
А Никита в процессе приятных исследований вскоре несколько ночей не ночевал дома, правда, предупредив жену об эксперименте и прося не беспокоиться. Но она беспокоилась, прибегала к нам, обсуждала похолодание (а Никита так легко одет). Когда она ушла, я начала ворчать:
— Как просто в наше время быть донжуаном! Уехал на эксперимент, и все. Никакой он экстрасенс — Никита! Все говорит для того, чтобы одурманивать девок.